Потерявшая сердце - Анатолий Ковалев

— Ваше Величество, — обратился князь к Марии Федоровне, — перед вами — наглая авантюристка, которая, пользуясь внешним сходством с моей дорогой племянницей, решила завладеть моим имуществом. Моя настоящая племянница, да будет вам известно, — обратился он к собравшимся, вынув из кармана плаща платок и утирая слезы, — покоится на кладбище, в Новодевичьем, рядом со своими родителями. В этом может убедиться каждый, побывав там.

— Я подтверждаю слова князя, — заверил граф Обольянинов, — ибо собственными глазами видел надгробие Елены Мещерской.

— Там стоит мое имя, — в отчаянии воскликнула Елена, — а под камнем лежит нянька, сгоревшая вместе с моей матерью. Ваше Величество, князь Белозерский лжет! Когда я вернулась из Коломны, он сразу же, без всяких сомнений, признал во мне свою племянницу. Но к тому времени он уже растратил часть наследства моих родителей, еще не вступив в права наследника, и прекрасно понимал, что, если меня восстановят в правах, ему придется отвечать перед судом. И тогда дядюшка предложил мне стать его женой…

Юная графиня сама не заметила, как перешла на французский. На сей раз она не запиналась и ее больше никто не принял бы за русскую приказчицу от кондитера Беранже. Рассказ ее к тому же многим казался правдивым, и на князя Белозерского все чаще устремлялись недоверчивые, испытующие взгляды. Императрица тоже смотрела иначе и на князя, и на юную графиню. Илья Романович, сразу почувствовав недоброе, хотел было прервать племянницу, но Мария Федоровна жестом приказала ему молчать.

— …Брак по расчету, — продолжала Елена, — ради спасения дядюшки от каторги, которой он по праву заслуживает, показался мне омерзительным. К тому же я была тогда помолвлена с графом Шуваловым, — грустно добавила она. — Именно после того как я отказалась стать женой дядюшки, тот и объявил меня, в присутствии генерал-губернатора, авантюристкой, возжелавшей завладеть его имуществом. Он даже потребовал от генерал-губернатора моего немедленного ареста.

— И что Ростопчин? — поинтересовалась императрица.

— Усомнился в словах дядюшки…

— Она лжет! — не выдержав, закричал Белозерский. — Все это гнусная ложь!

— Так вы не предлагали этой милой девушке идти за вас замуж? — напрямик спросила Мария Федоровна.

— Боже сохрани, Ваше Величество, — перекрестившись, прошептал он, — чтобы я, столбовой дворянин, взял в жены какую-то уличную девку!

В этот миг он позабыл о том, что его новоиспеченный друг граф Обольянинов некогда женился на дочери шарманщика. Впрочем, тот и глазом не моргнул.

— Вы сказали, милая, — ласково обратилась к Елене Мария Федоровна, — что были помолвлены с графом Шуваловым. Что же ваша помолвка, расторгнута? Почему он не вступится за вас?

Елена смущенно опустила голову и тихо произнесла:

— У графа после контузии отнялись ноги, и он, посчитав, что будет мне в обузу, расторг помолвку. Кроме того, его маменька, графиня Прасковья Игнатьевна, зная, что я обворована дядюшкой, никогда бы не благословила этот брак…

— Но граф по крайней мере признал в вас Елену Мещерскую? — спросила императрица.

— Разумеется. Так же, впрочем, как и дядюшка, пока я не отказала ему…

Мария Федоровна на минуту задумалась. Все вокруг стояли неподвижно, ожидая неких решающих слов. Фридрих Гальтенгоф дрожал за клавесином в мокром камзоле, рискуя заполучить нешуточную инфлюэнцию. Был слышен только шум колеблемой ветром мокрой листвы и нервный треск вееров в руках взволнованных дам, ожидающих развязки занимательной пьесы. Для виконта все было очевидно. Таких людей, как князь Белозерский, он видел насквозь. Он готов был в эту минуту подойти к Доротее и шепнуть ей на ухо: «Девушка явно рассказала правду. Князь — вор и мошенник».

— Вот что, милая моя, — наконец нарушила молчание императрица, — так как у вас нет других родственников, кроме дядюшки, вам необходимо запастись письменным свидетельством кого-то из близких людей, подтверждающим, что вы та самая Елена Мещерская. Пусть его даст хотя бы ваш бывший жених. Тогда тяжба ваша будет принята к рассмотрению в уголовном суде. — И, глядя прямо в глаза Белозерскому, императрица добавила сквозь зубы: — А уж я постараюсь, чтобы дело не затянулось…

Князь Илья Романович чувствовал себя на краю пропасти. Он обливался потом и обтирал лицо носовым платком, который впору уже было выжимать. Только Провидение могло спасти князя от верной погибели, и оно не замедлило явиться в лице начальника гарнизонной службы дворца, полковника фон Гаугвица.

Мария Федоровна собиралась сказать что-то еще, но в этот момент неподалеку послышались возгласы: «Вот он! Хватайте его!» Расступившись, придворные увидели начальника гарнизонной службы в сопровождении нескольких солдат. Солдаты наступали на человека в восточном костюме, стоявшего чуть поодаль. «В тюрьму его! На каторгу!» — кричал лысый мужчина, в котором Елена сразу узнала того самого господина, у которого Афанасий «одолжился костюмом».

— В чем дело? Что происходит? — гневно обратилась императрица к полковнику Гаугвицу.

Седоусый пруссак, с лицом, будто высеченным из камня, вытянулся перед ней в струнку и отчеканил:

— Ваше Величество, в парк проникли разбойники и произвели грабеж.

Какая-то фрейлина вскрикнула и упала в обморок. В это время Афанасию, не оказавшему солдатам никакого сопротивления, связали руки и подвели его к начальнику гарнизонной службы. Лысый господин в два прыжка приблизился к Марии Федоровне и низко ей поклонился.

— Кто такой? — резко спросила она его.

— Чиновник по особым поручениям Челноков, Ваше Величество, — скороговоркой произнес тот. — Гулял по роще, наслаждался фейерверком и был, как видите, раздет этим разбойником! — указал он на Афанасия. — Взамен он оставил эти вот тряпки, которые вы изволите на мне видеть…

— Снимите с разбойника маску, — попросила императрица.

Полковник выполнил приказ, и все увидели опухшее, в кровоподтеках лицо Афанасия. Толпа так и ахнула, зеваки попятились от него.

— Кто ты? Отвечай! — строго спросила Мария Федоровна.

— Афанасий Петров Огарков, — независимо подняв голову, представился императрице раскольник, — был осужден за старую веру. Бежал с каторги. Пойман в Москве и отпущен на свободу 2 сентября…

Елена не дала ему продолжать. Она снова преклонила колени перед Марией Федоровной и проникновенно заговорила, как на исповеди:

— Матушка-императрица, он спас меня от французов, когда те хотели надругаться надо мной! На моих глазах он застрелил шесть, а то и более врагов…