Марш 30-го года - Антон Макаренко

Дидоренко особенно любит с нами поговорить:

- Тебя принять? Ты же убежишь завтра...

- Дядя, честное слово, буду работать и слушаться. Дядя, примите, вот увидите!..

- А ты это откуда убежал на прошлой неделе?

- Дядя, ниоткуда я не убежал, я от матки как ушел, так и жил на воле все время.

- Вот посуди, на что нам принимать таких брехунов?

- Дядя, честное слово!..

- Ну, сиди пока здесь, просохнешь немного, вечероми совет командиров будет, может, и примут.

В дальнейшем новые пацаны уже и сами знали, что нужно ожидать совета командиров. Они поуютнее устраиваются в вестибюле и наполняют его тем своеобразным горячим и ржавым духом, от которого, как известно, плодятся вши и разводится сыпняк. Дневальный не пускает их дальше вестибюля, только после обеда дежурный командир придет и спросит:

- Вы как? Обедать привыкли?

Пацаны неловко улыбаются.

- Два дня ничего не ели.

- Ну, это ты, положим, врешь, а обедать все-таки пойдем.

Для них уже заведен постоянный стол, который после обеда внимательно осматривается ДЧСК, не осталась ли на нем "блондинка".

Вечером в совет командиров их вводят поодиночке.

Коммунары их видят насквозь и обычно долго не возятся.

- Это свой... В какой отряд?

- Давайте мне, что ли, - говорит Долинный.

- Забирай, сейчас же к Кольке тащи!..

Долинный поднимается с места.

- Вот твой командир, понимаешь?

- А как же... командир, знаю.

Но бывают случаи и неясные.

Посредине нашего тесного временного кабинета, заставленного неразвешанными портреами и зеркалами, вертится малоросрый пацанок. Матерчатый козырек светлой кепки оторван, но у него умненьке лицо, бледное, но умытое. Оне не знает, в какую сторону повернуться лицом командиры со всех сторон, а с разных краев кабинета на него сморят явные начальники: Швед - председатель, я - тоже как будто важное лицо, а сбоку Крейцер, случайно попавший на заседание.

Швед энергично приступает к делу:

- Ну, рассказывай, откуда ты взялся.

- Откуда я взялся? - несмело переспрашивает пацан. - Я родился...

- Ну, это понятно, что родился, а дальше что было?

- Дальше? Папа и мама умерли, а я жил я дяди. Дядя меня выгнал, говорил, иди, сам проживешь... Ну... я и жил.

Остановка.

- Где же ты жил?

- Жил... у тетки, а потом тетка уехала в Ростов, а я жил в экономии... там, в экономии заработал четыре рубля, четыре рубля заработал, пошел в Харьков, хотел поступить в авторемонтную школу, так сказали - маленький...

- На улице, что ли, жил в Харькове?

- На улице жил три недели...

Пацан говорит дохлым дискантом и чисто по-русски, ни одного блатного слова.

Командиры вопрошают его наперебой:

- А что ты ел?

- А я покупал.

- Все на четыре рубля?

- На четыре рубля... я еще зарабатывал, - говорит пацан совсем шепотом.

- Как зарабатывал?

- Папиросы продавал.

- Ну, разве на этом деле много зарботаешь?

- А я продавал разве коробками Я по штукам. По пять копеек штука продавал.

- Из противоположного угла кабинета:

- Где же ты брал папиросы?

Пацан поворачивается в противоположную сторону.

- Покупал.

- Почем?

- А по рублю тридцать.

Каплуновский серьезно и несмело произнесет:

- Чистый убыток входит...

Все смеются...

Швед говорит:

- Ты все это наврал.. Ты, наверное, прямо от мамы.

Пацан в слезы:

- Примите, честное слово, у меня никого нет... Я жил у тетки, а тетка говорит: пойди погуляй, а я пришел, а хозяйка говорит: твоя уехала с новым мужем в Ростов..

- С каким новым мужем?

- А я не знаю...

- Это было в каком городе?

- В Таганроге...

- Ну?

- Уехала с новым мужем и больше не приедет, а ты, говорит, иди. Так я приехал в Харьков...

- С кем?

- Там мальчики ехали...

- Это они тебе такое пальто обменяли?

- Угу. Один говорит: давай твой пиджачок...

- Сколько дней был в Харькове, говори правду!..

- Вчера приехал, а тут на вокзале мальчики говорят, в коммуне этого... как его...

- Дзержинского?

- Угу.. так говорят принимают, так я и пришел, тут еще один мальчик пришел... Колесников его фамилия... он там стоит.

- Ну, хорошо. Сколько двенадцать на двенадцать? Ты учился? В какой группе?

- Учился в пятой группе...

Со всех сторон один и тот же вопрос:

- А кто ж тебя учил? Где ты учился?

Но Крейцер останавливает командиров:

- Да бросьте мучители, вам не все равно!.. Пускай говорит, сколько двенадцать на двенадцать...

- Сто четыре, - улыбнулся более мажорно пацан.

- Та-а-ак. А кто такой Дзержинский?

Молчание.

- А Ворошилов кто?

- Ворошилов?.. Главный... этот... вот, как генерал...

- Главный, значит?

- Угу...

Теперь уже и Крейцер заливается хохотом, покрывая басовым восторгом смех командиров.

Пацан молчит.

- Ну что? - обращается Швед к совету.

- Принять, - говорит Крейцер.

- Голосую. Кто за?

Не успели принять этого, врывается в совет Синенький.

- Там еще один, из Одессы, приехал...

- Ну, чего ты, как угорелый... давай его сюда!..

Входит. Длиннейшая шинелишка. Заплаканные глаза.

- Рассказывай.

Начинает рассказывать быстро, видно, что заранее обдуманную речь произносит:

- Я жил в одном дворе в Одессе, где вы останавливались. Просил вот их,

- Показывает на меня глазами, - отец у меня пьет, безработный, и каждый день бьет и бьет. Я и приехал...

- Где взял денег на дорогу?

Сначала деньги взяты у отца. Потом выясняется, что деньги украдены у соседей.

- Для чего ты украл?

- А я раньше поехал без денег, это, как его...

- Зайцем?

- Зайцем, а меня на третьей станции высадили, так я и вернулся, а потом взял эти деньги... на дорогу.

Коммунары вспоминают, что видели этого мальчишку в Одессе, он занимался кражей арбузов с подвод... Коммунары говорят:

- Пацан балованный, а потом папа у него есть... Пускай в Одессу едет, дать денег на дорогу...

Сопин другого мнения:

- Вот, что он не беспризорный, так это что ж? Он, конечно, ночует дома, а днем, так он все равно арбузы таскает, так это разве не беспризорный? А ночью, конечно, ночует... А что? Принять. Он, конечно... и так и так. Две должности занимает...

Большинство за отправку в Одессу.

- Завтра поедешь, - говорит Швед, - дадут тебе билет...

Одессит громко ревет и срывает с себя рубашку...

- Не поеду, все равно не поеду, смотрите, как бьет... вот!.. вот!..

Кое-кто и синякам не верит.

- Да это не папаша, это кондуктор.

И вдруг горячую речь произносит Синенький, торчащий до сих пор в кабинете:

- Мы знаем, пацан этот хороший... А мы знаем, как отец его бил, и тогда все видели!.. А что он украл, так что, он не на что-нибудь, а на дорогу, ка к отцу он все равно не поедет. Надо принять, потому что пропал он тогда совсем!..

И таки-добился своего одессит - приняли. Крейцер махнул рукой:

- Правильно, правильно сделали, что приняли...

Наконец, и третий в сегодняшнем совете - Колесников. Этого сразу видно. Его физиономия свидетельствует о породе, слагающейся обыкновенно на Тверских, Ришельевских и улицах Руставели.

- Сколько времени на улице?

- Три года.

Колесникову уже лет шестнадцать, он держится в совете прямо и видно старается не оскандалиться.

Крейцер по неопытности задает вопрос, который в подобном случае никогда не зададут коммунары:

- Чем жил на улице?

- Чем жил? - добродушно серьезен кандидат. - Да так, как придется.

- Красть приходилось?

- Да так вообще. Разное бывало. Ну, на благобразе не без этого... Но только в редких случаях...

Командиры улыбаются, улыбается и Колесников - через одну минуту новый член пятнадцатого отряда.

А в один из вечеров две небольшие девочки, у каждой аккуратный сверсток, и сами они аккуратистки, видно. Совета командиров в этот вечер не ожидалось, а в кабинете, по обыкновению, народ.

Спрагиваю:

- Чего вам?

- Примите нас в коммуну.

- Откуда же вы?

- Из Сочи.

- Откуда?

- Из Сочи приехали.

Мы все удивлены, переспрашиваем. Действительно, приехали из Сочи.

- Как же вы приехали?

- Нас посадил начальник станции.

- А билет?

- Мы собрали пятьдесят рублей. Мы жили у людей с ребенками... А Настя и говорит: поедем, так мы и поехали...

- Пятьдесят рублей?

- Нам хозяева были должны, мы долго не брали денег, а как коммунары жили в Сочи, так мы и сказали хозяину, что поедем...

- Что за хозяева?

- Ее не пускали, а мои - хорошие, сказали "поезжайте" и даже попросили начальника станции...

-А назад как поедете? - спрашивает Камардинов.

- Не знаем.

Мы молчим, пораженные этим проишествием. А они стоят рядом и молча моргают глазами.

Пришлось трубить совет. С совете смеющееся удивление. Сопин предлагает:

- За их боевой подвиг - принять!

Так и сделали.

Но были и отказы. Вваливается в кабинет бородатый парень и сразу усаживается на стул:

- Примите в коммуну.

- А сколько вам лет?