Первый советник короля - Борис Алексеевич Давыдов

же, Прокопе, поддержи честь и своего Нежинского полка, и всего Войска Запорожского! – велел Хмельницкий, отдышавшись. – Только ты силу-то соразмерь, нам еще говорить с паном послом нужно. А из покойника какой же переговорщик!

Хохот не раздался снова лишь по одной причине: сил у изнемогших полковников уже не осталось.

– Не тревожься, батьку, соразмерю! – добродушно прогудел верзила, отстегнув саблю и передав ее тому самому казаку со шрамом. После чего принялся неторопливо засучивать рукава. – Не убью и даже глушить не буду, просто поучу уму-разуму. Чтобы впредь не бахвалился!

Я встал вполоборота к нему, слегка расставив ноги. Громадный Шумейко, очень похожий в эту минуту на медведя, стал приближаться.

– И-эээх!

Полковничий кулак метнулся к моей голове. Если бы попал – сотрясение мозга было бы обеспечено, это в лучшем случае…

Но соприкоснулся он с пустотой. А затем возбужденно галдящие полковники, выпучив глаза, увидели, как верзила, потеряв равновесие, сначала повалился вперед, будто ему подсекли ноги, а потом шмякнулся на спину, смешно брыкнув этими самыми ногами в воздухе. Общий изумленный вздох вырвался из многих глоток…

Я, отступив, поклонился гетману и несколько театрально развел руками. Вуаля, дескать, что обещал – исполнил. Сами видите, не бахвал.

Впрочем, успокаиваться было рано. Побагровевший от стыда и злости Шумейко, поднявшись, опять попер на меня медведем, на этот раз – разъяренным. Пришлось уложить его снова. Потом еще раз. И еще. А затем, упершись коленом в его спину и зафиксировав заломленную руку, я вежливо поинтересовался:

– Пан полковник успокоится наконец или мне все-таки его искалечить?

– Отпусти! Зарублю! – взревел казак со шрамом, потянув саблю из ножен. – Кому сказано, отпусти!

– Не смей, Данило! – тут же рыкнул Хмельницкий. – То посол, персона неприкосновенная. И схватка была честной, мы все видели… Ты проиграл, Прокопе! – эти слова уже были адресованы верзиле, который яростно рычал подо мной, уткнувшись носом в ковер, но не делал попыток вырваться. (Впрочем, хрен бы он вырвался!) – Но такому противнику и проиграть не грех, ей-ей! Успокойся, велю. А пана первого советника прошу сесть рядом со мною… Будем говорить!

* * *

Разговор получился долгим, тяжелым, изнурительным и нервным. К его завершению я сам себе казался выжатым лимоном. Но главное, в итоге удалось добиться успеха.

Конечно, тяжелее всего было сломить их недоверие. Будь я на месте Хмельницкого и его приближенных, тоже сначала подумал бы, наверное, что посланец злейшего врага или рехнулся, или издевается. Пришлось действовать предельно терпеливо и настойчиво, помня про ту каплю воды, которая точит камень.

– Прошу и тебя, пан гетман, и панов полковников, поверить: я говорю одну лишь правду и совершенно серьезен. Иначе разве прибыл бы сюда, отдавшись в ваши руки? Повторяю: князь Вишневецкий не хочет ни лишней крови, ни лишней ненависти. Честное слово, и того и другого было предостаточно! Он готов пойти на разумные уступки, удовлетворить многие ваши желания. Но и вы должны отринуть недоверие и злобу, чтобы был заключен мир, а в измученной стране наконец-то настало спокойствие. Хватит вражды, хватит кровопролития, панове! Ведь не может же это длиться вечно!

– С чего это Ярема решил стать добрым да великодушным? Мы за ним раньше такого не замечали! Вешать, глаза выкалывать, на пали сажать – это он всегда с радостью! И вдруг… Что-то ты темнишь, пане! – качал головой Хмельницкий.

– Да, князь часто бывал суровым, даже жестоким. Но он умный человек, вы же не отрицаете этого? Он понимает, что если уничтожит вас, то покой в государстве будет восстановлен лишь на краткое время. В памяти народа и пан гетман, и его полковники останутся героями, мучениками, страдальцами за веру и свободу. А таких людей любят, их почитают, им хотят подражать. И наверняка вскоре найдутся другие вожди, которые снова поднимут бунт. Значит, все завертится по-прежнему. Кровь, бесчинства, озверение… Так не лучше ли добиться, чтобы мир оказался прочным и долгим? Будь кто-то из вас на месте князя, наверняка думал бы так же!

– А что будет с реестровыми казаками? – резко спросил кто-то. – В бесправных хлопов оборотят? Вольные люди на такое никогда не согласятся!

– Не беспокойтесь, реестр не только сохранят, но и увеличат. До сорока тысяч человек! – Я мысленно вздохнул, представив реакцию Иеремии, но ничего, как-нибудь смирится в интересах дела. В конце концов, именно на таком количестве сошлись при заключении Зборовского мира! Пусть даже тогда Хмельницкий был победителем, а не проигравшим.

Раздался общий изумленный вздох, переросший в гвалт. Кто-то восторженно ликовал, кто-то сомневался, не стесняясь в выражениях…

– Не верю! Брехня! – выкрикнул командир Брацлавского полка Данило Нечай (тот самый, со шрамом). – Ярема туману напускает, хочет взять обманом!

– Какой смысл князю морочить вас? – строго спросил я. – Повторяю: мы могли бы ничего не предлагать, не присылать парламентера, просто подождать, пока вы сдадитесь от голода и жажды! Без всякого риска. Или взять лагерь штурмом. Задавить численностью, завалить человеческим мясом… Или, по-вашему, князь ради такой цели пожалел бы своих людей? Как говорится, «бабы еще нарожают», уж простите за грубую прямоту, панове!

– Так-то оно так. И все же… – Нечай угрюмо насупился.

– А наша вера? – настороженно уточнил Хмельницкий.

– Полная свобода вероисповедания. Никаких аренд церквей, никакого угнетения православия. Более того, князь согласен даже на изгнание иезуитов из русских воеводств, если таким будет ваше общее требование.

Снова раздался потрясенный вздох. Полковники переглядывались, не веря собственным ушам.

– Но ведь король – иезуит! Он ни за что не позволит!

– Насчет короля давайте поговорим чуть позже, – улыбнулся я. – Еще какие у вас вопросы, панове?

– А кто будет править на нашей земле? Опять магнаты со своими подстаростами?

– Ясновельможный пан гетман, – тут я почтительно поклонился Хмельницкому, – если пожелает, сможет сохранить всю полноту власти и то государственное устройство, которое сам внедрил за прошедший год. То есть русские воеводства будут по-прежнему разделены на полки, а те, соответственно, на сотни… Более того, Войску Запорожскому вернут все отобранные привилегии. Все, что для этого потребуется, – чтобы вы присягнули на верность Речи Посполитой. Панове, я понимаю, что мои слова могут потрясти и вызвать вполне естественное недоверие. Но все эти условия будут написаны на бумаге и скреплены подписями сторон! Это будет договор. Настоящий договор, имеющий юридическую силу.

– Но Сейм ни за что не согласится! Скорее небо упадет на землю! – воскликнул кто-то.

– А князь не обязан согласовывать условия договора с Сеймом. Это его право и его ответственность. Вы же знаете: он сначала добился чрезвычайных полномочий, и только потом начал войну с вами.

– Боже, это какой-то сон… – прогудел Прокоп Шумейко, стиснув громадными