Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791) - Екатерина Вторая

Что хлопоты тебя не допустят побывать здесь, хотя на короткое время, о сем весьма жалею. Я б к тебе бы поскакала, естьли сие можно было делать без прибавления хлопот.

Что твое здоровье поправляется, сие служит мне к великому утешению, понеже люблю тебя весьма и тобою очень, очень довольна.

Фрегаты построить велю с большой артиллериею и по твоему чертежу. О потере корабля «Мар[ия] Маг[далина]» более говорить не буду: что зделано, то зделано, также и о других потерянных судах. Об Ломбарде же приказала стараться его как-нибудь достать.

Касательно Принца Гессен Филипстальского3, который в Конной гвардии служит и желает быть волонтером, я тебе скажу, что я уже многим и вообще всем отказала, кто ни просился волонтером, и для того и ему дозволить не могу. Разве, естьли хочешь, то выпущу его в Армию и тогда подарю на экипаж. А волонтерам я отказала, имея на то разные причины: и в последние кампании последней войны положено было — волонтеров не принимать ниоткуда.

Прощай, мой друг, Бог с тобою, и никогда чтоб тебе на ум не приходило, чтоб ты мною мог быть позабыт.

Ноября 9 ч., 1787

Александр Матвеевич тебя как душу любит.

Отпиши, пожалуй, каковы раненые и больные и посылал ли ты мое первое письмо к Суворову?

818. Екатерина II — Г.А. Потемкину

Друг мой Князь Григорий Александрович. Напиши ко мне, правда ли, что ногайские татары учинили нападение на Таман? Здесь пруссаки таскаются с ложным слухом, будто татары ногайские не токмо учинили нападение, но и завладели Таманом1 et qu'ils у ont pris pied.[323] Но я полагаю, что сия весть выдумана вот каким образом: когда получено известие, что Павел Потемкин ходил за Кубань, то приняли или конфондировали Кубань с Таманом2, а зломыслящие или желающие сложили прочее, ибо имея от тебя столь подробное описание состояния дел, нельзя, кажется, статься, чтоб ты не упоминал о чем подобном.

Прощай, мой друг, Бог с тобою, будь здоров, бодр, весел и благонадежен на лучего твоего друга, то есть я, и напиши ко мне, что признаешь меня таким.

Ноября 11 ч., 1787 г.

819. Г.А. Потемкин — Екатерине II

Матушка Всемилостивейшая Государыня! Дождался я Принца Линя и теперь отправляюсь по Бугу для осмотра границ. Крайнее затруднение настоит препятствовать впадениям, которые неприятель татарами производить будет. Нет довольного числа селений, чтобы поместить большое число войск. Притом же и дров для топления ни лучинки. Я из всех селений, посредине лежащих на Буге, жителей вывел и усилю войсками окружность Ольвиополя и по устью Ингула пущу их в средину, дабы отрезать с боков. Трудно будет и хлопотно — и зимою.

Принц Линь, которого я люблю, но в теперешнее время он в тягость. Им все хочется знать, а сами мало сказывают, когда Импер[атор] зделает декларацию Порте1. Кажется, уже пора. Я несколько писем получил от Князя Голицына из Вены, но ни слова не пишет о нынешних обстоятельствах. Граф Штакельберг сообщил мне, что министр прусский объявил ему благоразположение к нам своего Государя, так же и аглинский2. Прикажите, матушка, воспользоваться сим случаем. Ежели б нашлось какое-нибудь дело в Константинополе, по которому бы попросить их старания, то бы Порта чрез сие увидела, что Ей нет на них надежды. За это Импер[атору] негодовать нельзя будет. Притом можно Короля Прусского поманить Данцигом3. Ежели бы Императ[ору] случилось от турков попользоваться, тогда бы он ничему не помешал. Я по смерть

Ваш вернейший и благодарнейший подданный

Князь Потемкин Таврический

12 ноября [1787]. Елисавет

К цесарской армии послать я не нахожу лутче, как Генерал Аншефа Князя Юрья Волод[имировича] Долгорукова4, о чем и буду ожидать повеления.

820. Екатерина II — Г.А. Потемкину

Другой мой Князь Григорий Александрович. По двенадцатидневном ожидании от Вас писем, наконец, курьер приехал с Вашими письмами от 12 ч. сего месяца. От добрых Ваших распоряжений осталось теперь ожидать, что татары в зимние свои операции не более преуспеют, как турки в осенних и в прошедшей войне при впадении татар, где они нашли хотя малый отпор, тут вскоре обратились вспять.

Что Цесарь доныне не объявил еще туркам войну, сие приписую я интригам прусским и аглинским. Сии дворы разсевают, что они нашли способ нас к себе переманить, несмотря на то, что они турок противу нас возбудили на объявление войны, и что мы долженствуем плясать по их дуде. Данцигом прусскую политику манить нельзя1, ибо и в лутчее время дружбы за Казус федерис положено и признано было, буде до Данцига коснется. Сему городу даны предками моими и мною подписанные гарантии о их вольности и пребывании как ныне существует, и в раздельной конвенции о Польше сие еще подтверждено.

Касательно Цесаря еще скажу то: он, не более ожидая войны, как и мы, также неготов, а теперь до марта и ждать от него нечего, понеже в трактате написано, что декабрь, январь и февраль исключаются для движения войск2. А что приуготовления у них великие идут, о сем везде известно. Я здесь послу напоминать велю почаще, а Вы говорите Линю. Правда и то, что мы в прошедшей войне воевали одне противу турок и воевали щастливо. Но имев трактат и надежды к получению помощи, на оный в нынешнее время и положиться прилично и, по крайней мере, надежнее, нежели на услуги и добрые намерения или расположения тех дворов, от которых за опыты имеем злодейственный поступок в объявлении войны. Система с Венским двором есть Ваша работа, она и издревле по полуденным делам и границе предпочитаема была, ибо существует по локальному положению тех стран и общего интереса. Сам Панин, когда он еще не был ослеплен прусскими ласкательствами, на иные связи смотрел, как на pis-aller,[324] которые не награждали в разсуждении общего врага, то есть турок, потери Австрийского союза. Из многих Ваших писем мне бы казаться могло, что Вы колеблетеся в выполнении Вами же начертанного и уже начатого плана в рассуждении турок3 и относительно до того, но я сии мысли себе никак не дозволяю и выбиваю их из головы, понеже не могу себе вообразить, чтоб в мыслях Ваших находилась подобная колебленность, ибо нет ни славы, ни чести, ни барыша, предприяв какое дело и горячо оное поведя, потом, не доделав, самовольно исковеркать, паки начать иное. Оборону границ Вы вели с совершенным успехом. Даст Бог здоровья, мой друг, поведешь с успехом и наступательные действия.

Морское здешнее вооружение приготовляется, к Гр[афам] Орловым я писала и получила их ответ, который, кажется, отклоняет их езду4. И я б его почитала отказом от принятия команды, буде бы тут же не писали, что едут сюда. Сия поездка теперь остановилась на несколько время смертию старшего сына Гр[афа] Влад[имира] Гри[горьевича]5. Чаю, что для сего остались на несколько в Москве. Теперь для сего морского здешняго вооружения Адмирал Грейг полагает до пяти тысяч регулярного войска. В прошедшую войну послано было всех, как из гвардии, так шлиссельбургского полка, артиллерии, кирасир — всех чинов 2 370 человек. Теперь требую от тебя совета, чего послать? Мне кажется, Грейг требует много, и кирасиры суть излишни. Из которых полков послать? Послать ли полками или из разных полков баталионами? Еще при сем наряде войск требуется генерал сухопутный на флот. Сей может ехать прямо в Италию, и желалось бы, чтоб он был таков, чтоб от него можно было надеяться пользы. Дай совет, кого послать?

С сим курьером получишь рескрипт о посылке Кн[язя] Юрья Вла[димировича] Долгорукова к цесарской армии.

Фельдмаршал Румянцев пишет: 1. О рогатках и о подвижных мостах, и о сем полагается на здешнее усмотрение6. Естьли то и другое нужно, то советую вам снестись между собою и исправить на счет экстраординарной суммы. 2. О казаках, что не бывали к нему. Но я надеюсь, что пока он писал сюда, оные уже от тебя отправлены или пришли к нему. 3. Об артиллерии для гранодерских полков. — Нужно, чтоб вы оба, снесясь, назначили, каким числом и какого калибра орудиями снабдить сии полки и откуда их и людей для оных взять. И потом, приказав кому следует о доставлении того, сюда донести обстоятельно. 4. О старых и увечных, тоже и о малолетних. — И тут прошу согласиться, кому и где оставить.

Касательно построения фрегат на Дону, я Генерал-Прокурору и Пущину приказала, чтоб они, снесясь с тобою, сколько тебе надобно, старались тебя оными снабдить. Отпиши ко мне, правда ли, что турки и прочие недоброжелательные разславляют, будто корабль «Сл[ава] Екатерины» у них в руках, и они будто его взяли у дунайского устья, и будто Войнович на шлюпке с оного съехал? Пожалуй, переименуй сей корабль, буде он у нас. Не равен случай, не хочу, чтоб злодеи хвастались, что «Сл[ава] Екатерины» в их руках7.

Прощай, мой друг, Бог с тобою. Будь здоров и благополучен, а мои мысли непрестанно с тобою.