Вершители порядка (СИ) - Кирнос Степан Витальевич

— И что же мне делать?

— Возьми меч и сам покончи со всем этим, — стало убеждать существо. — Оставь этот мир, ибо его ты уже не изменишь. Ты проиграл везде и всюду, так умри же.

— Но ведь есть ещё светоч.

— Светоч-чь, — прошипело существо. — Ты уже ничего не сделаешь.

— Да, — воин поднялся на одно колено. — Есть ещё шанс вас остановить.

— Ар-Ара-ант-еаль, — собрав все силы в кулак, стал хрипеть я. — Теб-бя дурят. Вс-всё у-уже сд-сделано.

Я увидел, что мои слова будто прошибли его, и он понял, что большую часть жизни сражался не за мир и Рождённых светом, а против чувства вины, которое пожирало его душу. Защита «богов» стала для него способом показать, что он хороший воин, но когда они пали поиски искупления привели его в войне с «Высшими», где он продолжал силиться доказать, что в самый последний момент может что-то изменить, покрыть все ошибки и тем самым сказать — «я этой победой искупил всю свою вину». Но это был обман, что Арантеаль и понял.

— Я сдамся, — повержено ответил Арантеаль, отбросив меч; до бывшего магистра в пылу победного наступления особо и дела не была. — Пора смириться со всем. Если меня казнят, то пускай, — и после этих слов алая сущность, которая попыталась вновь его использовать в своих целях, отступила.

Но кажется, я больше ничего не увижу. Мне же горько… я чувствую во рту горечь и вкус железа, багровая влага заиграла на моих губах. Досада обвивает сердце — я ведь больше не увижу Лишари, не поговорю с друзьями. Ранение…, наверное, это смерть… я слышу уже пение, приятное сладкое пение литаний… я вижу свет, ослепительный яркий свет, от которого исходит тепло. Я не чувствую боли. Я вижу свет и чувствую лёгкость. Кажется… это конец.

Глава 20. Finem Fabula*

Глава 20. Finem Fabula*

«Час свершения войн пришёл. Так прошу же Тебя, позволь народу сильному, греться под светом солнца Твоего, ибо они показали себя верными, сильными и благородными. Ты, Творец, — мой свидетель. Это конец»

— Из книги «Предание».

Спустя два дня. Храм солнца.

Мне кажется, что прошло несколько мгновений, пара мигов в которых я видел всю свою жизнь, зрел свет, приятное тёплое синие, прежде чем очнулся. Сначала пришла боль — в груди, в руках и ногах, а затем я вдохнул настолько глубоко насколько можно было. Действие отдало болью в голове, и я попытался открыть глаза, но перед очами вместо света всё заполнила темнота, которая медленно стала рассеиваться.

— Про-проклятье! — прохрипел я, пытаясь понять где, что произошло и что со мной… я чувствую боль, ощущаю ломоту в костях и у меня кружится голова — значит я всё ещё не умер.

Я пытаюсь поднять корпус, но не могу — слабость в теле на даёт мне это сделать, а затем мне на грудь ложится жилистая рука и спиной я опять чувствую мягкую постель и подушку.

— Лежи смирно, — звучит предостережение.

— О’Б-Брай-йенн, — выдаю я, по голосу узнавая парня.

— Да, это я. Скажи спасибо санитарам в походном вашем лагере. Если бы тебя туда не оттащили и не оказали первую помощь, мы бы с тобой снова не говорили, — дальше звучит фраза, исполненная упрёком на пару с удивлением. — Два раза ты тут и эти разы ты едва не погиб. То ли ты очень глупый, то ли очень смелый.

— Бит-тва… Велисарий… Дюн-ное, — простонал я, надеюсь узнать что-то о них.

— Давай всё позже, — О’Брайенн протянул ко мне руку, и я ощутил на затылке его ладонь, он мне помог приподняться, а к губам поднёс бутылёк с зельем; раствор влился мне в горло пылающей горькой волной, в тоже время дарующей покой и быстрое освобождение от садни в теле. — Тебе нужен отдых, я думал, что мне не удастся тебя вытащить.

— С-спасибо, — тяжело выговорил я, и расслабился на постели.

— Да и, та девушка, которую ты спас. Она очень сильно о тебе беспокоилась. Я даже думал, дать ей двойную порцию концентрированного экстракта сон-травы.

— Ты… не-не м-может эт-этого быть, — не верю я.

— Это так. Я не знаю, что там между вами случилось. Для меня это либо холодный расчёт… вдруг ты ей денег должен, либо химия, но признаю, что есть нечто большее, чем игра веществ в организме. Ладно, набирайся сил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Наверное, минут пять пролежал в тиши и покое, пока в лазарет кто-то не прошёл. По комнате разлетелось лёгкое шуршание обуви. Моя голова повернулась в сторону входа, болезненные чувства отступили, и я увидел, кто осторожно подходит ко мне — это девушка в зелёной кожаной одежде — облегающая штопанная на животе куртка, тёмно-оливковые штаны и сапоги до колен. В моих глазах ещё сохраняется полутьма и я вижу только длинный тёмный волос, обрамляющий прекрасное лицо и глаза карего оттенка. Она, мягкой осторожной походкой подступает ко мне, а с её губ слетает вопрос:

— Ты как, родной? — в её фразе, мне показалось, есть теплота, непривычная мягкость, а затем я узнаю Лишари. — Что б, тебя, зачем ты туда попёрся? Ты же мог сгинуть, как те «божественные» засранцы.

— Я… я…, - замешательство сковало мой язык. — Разве для тебя это важно? Разве играет роль?

— Идиот, ой идиот… важно же, — Лишари подошла к подоконнику и ловким движением распахнула окно, через которые дунули массивы свежего воздуха. — Ты… спас меня тогда, ты не презирал меня за то, что я «дикая».

— Да и сейчас мало кто будет, — вспомнил я о недавнем «заседании». — Только пройдёт пару-тройку лет и люди смиряться с этим.

— Сейчас не об этом, Эт, — дама обратила своё лицо к окну, откуда ударил лёгкий ветер, растрепавший её волос, а каждая буква в её речи пронзилась натужностью и сокрытой болью. — Ты мне… важен. Прости… после Карима… после того что случилось, мне трудно об этом говорить.

— Может тогда…

— Подожди. Я понимаю, что ты чувствуешь ко мне… знаю. Только человек с треклятым холодным расчётом либо с дурманом из чувств мог сделать для меня то, что сделал ты. Скажи, что ты ко мне чувствуешь? Эт, да и твои те вопросы… о качествах.

— Да, Лишари, — наконец-то выпалил я, уже не сдерживая то, что чувствовал к ней — и мысли, сердечные веяния, стали словом, которое я, преодолевая далёкую боль в груди, передаю девушке. — Ты мне нравишься.

— «Нравишься» — как-то слабовато для того, кто ради меня, нашёл пакостно-редкий гриб. Что б продлить существование, пошёл на нарушение приказа своего командира. Это нифига не про «нравится».

— Понимаю, к чему ты клонишь, — я попытался приподняться немного, но слабость всё ещё отягощает моё тело, но на выручку пришла Лишари — взявшись за её руку, я подтянулся и смог оперится спиной о стену. — А ты сама? Кто я для тебя? Просто друг, которому можно зачаровать меч? Или некто больше?

— Я… мне трудно после того, что произошло. Это предательство… с Каримом, будь он проклят… но да, больше, чем просто друг.

Радость и воздушность души от её ответа поселились во мне, возвышенное чувство, когда ты готов горы преодолеть.

— Ладно, расскажи, что сейчас творится в мире? — спросил я, решив сменить тему, понимая, что от этой Лишари не совсем приятно. — Что там с Исаилом, Гаспаром и Велисарием?

— Теперь твой друг Исаил — глава новой церкви Всевышнего, а затворник Гаспар стал главным техником Конфедерации. Он сейчас где-то в Дюнном руководит постройкой чего-то вроде оборонного предприятия. А Мерраджиль продолжает работу над светочем. Говорит, что скоро мы его можем включить и изгнать нафиг этих высших.

— Ох, высоко забрались. А Велисарий? Что с ним?

— После его решительной победы в побоище у Дюнного, Высокий Сенат избрал его Канцлером. Он вот-вот должен начать читать речь на рыночной площади перед людьми.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ох, как бы я хотел её услышать.

— Не бойся, — Лишари вытащила из небольшой сумке серебряную тарелку, которое заковано в сверкающую рамку, с тремя волнообразными лучами в сторону и положила предо мной. — Я знала, что тебе может быть интересна его болтовня, поэтому у трибуны на рыночной площади кинула серебряное блюдо. Да и Велисарий был не против, чтобы ты мог услышать его речь.