Загадка небесного камня - Наталья Николаевна Александрова

бросил! – Николка показал кожаный мешочек, валявшийся возле прорези в стене чума. – Тунгус никогда такой мешочек не бросит, без него в тайге плохо!

Николка вылез из чума через тот же разрез, низко наклонился, внимательно оглядел землю, даже, кажется, обнюхал ее и проговорил:

– Вот он от кого бежал! Это след росомахи… не такой уж страшный зверь, хороший охотник росомахи не побоится, если только…

– Если только что? – опасливо переспросил Крестовский.

Николка, однако, сделал вид, что не слышит его. Он шел от чума вдоль реки, то и дело наклоняясь и приглядываясь к следам.

– Глянь-ка, барин, – проговорил он через несколько минут, – ранила его эта росомаха… кровь тут на его следах…

– Сейчас погляжу… – проговорил Крестовский.

Он смотрел на кое-что другое.

На самой верхушке чума, на так называемом чумовом шесте, к которому крепится покрышка из оленьих шкур, болтался привязанный шнурком кожаный мешочек.

Отчего-то Крестовский ничего не сказал Николке.

Выждав, когда тот скроется за комлем поваленного дерева, он поднял с земли длинную жердину, подцепил мешочек и стащил его вниз.

Мешочек показался ему удивительно тяжелым, и сначала Крестовский подумал, что тунгус спрятал там золотой самородок, найденный в тайге. Однако, когда он развязал завязки и заглянул в мешочек, он увидел внутри не самородок, а какую-то странную вещь – что-то вроде темно-зеленого пасхального яйца. Только очень тяжелого.

– Эй, барин, иди-ка сюда! – раздался в стороне голос Николки.

Крестовский удивился – в голосе его проводника звучал страх.

Прежде Николка никогда не показывал страха – ни на крутых речных перекатах, ни при встрече с опасными зверями или еще более опасными людьми…

– Иду! – крикнул Крестовский.

Он спрятал за пазуху кожаный мешочек тунгуса и пошел по следу Николки.

Обойдя корявый комель поваленного дерева, он увидел проводника примерно в ста саженях от чума. Николка стоял над чем-то, сняв шапку, и мелко крестился.

– Что там? – спросил Крестовский, приближаясь.

– Глянь сам, барин! – проговорил Николка тихим чужим голосом. – Видишь, не успел он убежать…

Перед ним на ковре из оленьего мха лежал лицом вниз человек в тунгусской кожаной куртке-кухлянке и мягких вышитых сапогах. Черные длинные волосы были собраны в длинный пучок и лежали поверх воротника. На спине его кухлянка была распорота – словно пять острых ножей прошлись по ней.

– Кто это его? – так же тихо спросил Крестовский проводника.

Тот вместо ответа толкнул тунгуса ногой.

Мертвец перекатился на спину – и Крестовский невольно вскрикнул от ужаса.

Лицо тунгуса превратилось в кровавое месиво.

Но не это было самым страшным.

На груди мертвеца вся одежда была разодрана, обнажив широкую грудь. Грудь тоже была разорвана, и слева виднелась страшная кровавая рана.

– Она, однако, сердце у него вырвала… – проговорил Николка, медленно пятясь.

– Она? – переспросил Крестовский, когда к нему вернулся дар речи. – Кто это – она?



– Белая росомаха, барин… – ответил охотник вполголоса. – Я тебе говорил, барин, – хороший охотник волка не боится, хороший охотник росомахи не боится. Хороший охотник даже рыси не боится, хотя рысь, конечно, сурьезный зверь… хороший охотник и на медведя с рогатиной ходит. Но белая росомаха… я ее, конечно, не видал. Ее никто из живых не видал. Кто ее видал – тот уже на том свете. Потому как самый страшный зверь – белая росомаха! Ничем от нее не оборонишься. Никакая пуля ее не берет, даже заговоренная. И стрела тунгусская ее не берет, та, что с тройным наконечником, и нож. Если она человека увидит – живым ему не бывать. Непременно догонит, убьет и сердце у него вырвет! Потому что она человечьим сердцем лакомится…

– Как же про нее это знают, если никто из живых ее не видал? – недоверчиво спросил Крестовский. – Что-то у тебя, брат, концы с концами не сходятся!

– А вот, погляди – вот что она с людьми делает! Случалось мне таких мертвецов находить. А тунгусы точно про нее сказывают… от них я много чего про нее наслушался…

Рабочий день закончился. Сотрудники один за другим покидали офис, оживленно переговариваясь. Оживление относилось к сообщению начальника, что фирма имеет приличные показатели и что можно отметить десятилетнюю ее годовщину в хорошем ресторане. Не то чтобы шикарном, но все же на банкет денег хватит. По этому поводу дамы весьма оживились – можно хорошо повеселиться. А то в прошлый раз до того дошли, что прямо, можно сказать, на рабочем месте сыр-колбасу нарезали да вино из бумажных стаканчиков пили. Машу приглашали прошвырнуться по магазинам, посидеть в кафе и просто подвезти на машине. В последнее время отношения ее с сотрудниками наладились, очевидно, она сама перестала нервничать и лучше относилась к людям. Сейчас, однако, от всех приглашений пришлось отказаться. У нее нет свободных денег, чтобы расхаживать по кафе.

Маша вышла на улицу и хотела зайти в продуктовый магазин, потому что у кота снова закончились консервы, как вдруг зазвонил ее мобильный телефон.

Она взглянула на дисплей. Там высветился номер ее автомастера Виктора. Виктор был солидный дядька средних лет, который следил за состоянием ее машины. Он же взялся эту машину продать, когда Маше срочно понадобились деньги.

Деньги были просто необходимы – сделать кое-какой ремонт в своей новой квартире, прикупить мебель – она больше физически не могла спать на старом продавленном диване, на нем она чувствовала себя жертвой средневековой инквизиции, готовой покаяться во всех существующих и несуществующих грехах.

– Привет, Виктор! – проговорила Маша, поднеся телефон к уху. – Как дела?

– Покупатель на твою машину появился, – отозвался мастер. – Я же тебе говорил – уйдет твоя ласточка за милую душу!

– Хорошо, – обрадовалась Маша. – Что от меня нужно?

– Хорошо бы, чтобы ты прямо сейчас подъехала. Нужно подписать бумаги, тогда он готов сразу заплатить деньги.

После таких слов колебаться было просто неприлично.

У нее будут деньги! Она купит новый диван, и приличные стулья, и, наконец, нормальный холодильник, а еще кое-какие обновки… ей нужно встряхнуться, начать новую жизнь, а любая женщина знает, что начинать новую жизнь нужно в новых шмотках! Но