Девушка в поезде - Пола Хокинс

Я вернулась вниз. Он сидел за кухонным столом и пил пиво. Сначала я ее не увидела, но потом заметила ее ногу и решила, что все кончено, но он сказал, что она жива.

– Просто слегка пристукнул ее, – объяснил он.

На этот раз он не сможет сказать, что все вышло случайно.

Мы сидели и ждали. Я тоже достала себе пиво, и мы пили вместе. Он сказал, что действительно очень сожалеет, что завел роман с Меган и все так вышло. Потом поцеловал меня, обещал загладить вину, сказал, что все у нас будет хорошо.

– Мы уедем отсюда, как ты всегда хотела. Поедем туда, куда скажешь. В любое место.

Он спросил, смогу ли я простить его, и я ответила, что со временем, наверное, да, и он мне поверил. Мне кажется, что он поверил.

Как и обещали, началась гроза. От раската грома Рейчел очнулась – было слышно, как она корчится на полу.

– Тебе лучше уйти, – говорит он мне. – Ступай наверх.

Я целую его в губы и ухожу, но наверх иду не сразу. Беру в прихожей телефон, сажусь на нижнюю ступеньку с трубкой в руках и жду подходящего момента.

Я слышу, как он разговаривает с ней, тихо и мягко. Потом слышу ее. Мне кажется, она плачет.

Воскресенье, 18 августа 2013 года

Вечер

Яслышу какой-то шелестящий звук. Потом сверкает молния, и я понимаю: идет дождь. На улице темно, и гремит гром. Я не помню, когда вдруг стемнело. Боль в голове возвращает меня к реальности, и сердце уходит в пятки. Я лежу на полу. На кухне. Мне с трудом удается поднять голову и чуть приподняться на локте. Он сидит за кухонным столом с бутылкой пива в руках и смотрит в окно. Там гроза.

– Что мне делать, Рейч? – спрашивает он, заметив, что я подняла голову. – Я сижу здесь… уже почти полчаса и задаю себе этот вопрос. Что мне с тобой делать? Какой ты мне оставляешь выбор?

Он делает большой глоток и задумчиво меня разглядывает. Я с трудом принимаю сидячее положение и опираюсь спиной о кухонный шкаф. В голове все плывет, рот полон слюны. Меня тошнит и вот-вот вырвет. Я кусаю губу и впиваюсь ногтями в ладони. Мне нужно вывести себя из ступора, я не могу позволить себе слабость. Надеяться мне не на кого. Я это знаю. Анна не собирается звонить в полицию. Она не станет подвергать риску свою дочь ради меня.

– Ты должна признать, – говорит Том, – что виновата во всем сама. Подумай: если бы ты оставила нас в покое, то никогда бы не оказалась в таком положении. И я бы не оказался в таком положении. И никто из нас. Если бы ты не появилась здесь в тот вечер и если бы Анна не прибежала домой, увидев тебя, я бы, наверное, смог все утрясти с Меган. И не был бы… так выведен из себя. Не потерял бы самообладания. И не сделал бы ей ничего плохого. И ничего тогда бы не случилось.

Я чувствую, как в горле у меня встает ком и что я вот-вот разревусь, но мне удается подавить рыдание. Он в своей стихии, он мастер преподносить все так, будто это моя вина, и заставить меня почувствовать себя виноватой и никчемной.

Том допивает пиво и катит пустую бутылку по столу. Потом печально кивает, поднимется, подходит ко мне и протягивает руки.

– Пошли, – говорит он. – Хватайся за руки! Пошли, Рейч, поднимайся.

Я позволяю ему поднять себя с пола и стою, прислонившись спиной к шкафу. Он стоит напротив меня и прижимается ко мне бедрами. Потом поднимает руку к моему лицу и вытирает большим пальцем слезы со щек.

– Ну что мне с тобой делать, Рейч? Как, по-твоему, я должен поступить?

– Тебе ничего не надо делать, – отвечаю я, стараясь выдавить из себя улыбку. – Ты знаешь, что я тебя люблю. И продолжаю любить. Ты знаешь, что я никому не скажу… Я не смогла бы так поступить с тобой…

Он улыбается, на его лице та же широкая и открытая улыбка, при виде которой я всегда таяла, и я начинаю плакать. Я не могу поверить, что это происходит на самом деле, что самое большое счастье, которое у меня было – моя жизнь с ним, – оказалось иллюзией.

Он дает мне немного поплакать, но вскоре это ему надоедает, и на месте открытой улыбки появляется ухмылка.

– Ладно, Рейч, довольно! – говорит он. – Хватит распускать нюни!

Он отходит к столу, вытаскивает из ящика упаковку бумажных салфеток и протягивает мне несколько штук.

– Высморкайся! – говорит он, и я подчиняюсь.

Он презрительно разглядывает мое лицо.

– В тот день, когда мы ездили к озеру, – говорит он, – ты подумала, что у тебя есть шанс, ведь так? – Он начинает смеяться. – Ведь ты так подумала, разве нет? Смотрела на меня так преданно и с такой мольбой… Я бы запросто мог тебя там поиметь, правда? Ты такая предсказуемая.

Я сильно кусаю губу. Он подходит ко мне ближе.

– Ты – как ненужная собачонка, которую шпыняют всю жизнь. Ее бьют и бьют, а она все равно угодливо подползает, виляя хвостом. Заискивает. Надеется, что на этот раз все будет по-другому, что на этот раз она сделает что-то правильно и ее полюбят. Ведь ты такая же, правда, Рейч? Ты – собачонка!

Он обнимает меня за талию. Я пускаю его язык к себе в рот и прижимаюсь к его бедрам. Я чувствую, как он возбуждается.

Не знаю, остались ли вещи на своих старых местах после переезда сюда Анны. Не знаю, переставила ли Анна шкафы, хранит ли теперь спагетти в другой банке, переложила ли весы с нижней левой полки на нижнюю правую. Не знаю. Я просто надеюсь, что нет, и незаметно просовываю руку в ящик за спиной.

– Знаешь, а ты, наверное, прав, – говорю я, когда он отстраняется. Я поднимаю голову и смотрю на него. – Если бы я в тот вечер не оказалась на Бленхайм-роуд, Меган была бы жива.

Он кивает, и моя правая рука нащупывает знакомый предмет. Я улыбаюсь и наклоняюсь к нему все ближе и ближе, обвиваю левой рукой его талию и шепчу в ухо:

– Неужели ты всерьез считаешь, будто это я виновата в том, что ты проломил ей голову?

Он отшатывается от меня, и я бросаюсь на него и толкаю изо всех сил. Он теряет равновесие и налетает спиной на кухонный стол. Я поднимаю ногу и с силой опускаю пятку на его стопу. От боли он подается вперед, я хватаю его за волосы сзади и с размаху бью коленом в лицо. Я слышу, как хрустит хрящ, слышу его крик. Я отпихиваю его, хватаю со стола ключи и выскакиваю через раздвижные двери в сад, прежде чем он успевает подняться на колени.

Я бегу к забору, но скольжу по грязи и падаю, а подняться не успеваю – он уже навалился сверху, хватает меня за волосы и тащит обратно в дом, царапая мне лицо и с кровью выплевывая проклятия:

– Ах ты, тупая сука! Чего ты к нам привязалась?! Чего не оставила нас в покое?!

Мне снова удается вырваться, но бежать некуда. Я не смогу пробраться через дом и не перелезу через забор. Я кричу, но никто меня не услышит из-за дождя, раскатов грома и грохота приближающегося поезда. Я бегу к задней части сада, в сторону путей. Здесь тупик. Я стою на том же месте, где год с лишним назад стояла с его ребенком в руках. Я поворачиваюсь спиной к забору и смотрю, как он приближается. Он вытирает рот рукой и сплевывает кровь. Я чувствую, как земля под ногами начинает вибрировать – поезд совсем рядом, и звук его движения похож на крик. Губы Тома шевелятся, он что-то говорит, но мне его не слышно. Я не шевелюсь и смотрю, как он подходит, а когда он оказывается совсем близко, с размаху втыкаю отвертку ему в шею и поворачиваю.

Его глаза расширяются, и он падает, не издав ни звука. Подносит руку к шее и смотрит мне прямо в глаза. Мне кажется, он плачет. Я выдерживаю его взгляд, сколько хватает сил, а потом поворачиваюсь к нему спиной. Мимо проходит электричка, и я вижу в залитых ярким светом окнах пассажиров. Их головы склонились над книгами и телефонами: они возвращаются домой в тепле и безопасности.

Вторник, 10 сентября 2013 года

Утро

Когда электричка останавливается на красный свет семафора, атмосфера в вагоне меняется – это ощущается само собой, совсем как гудение электричества. Теперь я не единственная, кто здесь смотрит в окно. Наверное, другие и раньше смотрели на дома, мимо которых мы проезжаем, но по-разному. Так было раньше. Но теперь все видят одно и то же. Иногда это даже можно услышать.

– Вон тот дом. Нет-нет, тот, что слева – вон там. С розами у забора. Там все и произошло.

Дома номер пятнадцать и номер двадцать три теперь стоят пустые. Они не выглядят заброшенными – жалюзи подняты, двери открыты, но я знаю: это потому, что их показывают потенциальным покупателям. Оба дома выставлены на продажу, хотя, наверное, пройдет немало времени, прежде чем их действительно кто-то захочет купить. Думаю, что сейчас агенты по недвижимости водят по комнатам в основном жадных до зрелищ зевак, желающих во что бы то ни стало лично посмотреть на место, где он упал и его кровь пропитала землю.

Мне больно думать, что они ходят по моему дому, где я некогда была полна надежд. Я стараюсь не думать о том, что случилось потом. Стараюсь, но все равно думаю.