Клинки максаров - Николай Чадович

— Клинок необходим мне только для борьбы со Стардахом. Зачем он будет нужен мне, если я убью своего отца еще до того, как родится ребенок?

— Безоружный максар то же самое, что беззубый лев. Его сожрут собственные братья.

— Я могу воспользоваться оружием Стардаха.

— В каждом клинке есть свой секрет. Управляться с ним может только хозяин или тот, кому он доверяет. Сомневаюсь, что перед смертью Стардах откроет этот секрет тебе.

— Вы, кажется, все предусмотрели. Кроме одного.

— Чего же? — насторожился Азд, уже успевший пересилить испуг.

— Гордость и честь могут оказаться дороже жизни.

— Гордость! Честь! — глаза старика внезапно сверкнули. — Разве может быть гордость и честь у вампиров? Вы насилуете детей и совокупляетесь с животными! Вы пожираете человеческое мясо! Вам мало просто убить, вы наслаждаетесь муками жертвы! Ваши цитадели воздвигнуты на костях! Вас нельзя разжалобить или уговорить! От вас не откупишься! Вы — наказание, ниспосланное всему живому за неведомые грехи! О чем ты говоришь? Какая честь! Какая гордость! Если они у тебя действительно есть, значит, ты вовсе не максар и не подходишь для нашего дела! Живи среди наших женщин, готовь вместе с ними еду, шей и стирай! Клинок тебе ни к чему!

— Ладно, — отчетливо сказала Надежда. — Пусть будет по-вашему. Веди сюда твоего красавца. Но и у меня имеется одно условие. После всего… он останется жить и будет сопровождать меня в Страну Максаров. А об его памяти я сама позабочусь…

… И тут Артем окончательно понял, что девочки по имени Надежда (хрупкие плечи, шаловливый взгляд, мягкие податливые губы) давно нет, что она навсегда исчезла, переродившись в Ирдану — безжалостную богиню с глазами василиска.

Однако никогда еще он не любил ее так мучительно и сильно, как сейчас, никогда — даже в минуты смертельной опасности — он не ощущал сердцем такую пустоту и боль, как от слов: «Ладно, пусть будет по-вашему!»

Наверное, нужно было что-то сказать, но в горле его словно сухая тряпка застряла. Наверное, нужно было что-то сделать, но любой его поступок, кроме самого простого — уйти — выглядел бы сейчас глупо.

«Чего она ждет, — подумал Артем. — Почему не гонит меня?»

Заслышав за дверью чьи-то неуверенные, медленно приближающиеся шаги, он встал, еще сам не зная, как будет действовать в следующую секунду: бросится с кулаками на соперника, отхлещет по щекам свою бывшую подругу или в отчаянии разобьет о стену собственную голову — но Надежда-Ирдана, все еще стоя к нему спиной, кратко и властно сказала: «Сиди!» Это немного отрезвило Артема; и дальнейшую сцену он наблюдал если и не с олимпийским спокойствием, то, по крайней мере, без надрыва. Вошедший в зал жестянщик был нескладен, как и большинство его соплеменников, и в то же время очарователен, как очаровательно бывает все юное — будь то верблюжонок или молодая горилла. Он старался держаться с достоинством, но глаза его выражали панический страх. Не на брачное ложе он явился, а на Голгофу.

— Ты знаешь, для чего послан сюда? — спросила Надежда.

— Да, — ответил жестянщик. — Отец сказал мне.

— Азд твой отец?

— Приемный. Мои родители погибли в том же сражении, что и его дети.

— И ты согласен умереть после этого?

— Да.

— Почему?

— Я ненавижу максаров.

— Умереть лучше от любви, чем от ненависти.

— Я люблю свой народ. Я люблю своих друзей. Я люблю Азда. Возможно, когда-нибудь моя смерть принесет им пользу.

— А ты такой же дурак… как и все вы. Что же ты стоишь, как столб? Делай то, ради чего ты пришел. Возьми меня. Разве я хуже ваших девушек?

— Сейчас… Только не смотри на меня так… Я…

— Да ты не просто дурак, но еще и трус. И такие, как ты, хотят победить максаров?

— Мы побелим вас. Обязательно. — Пересилив себя, он шагнул вперед. — Сейчас ты убедишься, что я не боюсь тебя.

Надежда осторожно взяла молодого жестянщика за шиворот, ногой распахнула дверь и, как напроказившего щенка, выбросила его в темный коридор.

— Досчитай до тысячи и уходи. Скажешь Азду, что дело сделано. Еще скажи, что я беру тебя к себе оруженосцем.

Затем дверь с треском захлопнулась, и заключительным аккордом лязгнула задвигаемая щеколда. Надежда повернулась к Артему. Глаза ее были полуприкрыты, и тени от ресниц лежали на скулах, как черные полумесяцы.

— Я пообещала жестянщикам подарить им своего ребенка… Ты должен помочь мне в этом.

В ее словах был призыв, прощение былых обид и упование на будущее, но что-то сковывало Артема, не позволяя действовать. Сходные чувства, наверное, испытывала и Надежда, бесцельно бродившая по залу.

Все оказалось намного сложнее, чем даже в первый раз, когда всепоглощающая страсть не ведала стыда и не нуждалась в услугах опыта. Теперь Артем и Надежда стали другими, да и немало тяжелых воспоминаний легло между ними: и проклятая рама, на которой он сотни раз умирал под ее ножом, и гибель Адракса, и развороченная постель Генобры. Он боялся даже прикоснуться к ее телу, ибо не знал — осталось ли оно человеческой плотью или оделось в чешую дракона.

Внезапно Надежда остановилась возле светящегося сосуда и резким движением опрокинула его. Фейерверк холодного мерцающего огня рухнул на пол, искрами рассыпался во все стороны и угас, постепенно меняя свой цвет от серебристо-голубого и фиолетового до пурпурного. Наступил мрак, который бывает только в подземелье, да, пожалуй, еще в могиле.

Артем встал и ощупью двинулся туда, где еще недавно пылал высокий фонтан живого света. Посреди зала он столкнулся с Надеждой, которая шла ему навстречу. Они вцепились друг в друга так крепко, как будто собирались не любить, а сражаться. Артем попытался что-то сказать, но Надежда опередила его. «Молчи! — прошептала она. — Только не говори ничего!» Не разжимая объятий они осели на мягкий ковер, и Надежда, как и в тот первый раз, сама поцеловала его. Завитки ее волос коснулись его лица, и вместе с их ароматом вдруг вернулось все прежнее. Они словно перенеслись во времени и пространстве назад — в Страну Черепах, в темную утробу подземной хищницы, в засыпанный снегом и укрытый туманами мир, где она была милой взбалмошной девчонкой, а он влюбленным в нее скитальцем.

Поцелуй получился долгим, потому что взаимная жажда, иссушившая их души, слишком затянулась, да еще, наверное, потому что оба они теперь могли не дышать часами.

Затем ее пальцы словно мягкие маленькие зверьки перебежали с его затылка на плечи, а нежная грудь прижалась к губам. И что ему было до того, что эти пальцы могут ломать сталь, а грудь выдерживает удар пули! Гибкие и сильные, они катались по ковру, то сплетаясь, как змеи в брачную пору, то принимая самые немыслимые положения. Там, где только что была мокрая от слез счастья щека, вдруг оказывалось упругое бедро или узкая лодыжка, а он ощущал ожоги ее поцелуев по всему телу. Тьма совсем не мешала им — пальцы и губы были куда прозорливее глаз.