Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

Когда пришлось обходиться без заграничной техники и появилось представление, будто помощь со стороны больше не нужна, изменился и официальный тон в отношении иностранцев. О них заговорили свысока. Иностранный инженер из великого идеала, образца замечательной технической культуры и нового стиля работы превратился в представителя капиталистического мира, который не понимает большевистских темпов, не верит в успех социалистического строительства и которому не мешает поучиться у советских рабочих и хозяйственников. Столь превозносимый еще недавно иностранец внезапно стал изображаться узколобым бюрократом. «СССР на стройке» писал в 1932 г. об иностранных инженерах на Кузнецкстрое: «Они считали практически невозможным построить металлургический гигант в полудикой Сибири, где за одну ночь дом может целиком занести снегом. Но большевистские темпы и трудовой героизм в конце концов изменили их настрой. Спросите мистера Эверхарда, старшего инженера фирмы "Фрейн инджиниринг", и он вам ответит: "Мы гор-Ды сознанием, что участвуем в этой огромной работе"»{1055}.

Иностранцев дискредитировали, ставя под сомнение их профессиональную компетентность. Винтер, например, заявлял, что иностранные специалисты еще ни разу не сумели правильно рассчитать и спланировать сроки работ{1056}. Печать писала о задувке первой домны наа Магнитке как о торжестве советских инженеров над американцами: «На домну явился вице-президент американской фирмы Мак-Ки, мистер Хевен. Гугель обратил внимание Хевена на благоприятную для задувки погоду — Признаюсь, — ответил мистер Хевен с ледяным лицом, — я до сих пор не верил, что система планового хозяйства большевиков распространяется даже на погоду». Американец недоверчив и недружелюбен, но сам признает, что Советский Союз обогнал западный мир: «Я считаю магнитогорскую домну гордостью мировой металлургии. В мире немного таких домен, как та, что будет задута сегодня здесь. Последнее слово мировой техники — система бункеров, загрузки, электрооборудования, еще нигде не применявшаяся, — сосредоточено здесь»{1057}.

От скептика, тормозящего работу, недалеко до врага и саботажника. В начале 1933 г. ОГПУ арестовало английских инженеров фирмы «Метровиккерс» по обвинению в шпионаже и «вредительстве»{1058}. Подобное обращение с зарубежными инженерами, помогавшими в восстановлении хозяйства страны, стало для многих иностранцев сигналом к отъезду из СССР. В то же время в газете «За индустриализацию» появилась заметка, огульно шельмовавшая всех американских инженеров: «Людям, сбившимся с пути и в отчаянии блуждающим во мраке ночи, даже мерцание болотного огонька кажется спасительным светом… Только этим можно объяснить большой интерес к "идее технократии" в САСШ»{1059}.

Враждебный образ иностранца перекочевал в книги и фильмы. Погодин в пьесе «Поэма о топоре» сделал иностранного инженера Гипса шпионом и саботажником. Гипс пытается подкупить жену русского инженера, чтобы тот прекратил свою исследовательскую работу, и выкрасть рецепт кислотоупорной стали, сваренной рабочим Степаном. В качестве представителя зарубежного стального концерна «ДВМ» он заставляет советский завод выпускать вместо топоров сковородки, чтобы СССР продолжал закупать топоры за границей и оставался в зависимости от импорта{1060}. Вообще иностранцы в «Поэме о топоре» только мешают и вредят: что туристы, посещающие стройки, желая послушать анекдоты про «la Russie»{1061}, что Гипс, стремящийся облапошить Советский Союз. Погодин переворачивает факты с ног на голову: не зарубежные страны, а Советский Союз обладает передовой технологией; импорт выгоден не советской промышленности, а лишь загранице, получающей от него прибыль.

Иностранный инженер представал в печати не только консультантом, которого превзошли собственные ученики, или шпионом и саботажником, но и жертвой капитализма и благодарным эмигрантом. Этот образ был адресован как иностранцам, так и своим. Первым разъясняли, как плохо у них на родине, где царят нищета, безработица и неуверенность в завтрашнем дне, вторых убеждали, что их страна — рай для инженеров: «В капиталистических странах безработица и деквалификация — удел многих тысяч специалистов. В стране строящегося социализма — безграничная потребность в ИТР, широкий простор для творческой инициативы»{1062}. В условиях мирового экономического кризиса, утверждала советская печать, СССР — единственный оазис, где инженер может найти себе поле деятельности, тогда как в окружающей капиталистической пустыне у него нет заказов и возможности прокормиться. Газеты и журналы пестрели заголовками: «Мы можем дать работу тысячам иностранных инженеров», «Иностранные специалисты в СССР имеют неограниченные возможности применять свои знания»{1063}, «Безработица среди интеллигенции Финляндии, Франции, Румынии, Швеции»{1064}, «Конъюнктура в США и безработица»{1065}. Советский Союз превозносился как страна, которая заботится о своих специалистах, устраивает для них особые столовые и магазины, ставит их на высокие посты и поощряет к политической активности{1066}. Председатель ВМБИТ В.В. Прокофьев напоминал отечественным инженерам, что те, читая и советские, и иностранные газеты, должны знать, как туго приходится технической интеллигенции за рубежом, особенно в Германии и США: в Германии 80% выпускников высшей школы не могут найти работу по специальности, а 50% вообще остаются без работы: «Голод и нищета, потеря квалификации, моральная деградация — вот сегодняшний и завтрашний день технической интеллигенции капиталистических стран»{1067}. Советский Союз представлял себя спасителем обманутых инженеров и приглашал их не просто приезжать консультантами, а интегрироваться в социалистическую жизнь и социалистическое строительство в качестве советских ЦТР. Для этог0 следовало вступить в профсоюз, ходить на политзанятия и работать на советских условиях, т. е. за рубли, а не за валюту{1068}. «Инженерный труд» охотно публиковал заявления вроде того, которое сделала группа американских, немецких и австрийских инженеров с одного киевского завода: «Мы, бывшие социал-фашисты… вступаем в проф. союз, чтобы вместе с советскими рабочими строить социалистическое общество»{1069}.

Фигура эксплуатируемого за границей, обманутого и разочарованного инженера, становящегося советским ИТР, нашла отражение в художественной литературе и кинематографе. В катаевском «Время, вперед!» американский специалист Томас Джордж Биксби настолько русифицировался, что окружающие зовут его Фомой Егоровичем. Он уже не консультант, а друг и настоящий энтузиаст социалистического строительства. И все его мечты рушатся, когда лопается заграничный банк, где он хранил заработанные в Советском Союзе деньги{1070}. Фильм 1934 г. «Четыре визита Самуэля Вульфа» также выразительно показывает, как гордый американец, индивидуалист, вечно думающий о деньгах, вливается в советский коллектив ИТР. Дик Аэросмит — молодой, симпатичный, жизнерадостный, уверенный в себе конструктор. Изобретенная им флотационная машина производит фурор в США. Он уже считает себя обеспеченным человеком, закатывает шумную вечеринку и вместе с женой мечтает о телевизоре и новой мебели. Тут к нему приходит Самуэль Вульф — злобный, противный, толстый немецкий капиталист[13], который хочет купить патент только для того, чтобы навсегда положить его под сукно. Дик, убедившись, что в текущей экономической ситуации у него нет шансов реализовать свой проект в Соединенных Штатах, уезжает в Советский Союз, однако никак не может заставить себя поделиться своим изобретением с коллективом инженера Никитина, тоже работающим над флотационной машиной. Когда он наконец готов передать ему чертежи, оказывается, что советская команда сама спроектировала машину еще лучше. Фильм говорит о том, что американское благополучие не бывает прочным и рано или поздно заканчивается крахом, который отдает хорошего инженера в руки людей вроде Самуэля Вульфа. Очень наглядно демонстрируется отличие советского инженера от американского: индивидуалист-американец стремится к деньгам и славе, советский человек в коллективе работает над машиной, которая должна облегчить жизнь трудящимся и содействовать прогрессу в его стране. Только поняв это, Дик Аэросмит способен вместе с Никитиным и его людьми радоваться их изобретению и решительно указать на дверь Самуэлю Вульфу — олицетворению капитализма{1071}.