Каменный пояс, 1989 - Александра Гальбина

— Довези, друг, очень надо.

Филиппенко оценивающе глянул на него: ничего, видно, при деньгах, но нет, надо Новый год не в машине встречать, и сказал твердо, вовсе на затем, чтобы набить цену:

— Посмотри-ка на часы, скоро двенадцать, я не человек, что ли?

Мужчина продолжал просить, стал протягивать ему двадцатипятирублевку.

Филиппенко покосился на нее: да что он — дурак из-за этого «ура» торчать здесь на площади, — раскрыл заднюю дверцу, правда, не сразу, еще некоторое время не отказывая себе в удовольствии послушать мольбы мужчины. Вскоре пассажир вылез из машины и, видно, даже не жалея своей четвертной, пожелал ему счастливого Нового года, пригласил было даже к себе, Филиппенко кисло поблагодарил и поехал снова в сторону площади. Теперь, когда часы пробили двенадцать, многие направлялись на улицу, и Филиппенко был нарасхват. Он не подвозил каждого желающего, а все что-то высматривал, выгадывал, как заправский таксист, и даже интонацию усвоил новую: приятельски-небрежную. И деньги сыпались на него, как из рога изобилия. Он устал уже от этих денег, мелькавших перед его глазами, которые он скидывал в глубь кармана.

И все бы ничего, если бы не эта подвыпившая компания, подбежали: «Шеф, едем». Филиппенко неторопливо вытащил изо рта сигарету и, глядя равнодушно в сторону, спросил: «Куда?» Все на разные голоса стали объяснять, и тут он услышал:

— Здорово, Филиппенко!

Он вздрогнул. Это был Витек, работающий в соседнем отделе, в распахнутом пальто он пробирался к Филиппенко. Бурно поздоровавшись с ним, стал предлагать шампанское. Филиппенко отказывался, говорил, что он за рулем, но Витек не отставал — пришлось выпить, компания, громко и радостно кричащая по этому поводу, глазела, как Филиппенко торопливо глотает шампанское, не разбирая вкуса, а потом мигом расселась в машине: «Это друг Витька, он нас довезет, удачно сели, а то машин не найдешь».

— Слушай, Вить, мне некогда вас подвозить, извини, но не могу.

Витек непонимающе качал головой:

— А ты куда сейчас, Филиппенко? Нам же в одну сторону? Где Лидочка?

— Нет, — ответил Филиппенко, — мне в другую сторону.

— А-а, — погрозил пальцем тот, — ты с женщиной.

— С какой еще женщиной?!

— Да ладно, брось, — Витек пьяно покачнулся.

Филиппенко в сердцах сплюнул, сел в машину и сорвался с места так, что вся веселая компания повалилась со своих мест.

Настроение испортилось. Филиппенко и не думал до этого, что может встретиться со знакомыми, ладно, что Витек ничего не понял, а то красиво получается: руководитель группы в проектном институте и вдруг подрабатывает таким способом. Теперь Филиппенко старательно избегал особенно многолюдных мест, везде чудились знакомые. Он пугался этих счастливых лиц, но они словно преследовали его, пассажиры хоть и обращались охотно к нему с расспросами, но он был занят своей работой, а они были беззаботны по-праздничному, и это разделяло их. И Филиппенко, так довольный вначале своей находчивостью, невольно задумался: а прав ли он, убежав из дома, где веселились сейчас его друзья, и ему было горько, как будто по их просьбе он болтался всю ночь по ярко освещенным улицам. Впрочем, утешением для Филиппенко были плотно набитые карманы. Клонило ко сну. Филиппенко хоть и старался выспаться перед этим своим «дежурством», но ночь все-таки подходила к концу, а он не сомкнул глаз. Уже не было даже сил отвести машину в гараж, Филиппенко подъехал к своему дому, поставил ее в сторонку и взглянул на окна: в квартире еще горел свет.

Гости встретили его радостно, долго жали руку, обнимали, жалели:

— Не повезло тебе, назначили дежурство.

Тут же налили «штрафную».

И, странное дело, Филиппенко самому было жаль себя, как будто его действительно оторвали силой от дома, от друзей, от праздничного стола. Он отогревал закоченевшие пальцы, сидел, ослабевающий от теплоты, от выпитого вина, и силился избавиться ото сна, стараясь продлить это ощущение близости с домом, с друзьями, понимая, как не хватало ему их в новогоднюю эту ночь. Но сон не отступал.

Филиппенко встал из-за стола и направился в свою комнату. Около дверей стояла большая картонная коробка. Филиппенко с любопытством заглянул туда и застыл пораженный: в ней лежала разбитая на десятки мелких, искрящихся осколков хрустальная люстра. Ее купили неделю назад на две его зарплаты. Филиппенко бессмысленно глядел на замысловато разъединенные осколки и чувствовал, что не может избавиться от усталости, какую еще ни разу в жизни не чувствовал.

В комнату зашла Лидия, тоже заглянула в коробку и объяснила:

— Видимо, мы плохо люстру укрепили: когда танцевали — упала.

Филиппенко промолчал, перешагнул через коробку, обессиленный и опустошенный, лег на кровать и натянул до самого подбородка одеяло.

Виктор Максимов

МУЗЫКА

Рассказ

Ванюшка сидел на подоконнике, свесив ноги на улицу, и играл на рукомойнике, как на гармони, дергая за шляпку клапана. Рукомойник глухо брякал и петь не хотел, и Ваня пел за него сам:

— Тыр-ля, тыр-ля, тыр-ля-ля! — наяривал он так лихо, что проходившая мимо баба Маня протопала коленце под его музыку:

— Как он весело играет! Ай да Ванюша! Музыкант!

Ванюша взыграл еще пуще, захлебнулся слюной и, не успев прокашляться, закричал:

— Пляши, баба Маня! Я играю!

— Ох, устала, наплясалась! Я потом ишо приду! — и баба Маня, оглядываясь с улыбкой, ушла.

Ванюшке стало скучно. Он повернулся и слез на пол, подошел к комоду.

Высоко-высоко на комоде, поглядывая веселыми пуговками из-под расшитого полотенца, стояла гармонь. Ванюшка сразу вспомнил запах ее мехов, ремней и еще чего-то сладкого. Однажды ему повезло: все гости вышли во двор, а гармонь оставили на табуретке. Ванюшка взял ее, и гармонь обрадовалась, прошептала: «Ванюш-ша!» — и податливо шевелилась в руках.

Но вот вошла мама и отобрала гармонь:

— Нельзя, нельзя! Это не игрушка, это вещь дорогая!

Он всегда помнил про гармонь, даже когда уходил из избы. Иногда по ночам она тихонечко и жалобно звала: «Ванюш-ша!» — и он просыпался.

Вот и сейчас Ванюшка стоял, прислонясь к комоду, и смотрел, смотрел вверх на гармонь, а гармонь будто радовалась: «Ванюш-ша»! Приш-шел! Я скучала! Давай играть!»

Он только вздохнул в ответ.

— Ванюшка, ты опять возле гармони пасешься! — войдя в избу, пригрозила мать.

Он не оглянулся, только ниже нагнул голову, и губы его стали толстеть.

— Не расстраивайся, — подошла бабушка и погладила его по голове, — вот подрастешь и научишься играть.