Наследник - Денис Старый

целом и для многих моих торговых проектов мощный флот. Ну, никак я не хочу быть наследником державы, которую в пух и прах разгромит даже скудный прусский флот, или шведский.

Через день в Ораниенбаум начали пребывать послы. Не совсем понял, зачем именно. Наверное, только для того, чтобы посмотреть на спектакль «наследник горюет и скорбит, но бессилен противостоять монархам». За обедом, при произнесении молитвы, я просил у Бога милости для Голштинии и людей ее населявшим. Отрадно, что послы, прежде всего австрийский и шведский, не знали о деньгах, что я получил за герцогство. Вернее, они знали, утаить это было сложно, но иноземцы не могли оценить масштабов, чтобы сложить свое мнение о моей роли в событиях. Апогеем таких посиделок как с австрийским послом, так на следующий день и с прусским, становилось исполнение полонеза «Прощание с Родиной», который в ином варианте истории написал Михал Клеофанс Агинский после разделов Речи Посполитой. Тогда плакала вся пресвященная Европа, слушая действительно гениальное произведение, о Польше, критикуя и ругая больше Россию, но не забывая упоминать и Пруссию с Австрией. Сейчас все сочувствуют мне – бедному мальчику в варварской России. Мои слезы, как и слезы Екатерины, не оставляли шансов заподозрить в моем лице что-либо, кроме жертвы сильных мира сего. А полонез все звучал, завоевывая сердца просвещенных подданных Российской империи и уже готовящийся собирать эмоции в европейских обществах.

Через два дня был театр в Петергофе. Мы с Катэ прибыли и озаряли пребывающий в недоумении елизаветинский двор, счастьем, не забыв при этом и высказать свое сожаление о потери Голштинии и даже одеть траурную ленту.

Перед самим представлением, императрица, по своему обыкновению, делала правку спектакля, который сегодня давали гардемарины морской академии. Неумелые актеры больше кривлялись, чем играли. Французские слова, написанные самим великим Мольером, коверкали до неузнаваемости. Между тем, Елизавету представление позабавило, она искренне смеялась скорее неуклюжести исполнителей, чем от того юмора, который вкладывал в свое произведение французский драматург. Екатерина же с трудом скрывала свое раздражение, ей категорически не нравилось, что происходило на построенной сцене в саду. Вместе с тем, Катэ держала меня за руку и это многие находили милым, снисходительно улыбаясь.

Я уже знал, что двор фантазирует на предмет, что именно произошло между мной и Сергеем Салтыковым. Многие считали, что внутри Великого князя проснулось наследие Петра Великого, который впадал в приступы непреодолимой агрессии. Пусть думают, может меньше будет соискателей на сердце и тело моей, именно что моей, жены. К чести камергера Салтыкова, он не стал развивать туман событий, напротив, говорил, что наследник достоин своего предка. Казалось, реклама так себе – черный пиар, скрыть синяк и разбитую губу несостоявшийся любовник не смог, пусть и пытался, используя пудру, но общество уже посматривало на меня не снисходительно, а опасливо. И эти взгляды мне нравились больше.

В последние годы общество, вторя императрице, настолько идеализировало личность Петра I, что даже негодное поведение схожее с тем, как себя вел первый российский император, выглядело правильным. Ну это пока на своей спине железную трость монарха не прочувствовали. Салтыков немножко уже почувствовал, поинтересовались бы, как это.

Камергер, наконец, нагруженный делом, сообщил, выполняя первое поручение, что верфи Петербурга заняты ремонтом больше частных мелких суденышек, но и корабли военного флота так же занимают места на стапелях, некоторые более двух лет стоят там. Так что могло и не получится заложить новый фрегат или хотя бы шлюп, да хоть галеру.

Я решил заложить новый корабль, потребовав освободить от ремонтных работ одну верфь, иначе и не сладится построить более-менее сбалансированную эскадру. Тем более, что высушенный лес имеется, предполагалось уже как год строить новый корабль, но все никак, а лес все равно закупался, уже и на пяток фрегатов хватит строительных материалов. Однако, со флотскими пообщаться необходимо, как и дать сколько-нибудь денег, иначе Россия потеряет статус морской.

Бал, который в этот раз не был сборищем трансвеститов, прошел без происшествий. Я ходил угрюмый, Катэ не станцевала ни одного танца, пили умеренно и на шутки смехом не реагировали. Мне сочувствовали. И, если Елизавета была беззаботной, то Бестужев понимал, насколько я выгляжу жертвой от действий его, хищника-канцлера, что своими интригами обидел впечатлительного юношу. И канцлеру это не нравилось, хитрый лис прекрасно понимал, что я играю.

- Завтра придет Михаил Васильевич Ломоносов, - сказал я жене, когда примерно в два часа ночи, мы ехали домой. – А с утра я на пробежку до расположения егерей. Они еще вчера меня ждали, а я покорился стрелам Амура.

- Я много лестного слышала о Ломоносове. Знаешь, после того случая на охоте, я не подпускаю к себе Чоглокову и даже отомстила ей – сделала так, что она узнала об измене ее мужа с Кошелевой. Так что пока я не под надзором, не до меня образцовому семейству. Могла бы с тобой пойти к егерям, - сказала Екатерина и облокотила свою милую головку на мое плечо.

- Представляю тебя бегущей рядом со мной, - я рассмеялся. – Милая, я с раннего утра, даже с ночи и до обеда буду в расположении полка, а после к тебе, на крыльях любви.

- Но уже скоро утро, - изумилась Екатерина.

- Поэтому я и в дом заходить не буду. Не волнуйся, - сказал я и поцеловал жену.

На подъезде к Ораниенбауму, я вышел из кареты. Меня уже ждал десяток Кондратия. Казаки были облачены в накидки типа «леший» или «кикимора», которые сшила невеста Кондратия – Настасья, которая была дочерью старосты одной из деревень, что мне принадлежали. Причем мне понравилось, как казак в первого раза понял, что именно я хочу, сам нашел исполнителя, что я сделал заказ той самой Настасье и она шьет и подобные вещи для диверсионной и снайперской работы и зимний вариант, и маскировочные сети. Казалось бы, откуда авиаразведка, но… ее нет, конечно, сверху никто не посмотрит на расположение войск, если только не с высокой горы. Однако, и хорошая маскировка и по горизонтали двух-трех батарей, когда противник не знает о них, может быть залогом перелома в сражении, тем более, если конница противника обходит аллюр три креста во фланг и получает вместе с приятным встречным ветерком картечь. Тут и свалка и давка и уже кавалерия не грозная сила, а мишень.

Я показал казакам-диверсантам, что наступил режим молчания и мы, разделившись на две группы, где одной командовал я, а другой Кондратий, при моем общем командовании,