Бизнес с русскими или без? - Никита Бутомо

Зет:

— А выбили всех. И мы — в том числе!

Русский и Стив:

— Что?!

Зет:

— Смотрите: кто раньше всех гибнет в войнах и заварушках? Коллективный элемент! Армия — коллективна! Казачья сотня — коллективна. Аристократия, дворянство — коллективно — все всех знают! А после XX века на Руси КТО остался? Только бабы коллективные!

Стив:

— Это тебе, Русский, пример прямолинейной немецкой коммуникации!

Русский:

— Знаешь, он прав. Но тогда выходит, что архетип дистанции власти работает не на нашу инволюцию, а на эволюцию! То есть он — хороший, полезный архетип!

Стив:

— Он будет хорош, когда вы опять станете коллективны. А так он — «не пришей кобыле хвост».

Русский:

— Да, прикольно получилось! Значит, все-таки есть он — особый «русский» путь! И власть правильно делает, что дистанцировалась от нас во все эпохи — она тем самым взращивала в нас «анархистский» архетип. А он нужен не для разрушения государства, а для укрепления артельных принципов управления.

Вот только коллективизм подтянем!

Стив:

— Только, пожалуйста, без Мировой войны!

Зет:

— А как иначе?

Русский:

— А иначе — учиться у вас коллективизму. Может, и проснутся гены — отца, работавшего на космос в «ящике», деда — убитого под Москвой, и прадеда из Второй Конной! Эх!

Дистанция власти — это не наш крест, это наш шанс. Если амбивалентность — мотор для нашего развития, то дистанция власти вкупе с коллективизмом могут стать основой для появления в русском характере устойчивой альтернативы парадигме центральной власти — как единственной эффективной форме управления страны и одновременно альтернативы парадигме глобализма как единственной эффективной форме управления миром. Мы-то знаем, кто заинтересован в глобализме!

Русские же заинтересованы в другом: в крепкой семье, в крепкой команде, в крепких родственных связях, производственных связях. Эффективность центральной власти — это всего лишь иллюзия. Наша, русская иллюзия того, что эффективна НИКАКАЯ власть, а эффективно САМОУПРАВЛЕНИЕ — это наша, русская иллюзия. И нам не надо других!

На самом деле, конечно же, истина находится где-то посередине. Необходимо и государство, что бы там не писал Бакунин, необходимо и безвластие, что бы там ни говорили европейцы. Там, где НЕТ никакой власти, возникают команды — и работают.

Поэтому в западном вертикальном менеджменте русский человек вряд ли научится работать. Ему и не надо! Он умеет работать в команде — это у него в крови. Необходимо только чуть-чуть отпустить «вожжи» — в компаниях и везде вообще.

Глава 3

Что с нами будет?

Вопрос:

Ну, хорошо, тогда можете ответить, что с нами со всеми будет?

Ответ:

Вам по правде или красивую сказку?

Вопрос:

А что, можете сказку?

Ответ:

Можем и сказку. Давайте расскажем вам сказку про то, какими мы были. И какими могли бы быть. Тогда станет ясно. Куда надо двигаться.

В попытках самоидентификации любая нация, не исключая и русскую, сравнивает себя с другими, пытаясь понять, точнее, почувствовать, в чем она другая, что у ней «не так, как у других» — и из этого сравнения сделать вывод о себе самой.

Такие сравнения нации с другими чаще всего и плодотворней всего происходят в военных противостояниях, причем для нации лучше, чтобы «пришли к ней», нежели чтобы «пришла она» — сравнение происходит качественнее. Откуда мы это знаем? Из истории. Считается, что русские стали осознавать себя как нацию во время вторжения Наполеона в 1812 году. Но с этим можно ведь и поспорить! Тогда приведем пример, когда во время Греко-персидских войн эллины стали осознавать себя эллинами именно тогда, когда Дарий в 490 г. до н. э., а затем Ксеркс в 480 г. до н. э. вторглись в Грецию. Вам мало этих примеров? Что ж, их количество можно было бы увеличить, но тогда мы не подошли бы к сути статьи никогда.

В Греко-персидских войнах часть греческих полисов (городов-государств) воевала на стороне персов, а часть — на стороне греческой независимости. Для последних национальная идентичность, выражавшаяся во фразе: «мы, греки — лучшие!» — была не пустым звуком, а для первых: для фессалийцев, беотийцев — пустым. Между тем, Беотия находится прямо в середине Греции, так что «линия раскола» прошла, что называется, через каждый дом, а не просто отдельные приграничные полисы изъявили персам свою покорность. Мы так подробно рассматриваем это для того, чтобы подчеркнуть тот факт, что именно вторжение неприятеля, когда вчерашний сосед становится врагом, дает тебе осознание того, что ты и кто он есть на самом деле.

Итак, можно сравнивать себя с другими и лучше делать это во времена вторжения неприятеля. Однако есть и другой, менее «надежный», но зато «мирный» способ: попытаться сравнить себя с самими собой. Так много раз делали римляне и неизменно выносили вердикт: «нравы упали, нынешнее молодое поколение — совсем не то, что было раньше» (Цицерон. «Против Катилины»).

Затем молодое поколение неожиданно вступало в войну с неприятелем, частью гибло, а частью прославляло себя подвигами, и оказывалось: нет, неправы были деды! Наши соколы — не хуже прежних! А может, лучше?

Русское дворянство начала XIX века очень плохо говорило на родном языке и уж точно совсем ничего не знало про жизнь в России — но отлично показало себя на полях сражений в войне против Наполеона.

Россия дважды стояла на пороге серьезного выбора — в начале XX века и сейчас, видимо, тоже, поэтому имеет смысл сравнить наши национальные характеры и посмотреть, так сказать, тренд. Мы не будем останавливаться на доказательстве того, сколь значима для России была эпоха начала XX века и сколь значима сегодняшняя — скажем лишь, что выбор, который делает цивилизация — это всегда ответ на вызов, вызов среды.

Что такое вообще — «вызов»? Собственно, это понятие ввел А. Тойнби, и именно способность ответить на вызов Среды (он говорил — «вызов истории») адекватными действиями определяет жизнеспособность цивилизаций.

Само существование Средиземного моря было для древних кочевых племен, живших на его берегах, вызовом — и вот, они научились плавать и торговать и превратились из «просто семитов» в финикийцев. Вызовом может быть война, стихийное бедствие, но ни в каком случае не «выбор», потому что выбор для целой цивилизации — это непонятно! Кто и что должен выбрать, кто и что предлагает выбор?