Орел расправляет крылья - Роман Злотников

— Здравия тебе, государев розмысл, — степенно поприветствовал его Ириней Акинфиевич.

— И тебе не хворать, Ириней Акинфиевич, — так же степенно отозвался Аким. — Ну показывай, чем порадуешь…

Ириней Акинфиевич развернулся и кивком указал на громоздкий агрегат. Аким несколько мгновений рассматривал неуклюжее сооружение, а затем медленно обошел его по кругу.

— Значит, вот она какова…

Ириней Акинфиевич степенно кивнул.

— Запускали уже?

— Шашнадцать раз, — коротко сообщил Ириней Акинфиевич.

Аким удивленно вскинул брови. Эх ты… вон оно, значит, как… а он-то думал…

— И как?

— На первый раз эвон, где шов заварен, пар прорвался и Гаврше всю левую сторону обварило. На второй — эвон тот клапан вырвало, — начал степенно перечислять Ириней Акинфиевич. Он вообще, несмотря на возраст, все делал степенно. Потому-то его так все и кликали…

Аким выслушал доклад с нахмуренным лицом.

— Значит… не работает покамест?

— Почему не работает? — удивился Ириней Акинфиевич. — Работает. Я же сказал — на последний, шашнадцатый раз ажно двадцать восемь минут проработала, прежде чем вот энтот золотник сорвало. Мы сюда валки притащили и через шкив ремнями к оси присоединили, так она за это время столько жести вытянула, что на водяном приводе и за час не сделаешь. Просто… ну думать надобно. И вообще… — Ириней Акинфиевич прошелся вдоль своей машины и похлопал ее по черному железному боку. — Не совсем так ее ладить надо было. Котел, в коем пар образуется, надобно…

Аким молча слушал пояснения и терзался тем, что уже сообщил государю, что тот самый механизм, коий они так долго обсуждали, совсем-де почти готов. А тут выясняется, что до того, как он готов будет, еще столько сделать надобно…

— Ладно, — прервал он степенные объяснения Иринея Акинфиевича. — Ну а сейчас-то он как? Все исправно? Показать его работу вы мне сможете?

— Сможем, — все так же степенно отозвался Ириней Акинфиевич, — токмо лучше завтра. Покамест у ей пар до той силы дойдет, чтобы поршень двинуть смог, ее часа два топить надобно…

Испытания нового парового привода начались ближе к полудню. Пока прогрели агрегат, пока натаскали из проруби и залили в бак воду (а как же — в баке ее не оставишь при таких морозах-то, враз бак разорвет), пока вода в баке нагрелась, прошло почти четыре часа. Наконец Ириней Акинфиевич, все это время с эдаким колдовским видом обихаживавший постепенно оживающий агрегат, степенно кивнул и повернулся к Акиму, положив руку на какой-то массивный рычаг. Аким внезапно вспотел. Неужто… Он сглотнул, снял шапку, вытер выступивший на лбу пот и махнул рукой. Ириней Акинфиевич навалился на рычаг, раздалось шипение, затем глухой удар, и… ничего не произошло. Массивное колесо с кривым рычагом, прикрепленным к ободу, коий другим концом был шарнирно прикреплен к рычагу, выходящему из цилиндра, дернулось и осталось на месте. Тут с Иринея Акинфиевича внезапно слетела вся его степенность, и он, резким движением вернув рычаг в прежнее положение, громко выругался:

— Николка, кто маховик в таком положении остановил, бурундей ты эдакий?!

— Виноват! — Из-за механизма выскочил другой розмысл, с массивной кувалдой, и с размаху засадил по одной из толстых спиц маховика, а затем еще раз и еще.

Маховик чуть стронулся, но тут же вновь остановился.

— Готово, Ириней Акинфиевич! — радостно проорал розмысл, снова исчезая где-то за машиной.

Ириней Акинфиевич мрачно, не встречаясь глазами с Акимом, кивнул и, напрягшись, снова дернул за тот же рычаг. Опять послышалось шипение врывающегося в цилиндр пара, удар… и массивный маховик медленно начал проворачиваться. Он сделал один оборот, другой, с каждым разом его скорость все более и более нарастала, а сарай заполнялся клубами пара.

— Пошла, родимая, — выдохнул Ириней Акинфиевич, — пошла.

А Аким стоял и смотрел, как впервые человек сам, силою, так сказать, токмо лишь собственной мысли, научился приводить в движение мертвое железо…

Ночью Аким долго лежал без сна, а перед его глазами вставали картины того, как из глубоких рудников, влекомые механизмами, текут наружу рудничные воды, как тяжелые молоты, коих на царевых заводов были многие десятки, допрежь замиравшие, едва лед сковывал заводские пруды и питающие их ручьи, продолжают стучать и стучать, как горят жаркие печи, в коих тух огонь, как только останавливались приводившие в действие их могучие меха водяные колеса… И это было прекрасно! Потому что наступало новое время. Время, в каковое разум человеческий, а не силы природные будет определять, чему и как быть. И потому будущее людей виделось ему величественным и прекрасным…

7

Грабеж Польши принес более шестидесяти миллионов рублей только весовым серебром и золотом.

К планированию сего действа я подошел со всем тщанием. К августу я практически ограбил приказы, государевы мытни и остальные государственные структуры, вызвав к себе в Сандомир более половины всех наличных дьяков. Там им в течение двух недель ставилась точная и скрупулезная, со всеми моими: «Понял? А теперь повтори, что понял. А теперь напиши, что понял», задача. А восьмого сентября, в день великой Куликовской битвы, в покоренной Варшаве был дан прием и бал для всех офицеров чином выше капитана, а также для наиболее отличившихся лейтенантов. Присутствовало почти семь тысяч человек. Три тысячи блестящих русских офицеров и около четырех тысяч поляков из самых благородных семей… вернее, по большей части полячек. Мужская половина благородных семей была крайне немногочисленна, поскольку в большей своей части либо полегла на полях сражений, либо месила грязь и таскала землю в верховьях Цны, либо околачивалась у короля в Кракове… То есть на самом деле это был не один бал, так как помещения, в коем можно было бы собрать такую тучу народу, в Варшаве просто не было, а целая серия балов в самых престижных дворцах и замках польской столицы…

А на следующий день все прибывшие на бал офицеры были вывезены в лагерь под Варшавой, где им в обстановке строжайшей секретности была поставлена задача на ближайшие полгода. Во-первых, я объявил, что войска, ранее стоявшие гарнизонами только в крупных городах, отныне будут размещены и в иных, более мелких, чтобы взять под свой контроль все захваченные воеводства до самого последнего староства. Во-вторых, всем назначенным начальниками гарнизонов господам офицерам предписывалось озаботиться наведением на подконтрольных территориях доброго порядка, приняв меры к поиманию в железа имеющихся на подведомственной территории разбойников и воров. В-третьих, под предлогом сего им дозволялось входить в дома, трактиры, монастыри и костелы в целях розыска упомянутых лиц и удостоверения того, что в сих местах все в порядке. В-четвертых, во время производства сих действий строжайше предписывалось соблюдать вежество, вести себя с достоинством, русскому воину подобающим, и соблюдать все правила, как то: в костелах шапки снимать, в женские покои без стука не входить, над не противоборствующими гражданскими и духовными лицами никакого, ни словесного, ни действием, насилия не чинить. В-пятых, во время сих действий самим, а также с помощью присланных дьяков и особливо подобранных нижних чинов примечать всякие ценности и дорогую утварь, в сих местах имеющиеся, но делать сие скромно, не выдавая своего интереса. А обо всем замеченном после прибытия в казармы докладывать присланным дьякам, кои будут заносить сие в особливые списки.

В-шестых, обо всем этом соблюдать строгую тайну. Разговоров об этом не вести, а буде таковые начнутся промежду нижних чинов, немедленно сии пресекать, вплоть до применения телесных наказаний. Особливо обращая внимание на то, чтобы даже тени таковых разговоров не возникало в присутствии слуг и помощников из местного населения, кои будут так или иначе принимать участие в размещении войск. Стоять на том, что все действия вызваны токмо лишь заботой о наведении порядка. В-седьмых, внимание сие уделить: монастырям — всем, костелам городским — не менее половины, и самым богатым, а сельские оставить без внимания, кроме тех, чье убранство шибко уж богатством глаза режет, буде таковые окажутся. Магнатерии и шляхте — домам и поместьям самым богатым, но не более чем четвертой части. Торговцам и цеховым людям — опять же не более четверти от общего числа и тако же самым богатым. Остальным мещанам и иным поселенцам — не более каждого десятого, ежели обнаружатся таковые, живущие в большом достатке, но не вошедшие в число уже упомянутых сословий. Сии доли уменьшать возможно, увеличивать же строго воспрещается. В-восьмых, после окончания составления списков вместе с приданными дьяками разработать планы по изыманию всего в них упомянутого, где указать, с каких мест и какими силами начать и далее каким образом и за сколько времени сие действие осуществлять. Дабы за первые два дни поимать наибольшее количество всякого ценного. А тако же что предпринять, буде народ в возмущение придет, дабы до прямого бунта дело не довести. В-девятых, немедля по получении царева указа о сих действиях объявляющего, приступить к действию, кое проводить опять же со сколь возможным вежеством, одновременно организовав оглашение указа и развешивание грамот с ним на видных местах. Соблюдение чего будет впоследствии непременно проверено специально назначенными царскими прокурорами. В-десятых, по окончании организовать отправление собранного с дьяками и охраной по указанному маршруту…