Однажды, в давние времена… - Сиратори Каору

Катя замолчала и в комнате воцарилась неуютная тишина. Гостья или не знала, что сказать, или старательно обдумывала свою следующую реплику…

— Там на Кавказе… — не дождавшись её, заговорила опять хозяйка. — Это просто случилось — и всё… И мы пытались бороться… — Она снова умолкла и продолжила после паузы, сначала совсем тихо, как будто сама себе: — Да нет, о чём я говорю… Не так уж мы и пытались… Но не было в наших отношениях ничего… безнравственного — как вы не можете понять! Мне нечего стыдиться! Мы были счастливы тогда — и счастливы до сих пор. Неужели счастье вашего сына не значит для вас ровным счётом ничего?!

Алевтина Степановна по-прежнему молчала. Катя терялась в догадках, как та восприняла её слова. Вдруг ей удалось убедить её…

— Это я виновата в вашей ссоре, уговорила его всё рассказать… Никогда я не настраивала Андрея против вас и больше всего на свете хочу, чтобы вы помирились. Но вы же знаете своего сына, он ни за что не пойдёт у вас на поводу…

— Ну, это мы ещё посмотрим, — холодно произнесла гостья, вставая с кресла. — Время покажет. А оно, дорогая моя, работает не на вас. Да и с вами самой тоже много чего может произойти. Благодарю за приятную беседу.

— Нет, это положительно бесполезно. Что бы я ни говорила, ей всё как об стенку горох… — Алевтина Степановна в отчаянии покачала головой. — Как таких людей допускают к работе с детьми? Не понимаю…

— Аля, ну ведь с самого начала было ясно, что ты к ней зря идёшь. И я тебя отговаривал — разве нет? Не ожидала же ты и впрямь…

— Я ожидала, — жёстко оборвала она мужа, — что у неё наконец-то проснётся совесть! Видел бы ты, что за фотография у неё на столе стоит. Цветная! — Алевтина Степановна произнесла это слово с такой силой, словно в нём заключался важный пункт состава преступления. — Оттуда ещё, с курорта. Они там вместе, и она — практически голая!

— Тогда это, наверно, на пляже было? — попытался урезонить её Виталий Викторович. — На пляже все практически голые.

— Но не все своими телесами перед учениками трясут! Она обольстила нашего мальчика, вскружила ему голову…

— Обольстила, не обольстила… Ну теперь-то какая разница? Аля, я же не спорю с тобой. Да, было бы гораздо лучше, не случись ничего этого вообще. Но исходить надо из того, что есть. А есть то, что Андрей не зашёл. Приезжал, но не зашёл, даже не позвонил. Мы теряем сына — если уже не потеряли. Неужели ты сама этого не видишь?

— Я вижу, что ребёнка нужно срочно спасать!

— Ну от чего его спасать, от кого? Что ему эта Катя, если разобраться, такого плохого сделала? Он прекрасно окончил школу, гораздо лучше, чем мы с тобой рассчитывали — и не ты ли сама всегда ей это в заслугу ставила? Учится дальше, в МГУ, не где-нибудь. Сессию только что всего с одной четвёркой сдал. Чего тебе ещё надо?

— Нет, Витя, ты определённо ничего не понимаешь! Опять взялся её защищать. Как я смертельно устала от всего этого… Она была его учительницей! Вдумайся в это слово. Ей доверили ребёнка — и как она с этим доверием обошлась?! Это бесчестная, распутная женщина. Ей не место рядом с нашим сыном. И, пожалуйста, не называй её больше при мне так, ну сколько можно просить…

— Да как ни называй… Не место рядом с ним пока что только нам с тобой, а вовсе не ей…

— Неправда! Когда-нибудь он поймёт, кто его по-настоящему любит. И скажу тебе, напрасно она так уповает на свои чары. У Андрюшеньки в Москве на выбор сотни невест — красивых, порядочных, не ей чета. А про саму-то, недотрогу, вовсю уже слухи ходят, что в старых девах останется. Я узнавала.

— Так, может, не такая уж она и распутная, коли так… — словно бы даже не обращаясь к жене, пробормотал про себя Виталий Викторович.

— Помяни моё слово, — проигнорировала его замечание Алевтина Степановна, — впутается она ещё в какую-нибудь очень некрасивую историю. И тогда Андрюша увидит, кто она на самом деле. Бедный мальчик…

Прождав в холле минут пятнадцать, Андрей решился-таки постучать.

— Кать, ну ты скоро там?

— Сейчас, сейчас, немного совсем осталось…

— Ты куртку зашла надеть.

— Андрей, не мешайся, — это был уже Галкин голос.

Он понял, что спорить бесполезно, и со вздохом вернулся скучать в холл. Ну что там можно делать столько времени? Или она вещи взялась разбирать? Нашла, когда… Они только полчаса, как приехали с Курского, в столовку собрались…

— Ну вот и всё. Я же сказала: быстро, — появилась она в холле ещё через полчаса. Конечно, по-прежнему без куртки. — Загляни-ка на минутку.

В комнате, под восторженный щебет соседок, Галка вертела перед зеркалом головой, строя сама себе глазки и пробуя все ужимки, какие, наверно, только знала. Раскрашенная, как кинозвезда с буржуйской обложки.

— А, ну тогда всё ясно, — не удержался чтоб не съязвить Андрей. — Красота требует жертв. И преимущественно, от окружающих.

— Ой, ну не ворчи. Похвалил бы лучше мою работу. И вообще, слетай по-быстрому наверх: я у тебя шарфик забыла. Давай, давай, пошевеливайся — а то вечно тебя ждать приходится. Нам ещё к Леночке в профилакторий заскочить надо, конспект ей занести…

Весна в Москве всё никак не спешила начаться, но этот день выдался тёплым, и Катя потащила его в ГЗ пешком.

— А после в НИИЯФ твой зайдём — можно? Ни разу вживую ЭВМ не видела, только в кино. И ты говорил, у вас на ней игра есть, галактику от кого-то спасать. Покажешь?

— От клингонов. Но тебя ж тогда от монитора за уши не оттащишь.

— А тебе жалко? Так сам виноват: нечего хвастаться было. Ой, я-то тебе тоже не похвасталась ещё. О нас же опять в газете написали, в рубрике «По следам наших выступлений». Мне кажется, это Кикимора постаралась. Большая часть — её разглагольствования на тему нелёгкого самоотверженного труда советских женщин-педагогов. Это в восьмимартовском номере было. Они хотели, чтоб я кого-нибудь из самых первых наших пригласила, в качестве «почётного гостя». Но кроме Чижова твоего никого не нашлось, а он — представляешь — пошёл рассказывать, как на обсуждение «Элджернона» живую мышь приволок. И все девочки с перепугу на стулья попрыгали.

— Взрослые тёти, если память не изменяет, тоже…

— Сам дурак. В газету это, понятное