Красота по-русски - Татьяна Алюшина

– А есть ли какие-нибудь новые методики лечения, лекарственные препараты? – не сдавалась Лена.

– Есть, голубушка, как не быть. Хотите, мы можем попробовать, – вздохнул доктор.

– Давайте попробуем, – предложила Лена без особой уверенности. – А что я могу сделать?

– Видимо, многое, – устало улыбнулся ей доктор, – но не в этом случае.

А Лена попробовала.

Она заказала мусорный контейнер, наняла рабочих. Они выгребли из Веркиной квартиры все и обои содрали. Сделали ремонт немногим более косметического, Лена купила кой-какую недорогую мебелюшку, вещички самые необходимые, маленький холодильник, посуду, хозяйственные мелочи. Особых трат она не могла себе позволить – еще не решилась главная задача, и сколько потребуется еще средств, неизвестно.

Затем Лена договорилась, что Веру возьмут уборщицей в училище недалеко от дома, завезла ей запасов продуктовых: макароны, крупы, тушенку, соль, сахар, чай. Оставила соседям свой номер телефона, совсем на крайний случай, они друг друга поняли без лишних уточнений.

Василию Федоровичу сказала, что маме его помогает вылечиться.

Он помолчал, подумал и строго спросил:

– Зачем?

– Может, у нее получится бросить пить, начать новую жизнь.

– Может, и получится, – только и ответил Васька.

А Верка вдруг сама начала говорить о новой жизни, делиться планами:

– А действительно, Ленка, вот не буду пить, и все! Говоришь, работу мне нашла? Хорошо! Как выйду отсюда, сразу работать пойду, какого-нибудь мужика встречу, замуж выйду. Знаешь, у меня же сын есть, он с мамой моей живет, – улыбалась щербатым ртом Верка.

Лена смотрела на нее, неожиданно осознав, что, собственно, она делает и к чему это может привести, смотрела, как Верка воодушевилась, радовалась идеям новой жизни, и это ее: «с мамой живет!»

– Я вот жизнь налажу, – продолжала планирование будущего Верка, – и заберу мальчика к себе!

А Ленке плохо становилось от рассуждений этих, от упоминания Василия, от Верки и от самой себя.

– Как его зовут? – спросила Лена холодным тоном.

– Его? – переспросила Верка и задумалась ненадолго. – Васей! Точно, Васей! Уже большой, восемь лет!

«Восемь лет!» – повторила про себя Лена. Встала и ушла. Больше она Веру не навещала.

С врачом побеседовала еще раз, но вела совсем другие разговоры.

– Вы применяете то, о чем мы говорили? Новые лекарства, методики?

– Нет, голубушка, пока не применяли.

– И не надо. Не делайте. Когда ее можно выписывать?

– Да хоть сегодня. Елена Алексеевна, я повторюсь: Вера пить не бросит, но и не отказываюсь, лечить мы ее продолжим.

– Лечите, – сказала твердо Ленка.

На следующий день, когда с помощью вмешательства Забарина она получила документы и стала официальным опекуном Васьки, Лена забрала Верку из диспансера, где та пролежала сорок пять дней.

Привезла в чистую отремонтированную квартиру, показала, где что лежит, Верка все ходила, завороженно оглядывая свои хоромы, ахала.

– Да я теперь невеста при квартире, да какой! Ой, спасибо тебе!

Лена ее за руку отвела в училище, представила директору, с завтрашнего дня у Верки начиналась трудовая деятельность. Лена одна, без Верки, сходила в магазин, купила продуктов из расчета на две недели до первого ее аванса и загрузила холодильник.

– Ну что, Вера, начинается твоя новая жизнь, – строго сказала она.

– Да, хорошая будет жизнь! – улыбалась Верка.

– Хорошая, – тем же строгим тоном продолжила Лена. – Ты ложись сейчас спать, я тебе будильник маленький купила, поставила на нужное время, тебе завтра на работу вставать рано. А мне нужно уезжать.

– Насовсем? – как Васька тогда, спросила его мать.

– Насовсем, – твердо ответила Лена.

– А сегодня мне позвонили и сказали, что она умерла, – тем же пугающим голосом, глядя на Дениса, говорила Елена. – Выпила паленой водки, смогла только дверь входную открыть и из квартиры выползти, и умерла.

И тут Ленку прорвало!

Она не плакала – громко, обвиняюще признавалась, постукивая себя ребром ладони в грудь, утверждая и усиливая этим жестом свою вину:

– Я виновата в ее смерти! Я тогда испугалась! Испугалась, что она может вылечиться, перестанет пить и начнет делить со мной Ваську! Или совсем отберет его у меня! Когда мне врач говорил, что Вера никогда не бросит пить, я облегчение испытала! Я бросила ее там! Подобрала, как щенка больного, подлечила и выбросила на помойку! Себе совесть очищала, ремонт сделала, работу нашла, чтобы перед собой стыдно не было! Я ее там бросила и ни разу не поинтересовалась, как она живет после этого! Она же, как Васька, никому не нужна была! Вообще! Она ж молодая девка, на три года моложе меня, ей же всего двадцать девять лет! Я могла бы забрать Веру в Москву, присматривала бы за ней и не дала бы пить! Она бы с Васькой рядом жила, он же ее сын и любит ее, наверное! Я виновата в ее смерти! Понимаешь?

Денис в один стремительный рывок оказался рядом, обнял, прижал девушку к плечу и гладил, гладил.

– Тшь-шь, тшь-шь! Тихо, тихо! – уговаривал он, поглаживая и поглаживая Лену по голове, поцеловал в пробор в волосах, успокаивая, и снова поглаживал. – Ты ничего не могла бы сделать!

– Могла! – глухо в его плечо возразила она, дернулась высвободиться, что-то доказывать, обличать себя.

– Тихо, тихо! – не пустил ее Денис. – Нет, Леночка, не могла. Только испоганила бы свою и Васькину жизнь.

– Я бы не дала ей пить! – настаивала она.

– Ты бы не смогла, никто бы не смог, а Вера бы пила и шантажировала тебя сыном и втянула бы вас в свою грязь. Ты дала ей шанс, дальше был ее выбор. Нет никакой твоей вины, ни в чем!

– Откуда ты знаешь? – чуть тише спросила Лена.

– Знаю! – твердо, убежденно ответил Арбенин.

Ленка откинула голову от его плеча, посмотрела внимательно ему в лицо и поверила этой его убежденности.

– А говоришь, что словами не умеешь, – сделала попытку улыбнуться она.

У нее не получилось улыбаться, закружилась голова, ноги ослабли.

– Что-то мне нехорошо…

Денис быстренько усадил Лену на стул, тревожно всматриваясь в выражение ее лица.

– Это ничего, – успокаивал он. – Ты перенервничала да еще покурила. Горячий сладкий чай поможет.

– Давай, – согласилась она, но рук его не отпускала, держалась, как за спасение.

– Я быстро, Леночка, – осторожно высвобождая руки, пообещал Денис.

– Да, – неохотно отпустила она его.

Облокотилась о столешницу, подперла голову рукой.

Лена чувствовала опустошение. Она была как высохший орех-обманщик: скорлупа твердая, а внутри почерневшее высохшее ядро; и никаких сил у нее не осталось – усохли, как то ядро. А надо уезжать, встать, попрощаться и уезжать.