Талисман - Мэрилайл Роджерс

– Что вы делали вблизи от дома Хейтона? Отсюда он находится в противоположном направлении от парка, в который, как вы заверили Юфимию, вы отправились.

– Мы ехали не в парк. – Гнев пропал из-за необходимости быстро найти подходящую отговорку. Лиз отважно решилась на противоположное первоначальному признание. – Хорошо, Грэй, я признаюсь, что дом графа был целью нашей поездки.

Глаза блеснули сталью. Он, правда, усомнился в ней, но в глубине души не ожидал и не хотел убеждаться, что подозрения имеют основания.

– Мы отправились, – продолжала Лиз, – взглянуть украдкой на его сад. Герцогиня Эфертон беспрестанно надоедает всем жалобами, что граф украл ее садовника. Вероломство, если послушать ее, привело к тому, что сад Хейтона, особенно его передняя часть, превзошел по красоте ее сады и стал самым очаровательным в Лондоне.

Слушая ее бессвязный рассказ, Грэй прикрыл глаза густыми ресницами, а выражение лица стало бесстрастным. Он спрятал испытываемые одновременно и облегчение и возмущение, что такая чепуха лежала в основе его страданий. Он без труда принял это объяснение, которое звучало совершенно как бесполезная болтовня, на которую скучающие светские дамы тратили свою энергию. Его удивило однако, что та же самая Лилибет, которая могла обсуждать с ним важные вопросы, позволила втянуть себя в такую глупость.

– Вы видели эти сады? – спросил Грэй, и его бесподобная полуулыбка впервые в этот день появилась на лице.

– Слишком близко. – Лиз состроила гримасу, внезапно смутившись от ощущения его близости. – И они совсем не такие впечатляющие, как расписывает Милдред.

Лиз обрадовалась, что Грэй наконец улыбнулся. Он явно поверил отговорке – и лед начал таять. В следующий момент она выговаривала себе за то, что ее это волнует, когда на самом деле никакого значения не имело, что неверный муж потеплел в отношении к ней. Она не собирается теплеть.

Грэй увидел, как бирюзовые глаза засветились и тут же погасли, бронзовые ресницы опустились, а сладкие персиковые губы сжались в горькую линию. Ветры непредсказуемых эмоций снова переменились, и вернулось чувство вины. Он потребовал, чтобы она была честна с ним, а сам не был с ней так же откровенен, хотя именно это и было целью его раннего возвращения в Брандт Хаус. Его добрая воля настаивала, чтобы он это сделал.

– Ты не спросила, почему я здесь, хотя парламент еще заседает и мы никуда сегодня не выезжаем.

Лиз думала об этом, когда вошла и увидела его, но, опасаясь его способности очаровать ее – несмотря на непроходившее чувство обиды за его предательство, – она отказывалась поднимать глаза.

– Из-за ревности к Хейтону я несправедливо обвинил тебя… но не буду просить прощения, потому что ты виновата в том же.

От неожиданности глаза Лиз устремились навстречу его проницательному взгляду.

– Однако, – продолжал Грэй, довольный, что заставил ее посмотреть себе в глаза, – так же, как я потребовал объяснений от тебя, я обязан дать ответ, которого ты требовала у меня вчера. – Его твердый подбородок сжался, и улыбка погасла. – Это проблема, которую я, с тех пор как она была навязана мне помимо моей воли, обсуждал только со своим юристом.

– Нет. – Охваченная чувством вины из-за того, что убедила Грэя в правдивости своей лжи, Лиз быстро шагнула к нему, положив руку ему на грудь, а кончиками пальцев другой коснувшись его губ. – Тебе незачем рассказывать мне то, о чем ты хотел бы умолчать. Я должна доверять тебе. Ты был прав, когда обвинил меня в том, что как жена я не оказала тебе доверия, положенного мужу.

– Перестань. – Грэй взял ее маленькие руки в свои и нежно потянул ее к креслу для двоих, удобно расположенному перед горящим камином. – Ни одна жена не обязана мужу доверием, которого он не заслужил. И я не могу по праву требовать твоего, пока не поделился с тобой всеми темными историями своего прошлого.

Лиз ничего не сказала, но глаза ее расширились. Может, в семье Брандт есть жуткая тайна? Какая-нибудь безумная тетка, запертая в башне в поместье Эшли?

Грэй увидел стремительно менявшееся выражение ее лица и понял, что у нее разыгралось воображение.

– Нет. – Часть мрачной горечи старых воспоминаний ушла при ощущении тепла, которое неизменно вызывало ее живительное общество, и он улыбнулся: – Ничего такого ужасного, что ты себе, очевидно, вообразила. Просто тайна дома в Сент-Джонс Вуд.

Лиз заставила себя не отнимать рук, еще лежавших в его ладонях. Она пообещала доверие и любой ценой готова дать его.

– В то утро, когда я застал тебя в библиотеке за чтением газеты, я рассказал тебе, в каком ужасе был отец от моего безрассудного поведения. Боюсь, я сильно преуменьшил. На самом деле он был в бешенстве… но и я также. – Грэй перевел взгляд на камин и в битве языков пламени увидел отражение прошлого.

– Я нежно любил свою мать, так же нежно, как и моя мать – первую Лилибет. Я был подростком, едва вышедшим из коротких штанишек, когда впервые обнаружил, что отец, которого я боготворил как образец джентльмена, содержал любовницу. Мать сохраняла почти безупречный вид неосведомленности в этом. Но в редких вспышках глубоко запрятанной боли я видел, что она знает об этой женщине, но из любви к недостойному мужчине делает вид, что не знает. Она простила ему оскорбление и мучительную рану, я – нет. Он считал, что я перерасту свое неразумное отношение, думал, что я сам последую этому распространенному в нашем кругу обычаю. Зная, какую боль это причиняло моей матери, я не мог, не делал этого и не буду. – Тепло затуманившиеся глаза ласково погладили женщину, которая была похожа на яркий язычок пламени, застывший во времени.

Вздохнув под его взглядом, исполненным напряженной глубины, Лиз открыла рот, но не нашла слов, чтобы выразить мириады эмоций, которые он пробудил, – сочувствие, восхищение, благодарность и, больше всего, любовь. Но Грэй продолжил, прежде чем она успела привести свои мысли в порядок:

– Вопреки добропорядочному образу моего отца и невозможно высоким требованиям, которые он стремился навязать мне, он причинял боль маме, и не один раз, а на протяжении всей их жизни. Такое разочарование взбунтовало меня. Я решил, что, если он может быть таким порочным вопреки тщательно оберегаемой репутации безгрешности, я никогда не буду прятать своих действий. И я был настроен натворить достаточно, столько, чтобы добиться позора, которого он был достоин, но тщательно избегал. Это возымело первоначальное действие, которого я добивался, ввергнув в ярость отца, так гордившегося нашим благородным именем, приведя в ужас пятнами, которыми я нарочно старался это имя испачкать.