Первомай (СИ) - Ромов Дмитрий

Она рассмеялась.

Поговорив с бабушкой, я решил позвонить Кумачёвой. Напомнить о себе и подтвердить встречу, назначенную на завтра.

Я снова бросил двушку в прорезь таксофона и позвонил в гостиницу «Ленинградскую». Попросил соединить с Аллой Сергеевной и меня без лишних вопросов соединили. Прослушав серию длинных гудков, я уже хотел вешать трубку, как вдруг из динамика долетел недовольный женский голос:

— Алло!

— Алла Сергеевна, здравствуйте.

— Здравствуйте, — настороженно ответила она — Слушаю вас.

— Это Александр.

— Какой ещё Александр?

— Жаров, из Верхотомска. По поводу…

— А, Саша! — тут же вспомнила меня Кумачёва. — Ну, что, завтра всё без изменений?

— Да, с моей стороны всё в силе.

— Ну, и отлично. Ты уже в Иваново?

— Нет ещё, — брякнул я, хотя вроде бы уже говорил ей, что собирался выехать из Москвы ещё вчера.

— Так ты в Москве?

— Да.

— Если хочешь, можешь поехать со мной.

— Вы на машине едете?

— Да, причём, собираемся выезжать уже через полчаса. Так что ты, можно сказать, застал меня чудом. Мы часа за четыре доедем, а на поезде сам знаешь, сколько телепаться.

— Да, знаю… Спасибо за приглашение.

— Ну, так ты его принимаешь или нет?

— Конечно, принимаю, с большой радостью.

Я не врал. На меня навалилась усталость, будто было не утро, а поздний вечер. Так что переться на вокзал, добывать билет, неизвестно сколько ждать поезд мне совершенно не улыбалось.

— Ну, подходи тогда, встретимся в фойе, хорошо? Ты далеко отсюда?

Я был близко и даже прямо сейчас видел шпиль гостиницы. Поэтому, позабыв про аспирин, сразу пошёл на место встречи. Зина, к счастью, пока я ждал Аллу, не появилась.

— О, какие очки! — улыбнулась Алла Сергеевна, приветствуя меня. — Ну, что, едем?

— Конечно…

— Какая рука горячая…

— Да, я вообще горячий, — усмехнулся я.

Она не ответила, только хмыкнула. Мы загрузились в её «Волгу» и помчали. Кумачёва села впереди, рядом с водителем, а я разместился сзади. Было хорошо и приятно сидеть в тёплом авто на удобном диване, а не бежать и по промозглой и ветренной Москве.

Алла говорила, говорила, говорила, а я только поддакивал. Через некоторое время, впрочем, я уснул. Её голос становился всё более и более далёким, и я отрубился. Потом я проснулся и, судя по часам прошло уже часа. Чувствовал я себя скверно. Температура, судя по всему, поднялась серьёзно.

— Ты как там? — спросила Алла. — Выспался? Чем, интересно, ночью занимался, что так отключился? Ладно, скоро сделаем остановку, разомнёмся, перекусим.

— Отлично, — согласился я, с трудом шевеля, пересохшими губами.

Алла опять начала что-то говорить, но я уже не ловил нить рассказа. Бляха… Стало действительно хреново, я провёл рукой по лбу. Он был раскалённым.

— Алла, — начал я, но не договорил…

Я хотел пить. Страшно хотел… и… отключился. На этот раз вполне конкретно.

Когда я открыл глаза, во рту было сухо. Пить всё ещё хотелось, но… я был не в машине. Точно не в машине. Комната… Да, это была комната с белым потолком и…

— Очнулся? — услышал я мужской голос и надо мной возникла фигура.

Это был мужчина средних лет. Он внимательно всматривался в моё лицо. Что-то с ним было не то…. Что не так? Я закрыл глаза, и тут же снова открыл. На нём была милицейская форма…

25. Детерминатор

Я снова закрыл глаза, не то чтобы надеясь, но, как говорится, а вдруг… Но нет, никакого «вдруг» не произошло. Когда глаза открылись, дяденька милиционер не исчез. Седой полковник с короткой стрижкой и седыми усами. Он внимательно смотрел на меня круглыми рыбьими глазами, не мигая и не проявляя эмоций. Как сканер. А что вы на меня так смотрите, отец родной? На мне узоров нету… И кюар кодов тоже…

— Алла, иди, очнулся твой пострадавший, — крикнул он и добавил уже мне. — По какой статье привлекался?

— Что? — удивился я. — Ни по какой.

— Ну, это поправимо. Кто это тебя?

— Дядя Миша, ты же обещал! — воскликнула Алла Сергеевна.

Она тоже нависла надо мной. В отличие от полковника дяди Миши, Алла смотрела с тревогой и сочувствием. Её карие глаза были влажными и полными сострадания. Положение моё не способствовало рассуждениям романтической направленности, но я не мог не отметить, как она хороша в этом своём волнении. На ней был мягкий бежевый свитер, светлые прядки волос, заложенные за уши, самовольно выбивались, норовя закрыть глаза. Ну, и грудь, конечно, не могла скрыть трепета.

— Ты сможешь что-нибудь сделать? — спросила она у мента.

— Ну… — пожал он плечами, — тут делов-то раз два и готово. Тащи ножовку. Сейчас отпилим руку и всё. Чтоб не мучился.

— Ну, дядя Миша! Я же серьёзно!

— Да какие тут шутки, — вздохнул он. — Ладно пойду руки помою, а ты саквояж мой принеси. И воду что ли горячую… Хотя нет, воду не надо, он же не рожает, вроде…

Полкан вышел.

— Это мой дядя, — кивнула Кумачёва. — Не обращай внимания на его шуточки. Он начальник медсанчасти МВД и хирург от Бога. Он сейчас твою рану посмотрит.

— Посмотрел уже, — недовольно бросил дядя, возвращаясь. — Пулевое, похоже, да?

— Бытовая травма… — поморщился я.

Рука довольно сильно болела.

— Быт у тебя братец, явно необустроенный. Суровый, можно сказать, быт. Менты подстрелили?

— Нет, — твёрдо и по возможности спокойно сказал я. — Слово чести.

— П-с-с… — скривился он. — Чести… Ну-ну… Ладно, подлатаю тебя, но будет больно. Это стрептоцид что ли?

— Да…

— Дядя Миша, поставь ему обезболивающее.

— Жирно будет.

— Дядя Миша… — кивнул я, — поставьте ему обезболивающее.

— Ну, дядя! — рассердилась Алла.

— Ладно, Аля, — неохотно кивнул он племяннице, — поставлю. Клистир с патефонными иголками. Сразу про руку забудет. Да, разбойник?

— А новокаин можешь поставить?

— Новокаин? — с сомнением в голосе произнёс он. — Ишь ты, грамотная какая. Если есть с собой, поставлю. Так и быть.

Он вздохнул и взял из её рук саквояж, как у доктора Айболита.

— Дай стул.

Из саквояжа появилась металлическая блестящая коробка, а из коробки — красивый стеклянный шприц. Загляденье просто, не то, что нынешнее пластиковое безобразие.

— Всё стерильно. Сделаем сейчас… криминальную операцию. Я б ему палку дал в зубы, чтоб анестезию не тратить. Но, если ты настаиваешь… Ладно.

Он воткнул шприц мне в плечо и ввёл обезболивающее. Обколол рану по периметру. Я поморщился и даже чуточку постонал, самую малость. И получил ободряющий взгляд Аллы Сергеевны. Больно было. Может, от того, что рука изодрана. Но, впрочем, боль быстро отступила.

— Помоги-ка, — распорядился дядя Миша. — Возьми клеёнку и подложи под руку. А то сейчас уделаю всё.

Из саквояжа появилась пузатая бутылочка с ярко-жёлтой жидкостью.

— Тазик, что ли принеси…

Алла убежала и тут же вернулась. Я отвернулся, не желая наблюдать, что именно будет делать с моей рукой милицейский Айболит. Отвернулся и уставился на диванную спинку. Я лежал на диване с велюровой, в мелкую полосочку, обивкой. Боли не было, но и приятного тоже было мало. Знобило. Жар не прошёл. Несмотря на антибиотики и стрептоцид. Омертвевшие после ранения ткани всё равно нагноятся. В Афгане я это видел…

— Ой, Аля, ты что такая бледная? — сердито бросил лекарь через пару минут. — Гляди у меня, в обморок не грохнись. Возьми вот бутылёк, понюхай. Не полной грудью только.

— Это что?

— Нашатырь, что же ещё. Нюхни-нюхни, а то ещё с тобой маяться потом.

— Дядь Миш, всё нормально, не переживайте.

— Нормально, — скептически произнёс он. — Я бы сказал, что ничего тут нет нормального, но тебе виднее, конечно. Так, всё. Получите и распишитесь. Через два дня нужно на перевязку. Пить тетрациклин. Или эритромицин. Я сейчас ему вколю. И тройчатку шарахну. Пусть поспит. Проснётся, будет как новенький. Ты если хочешь, можешь ему вечерком ещё раз задницу продырявить. Ну, и потом утром. Шприц есть. Но кипятить если не захочешь, можно и таблетками обойтись. В аптеку только бежать придётся.