Меня зовут Алика, и я – Темная Ведьма (СИ) - Александра Дроздова

не дожидаясь разрешения, в комнату зашел служитель самому Пресветлому, а за ним с громкими криками вбежала Соня. Она сразу бросилась на кровать и обняла. Мне пришлось отпустить руки Харна.

– Вот, твоя мама, целая и невредимая. Такая, как и прежде… почти как прежде, – сказал глава ордена, когда обратил внимание на мои глаза. Дочка даже не заметила очередного преобразования моей внешности. Вольфганг этично сделал вид, что ничего особенного и не произошло, все осталось «почти» как прежде.

– Сейчас отдыхай, восстанавливайся, – продолжил он говорить, – а потом жду для того, чтобы обсудить произошедшее подробнее. Буду у себя.

На этом он закончил и неспешным шагом вышел за дверь, оставив нас втроем.

Я просто валялась и ленилась, не могла встать с кровати. Харн присоединился ко мне, вытянувшись совсем рядом, и, взяв за руку, больше не отпускал. Мы вдвоем были вынуждены молчать и слушать щебет счастливой Сони о том, что все теперь в ордене называли меня спасительницей и чуть ли не служительницей самой Темнейшей.

Светлые ждали, когда будет возможно поблагодарить меня лично. Еще она говорила, что можно больше не опасаться служителей и спокойно находиться в ордене Пресветлого – все светлые готовы были защищать госпожу темную ведьму и ее дочь ценой своей жизни. Но самое интересное Соня оставила на конец рассказа. Оказалось, что дочери разрешили посмотреть ездовых животных тех служителей, чьи животные были в стойлах, пока я была в забытьи. Это она рассказывала со всеми подробностями и точностями, с невероятной радостью и даже блаженством. Но если быть честной, слушала Соню я вполуха, из-за выраженной слабости.

Несмотря на остаточную бесчувственность самих служителей, они охотно проводили время с Соней, объясняя ей то, что заинтересовало ее, поддерживали беседу и помогали в необходимом. В общем, отнеслись со всем пониманием к вынужденному положению, думалось мне, не без влияния Вольфганга.

Эти изменения в поведении вызывали у меня улыбку и чувство, что все было не зря. Я предполагала, что блок на эмоциональном восприятие у светлых, вызванный ритуалом Посвящения в орден, претерпел преобразование. Пройдет еще немного времени, и служители будут способны на простые радости обычной жизни. А затем и к ним вернется способность к созиданию. Еще будет возможность открыть в себе новые способности, таланты, ведь убивать темных уже не придется. Я сделала для этого больше, чем возможно.

В кабинет и по совместительству личную комнату к служителю самому Пресветлому мы попали только поздним вечером. До этого покидать свое лежбище сил не было, я с удовольствием слушала болтовню Сони и ее рассказы об изменившемся отношении и маленьких приключениях до самого ужина. Обед мне принесла прямо в комнату сама Далена. Она была очень мила и без дополнительных напоминаний и просьб принесла еду на нас всех. Это было безумно приятно, что она учла такую, казалось бы, мелочь. Так же кухарочка принесла угощение для «одной сладкой девочки». А мне достался лишний бутерброд с салом на черном хлебе, как «защитнице, присланной Темнейшей».

Харн наиграно возмущался, что ему не досталось никаких почестей, хотя он пытался не дать впутаться одной храброй темной в эту историю и хотел погеройствовать сам. Ответ от Далены он получил довольно однозначный: «подвиг не совершил – лишнего не получил. На кухне все строго и под учет!»

К ужину я наскребла силенок выйти к людям. Стоило войти в общую столовую, как на меня обрушился шквал непредвиденных аплодисментов, свиста и криков с благодарностями и даже с утверждениями, что не все темные пропащие черные души и что сама Темнейшая явила свой лик через меня, дав свое благословение на иное использование темного дара.

От такого откровенного ликования в горле встал ком, а к глазам подкатили такие странные слезы. Это ни печаль и ни радость, кажется, это слезы облегчения и освобождения от невыносимого груза, но пролиться я им не позволила. Я ничего не отвечала, лишь кивала и слегка улыбалась.

От меня и моей дочери действительно никто не шарахался, никого не смущали мои черные ониксовые глаза, и соседство с колдуньей больше никого не раздражало. Светлые свободны усаживались рядом и беседовали.

В этот раз никаких взяток с кухни в виде лишних лакомств мне не досталось. Подвига же не было, а строгие учетные правила я уяснила на чужом примере. Соне повезло больше, на детей правила и ограничения, по-видимому, не распространялись, и ей достался десерт – пирожок с яблоками.

Когда мы со всем почтением наелись до отвала, то направились к главе ордена, ему и так пришлось долго ждать. Для него дочка припасла ровно половину сладкого пирожка. Надеюсь, он оценит такое подношение.

После аккуратного стука в дверь Вольфганг разрешил нам войти. За рабочим столом старца не было. Его голос из-за ширмы сказал, чтобы мы подошли. Служитель самому Пресветлому явно устал за трудный день. Мне стало совестно, что ему пришлось ждать меня до самого вечера.

– Вольфганг, – воскликнула Соня, едва увидев лежащего старика на узкой застеленной постели, – я принесла тебе гостинец.

Соня протянула ему половину пирожка, завернутого в салфетку.

Глава ордена с таким умилением и теплом посмотрел на мою дочь, что сердце наполнилось теплом. Он улыбнулся и не отказался от угощения, наоборот, с аппетитом вгрызся в пышное тесто.

– М-м-м… Скажу по секрету – Далена очень редко печет пироги. Даже по праздникам не припоминаю такой радости. Дай-ка подумать, когда я последний раз ел подобное лакомство? Э-э-эх, не помню. Тебе, Соня, повезло. А пока я наслаждаюсь вкусностями, – сказал он и тюкнул слегка по носу девочку своим тощим пальцем, на что она звонко рассмеялась, – Алика расскажет нам, что же она сотворила такого, что темные попадали, как осенние листья в резкий мороз.

– Я дала им шанс справиться с собственным даром, – ответила я.

Но все же пришлось более подробно поведать о том, что теперь темные без вероятности на исправление мертвы, а те, кто эту возможность имели, остался в живых. Бремя разрушительной сути темных станет легче.

– Отделалась только цветом глаз? – уточнил служитель самому Пресветлому.

– И цветом своего дара. Теперь нет золотистых искорок, – расстроенно произнесла я, не став заострять внимание на равновесии и прочем мракобесии. Это бы потянуло за собой откровение на божественную тему, а для столь радикальных открытий время еще точно не пришло. Боюсь, старческое сердце не выдержало бы новость о не существовании Пресветлого и его предназначения.

Хотя, возможно, я была не