Антиглянец - Наталия Осс

Она еще что-то говорила, но я нажала кнопку. Иначе ее не остановить.

– Я забыла ей перезвонить. Представляешь, она думала, что я в аварию попала.

– Я кое-что слышал. Моя такая же почти. Не понимает, что говорит. А когда из новостей что-то узнает… Вот как про эту аварию услышит, я представляю, что будет…

– Так позвони ей срочно!

– Думаешь? Что, прямо сейчас? – сказал он, оглядев меня. Но что-то ушло. Надо ехать. Нечего сейчас продолжать. Потому что лучше, чем было, сейчас уже не будет. Стоит только кому-нибудь третьему постучаться к двоим, ток пропадает. И нужно время, чтобы восстановить напряжение. Времени у нас не было. А я не хотела снижения истории на уровень – случайно, между делом, перед вылетом.

– Конечно! Срочно звони! Давай, а я пока оденусь.

Я вытолкала его из спальни, закрыла дверь.

Быстро натянула джинсы, свитер, плащ. Теперь все. Совсем все.

Он заглянул:

– Готова?

– Да. Маме позвонил?

Он не ответил.

– Давай посидим на дорожку, – предложила я.

Может, не надо было его останавливать? Он сел рядом, уставился в пол. Другой, чужой. И я другая. Как будто прочитав мои мысли, он взял меня за руку. Минуту или две мы сидели молча.

– Ну… – сказал он, поднимаясь. Я тоже вскочила.

Мы обнялись, как будто прощались здесь.

– Алена…

– Что?

– Спасибо тебе.

– Ты это говорил уже. И тебе спасибо.

– Нет, мне не за что. А тебе спасибо. Ты для меня… Ты друг, понимаешь? Я никогда не умел дружить с женщинами, а с тобой получается. Знаешь, что это значит?

Я друг? Друг?!

– Это называется дружить? – я отодвинулась от него.

– Нет, ты не так поняла. И дружить с тобой я тоже могу. Это очень важно, иногда важнее, чем… все остальное. Ну ладно, поехали, да?

Я была разочарована. Не то чтобы я ждала от него важных, установочных слов о том, что теперь все это значит, как будет продолжаться и на каком месте мы сейчас. Но про дружбу я точно не хотела услышать. Не знаю, стала ли бы я кому-нибудь помогать так же, да хоть Светке… Нет, были вещи, которые я для Светки не сделала бы. Например, не стала бы скрывать про Настю… Про нее я не вспоминала уже несколько часов. Кстати, и он тоже ничего не говорил.

– Слушай, а где Настя? – спросила я.

– Да сидит тут недалеко. Сейчас увидишь ее.

Мы ехали молча, быстро и как-то грустно. Даже без музыки.

Я все думала о нас. Я уже забыла про аварию, про все ужасы вчерашнего дня. Остался только разговор на берегу в машине и все, что было потом…

Снова телефон. Его.

– Да, так плохо? В Марсель? Почему? Когда? Да, готовьте документы. Я уже еду! Сейчас отправлю девочек и приеду. Да, все!

Он кинул телефон в раздражении.

– Аркадия надо везти в Марсель. В клинику другую. Состояние очень тяжелое, срочно операция нужна. Сейчас вас с Настей отправлю и – к нему.

– С Настей?

– Ну да. Еще не знаю, что она там выкидывает. Но вроде сказали, госпитализации не нужно. В Москве там разберутся. Отсюда ее надо вытащить.

Он думал про нее, опять про нее.

Мы свернули по указателю «Antibes». По улочкам мимо заборов, вверх, вниз. Остановились у ворот. Он на что-то нажал – ворота открылись, мы въехали на дорожку. Деревья, темно… Большой современный дом – во всяком случае, я разглядела острые углы – стекло, бетон… Никакой французской недосказанности – все очень конкретно. Рядом с домом – бассейн.

Мы остановились возле двери.

– Что это за дом? – спросила я.

Он ничего не ответил. А я почему-то не стала настаивать.

Саша нажал комбинацию на пульте с цифрами. Замок внутри щелкнул.

В помещении было темно. Размер угадывался по бликам, которые отражали зеркала и картины. Всюду стекло, какие-то цветы, удушающий их запах делал темноту еще более плотной. Мы поднимались по лестнице, свет включался на секунду, озаряя путь. Современные яркие картины (непохоже что-то на русский авангард, или я не понимаю в искусстве?), белые стены. В проеме горел яркий свет. В него мы и вошли.

На диване под бежевым пледом лежала девушка, я видела только волосы – длинные белые ведерниковские локоны. На столе стояла полупустая бутылка коньяка. Я огляделась. Картины, длинный белый диван напротив, стулья – пластик а-ля Филипп Старк, металл, стекло, гладкие черные поверхности консолей. В этом больничном минимализме был особенно заметен беспорядок. Никогда я не любила такие интерьеры, холодные и беспощадные к проявлениям человеческих слабостей. Вещи валялись повсюду. Сумки, туфли. Пиджаки. Галстуки. То же самое неряшливое впечатление производил, наверное, и мой номер. Только там не было роскошного минимализма, а была бедность скромной гостиницы «две звезды», со старыми продавленными диванчиками на каркасах, сваренных из железных трубок. Моя вилла для бюджетного туриста, а здесь – дорогая холодная роскошь.

Девушка не двигалась.

– Настя! Настя, просыпайся, вставай!

Он подошел к дивану, я осталась стоять у входа.

Он присел рядом. Потряс ее за плечо.

Она что-то промычала.

– Настя, вставай, пора! Я приехал.

Она дернулась. Повернула голову. Я увидела… Что с ее лицом? Но рассмотреть не смогла. Настя бросилась ему на шею, обняла, зарыдала, уткнувшись в его плечо. Я отвернулась.

– Ну, девочка, перестань, все в порядке будет. Тихо, тихо… Я все понимаю. Все сейчас будет хорошо… Доктор был?

– Сашенька, ты не представляешь… Что со мной теперь будет? Был доктор, сказал, что надо операцию делать. А я… – Она снова зарыдала.

– Алена, воды дай! Вон там, в баре, бутылки посмотри, – он указал на комод из блестящего черного дерева.

Я нашла и стаканы и воду.

– А кто это? Ты с кем? Мне нельзя, чтобы меня видели! Ты не понимаешь, что ли, Канторович?!

Я, наконец, разглядела ее. Лицо Ведерниковой напоминало жуткую маску – нос перетянут повязкой, она шла от уха до уха. На бинте – запекшаяся кровь. На лбу – тоже повязка. Я протянула стакан Насте. Она даже не пошевелилась. Саша взял стакан и подал ей. Из его рук Ведерникова взяла.

– Успокойся. Сейчас вы с Аленой вместе в Москву поле­тите.

– А ты разве не отвезешь меня?

– Я не могу, Настенька, никак не получится. Я к Аркаше сейчас должен ехать. Он в больнице. Но все в порядке с ним будет, я надеюсь.

– В больнице? Значит, все нормально с ним? Саш, там же врачей полно, если он уже в больнице, а со мной ничего не ясно. Доктор сказал, что операция нужна пластическая, а у меня эфиры, я в истерике, ты слышишь?! Я не могу одна там… Тебя не будет, Аркаши не будет! Что мне на работе говорить? Я не могу одна лететь, разве это не понятно?!

– Девочка, я не смогу в любом случае. Ты соберись сейчас с силами. Клинику найдем, пока вы долетите. Поняла меня? Сейчас собирайся, мы с Аленой тебе поможем.

– Я не могу при чужих. Пусть она внизу подождет!

Я смотрела на Канторовича. Он взглянул на меня. И смутился, кажется.

– Хорошо. Успокаивайся и вставай потихоньку. Голова не кружится?

Какой он предупредительный с ней. Мне такой заботы не досталось. Ну правильно, женщина-друг не то что женщина-ромашка. Прекрасный нежный цветок, съ…бавшийся с места аварии, растение, спасенное мной от дерьма, которым удобрили бы его во французской полиции. А мне что – мне можно.

Он помог ей сесть.

– Подожди, сейчас я Алену провожу.

Он повел меня вниз по лестнице. Включил свет. Усадил в гостиной за большой стол.

– Выпьешь? Вино, водка, коньяк, виски, джин еще есть.

– Давай коньяк.

Он налил мне и оставил бутылку открытой.

– Черт, а я даже выпить не могу! Ты не обращай внимания на нее. Она девка неплохая, но истеричная. Ее можно понять.

– Разумеется.

– Ты о чем?

– Так, не о чем.

– Алена, только сейчас не начинай! Если вы еще будете друг с другом отношения выяснять… Помоги мне ее отправить, очень прошу! Опять тебя прошу, но у меня нет выхода. Твой должник буду по всем статьям. Как друга прошу. Потом выставишь мне счет. Ты же понимаешь все, а она дурочка.

– Да, я друг.

– Вот видишь… Ладно, Аленушка, посиди здесь, сейчас я ее выволоку.

Он ушел. Я осталась думать. Пила. В голове прояснялось.

Я начинала понимать, что все это значит. И не могла избавиться от ощущения гадливости, которое вызвала у меня та комната наверху. Я должна была, по идее, сочувствовать и жалеть, но не получалось. Беспорядок, какой-то жалкий бедлам, как будто здесь происходила оргия. Туфли, платья, пиджаки… Пиджаки?! Как же я сразу не поняла? Это же его вещи. И ее. Они живут здесь вместе. В его доме. Вилла на Лазурном Берегу. Культ стопроцентной роскоши – как там пишут, в моем журнале?

И он привез меня сюда… После того, что было несколько часов назад. Поэтому и сказал мне, что я друг. Поэтому просил меня не говорить о ней в полиции. Он не боялся, что меня арестуют и не выпустят, что я буду сидеть в вонючей камере, он думал только о Насте. Правильно, она девушка из фамильного питомника, а мне ничего не будет – я же стойкая, как придорожная крапива. Теперь я повезу Настю в Москву.