Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти - Саймон Монтефиоре

Сталин находил время, чтобы защищать братьев Эгнаташвили, детей владельца трактира, который был благодетелем его матери. Этой старинной связи не давал умереть Александр Эгнаташвили по прозвищу «Кролик». Он служил в Москве в ЧК и, вероятно, пробовал еду за столом вождя, чтобы того не отравили.

«Дорогая матушка, вчера был у Сосо, – писал Эгнаташвили в апреле 1934 года Кеке. – Мы долго разговаривали. Он поправился. В последние четыре года я еще не видел его таким здоровым и крепким. Он много шутил. Напрасно говорят, что Сосо выглядит старше своих лет. Все считают, что больше 47 ему не дашь!»

Кеке сильно болела. «Я знаю, что ты болеешь, – писал Сталин матери. – Держись. Отправляю к тебе детей…»

Приехав в Тифлис, Василий и Светлана остановились в резиденции Берии, потом пошли проведать бабушку. Они обратили внимание, что стены комнаты Кеке увешаны фотографиями и портретами сына. Светлана запомнила, что Нина Берия разговаривала с Кеке по-грузински. Оказывается, старушка не знала русского языка.

Сталин попросил зятя Алешу Сванидзе и старого друга Нестора Лакобу сопровождать его в поездке к Кеке. Сталин недолго пробыл с матерью. Если бы он задержался, то наверняка бы заметил на стенах ее спальни среди своих снимков и портретов снимок Берии. Конечно, у Берии в Грузии был собственный культ личности, но для старушки он стал вторым сыном.

На отношение Сталина к матери сильно влияли детские воспоминания. Он не забыл, что она часто колотила его и что у матери были романы с купцами, которым она стирала. Ключ к разгадке этих отношений можно найти в библиотеке вождя. В «Воскресении» Толстого он подчеркнул абзац, в котором говорится, что мать может одновременно быть и доброй, и злой. Кеке отличалась способностью делать бестактные язвительные замечания, которые, естественно, не нравились Сталину. К примеру, она живо интересовалась, почему Сталин поссорился с Троцким? По ее мнению, они могли править Россией вместе.

В этот приезд Сталин долго улыбался, потом напрямую спросил мать:

– Почему ты так сильно меня била в детстве?

– Для твоей же пользы. Поэтому ты и вырос таким умным и хорошим, – ответила Кеке и сама задала вопрос: – Иосиф, а ты сейчас кто?

– Помнишь царя? Ну так вот, я что-то вроде царя.

– Было бы лучше, если бы ты стал священником. – Старушка вздохнула.

Иосиф Виссарионович расхохотался.

Советские газеты сообщили о встрече сына с матерью с вызывающей тошноту сентиментальностью. «Семидесятипятилетняя Кеке добра и полна жизни! – восторгалась „Правда“. – Она вся загорается, когда говорит о незабываемых минутах встречи с сыном. „Весь свет с радостью смотрит на моего сына и нашу страну, – гордо заявляет она. – Как, по-вашему, какие чувства испытываю сейчас я, его мать?“»

Вождя рассердил этот всплеск верноподданнических чувств. Когда Поскребышев прислал ему статью, он написал секретарю: «Я тут совершенно ни при чем». Этого вождю показалось недостаточно, и он распорядился Молотову и Кагановичу: «Требую запретить эти буржуазные проявления, которые просачиваются в нашу прессу. Я имею в виду интервью с моей матерью и прочую галиматью! Прошу освободить меня от непрерывного публичного звона этих негодяев!»

Сталин был недоволен статьями в газетах, но, конечно, был рад, что мать здорова. «Наверное, у нас в генах есть какая-то особая сила!» – не без гордости заметил он. Вождь послал Кеке платок для головы, куртку и немного лекарств.

Приехав в Москву, Иосиф Виссарионович решил вновь вернуться к делу Кирова, о котором начали потихоньку забывать после расстрела Николаева. Вождь хотел расширить дело и включить в него новых действующих лиц. Сталин приказал возобновить допросы Зиновьева и Каменева, старых большевиков, приговоренных в начале 1935 года к длительным срокам. По стране прокатилась новая волна арестов. В Горьком НКВД арестовал Валентина Ольберга, старого товарища Троцкого. На допросе он «добровольно» рассказывал, что в убийстве Кирова замешан и Троцкий. Последовали новые аресты.

Показательный процесс

Никто из приглашенных на день рождения Сталина (родственники, вожди и Берия) не замечал, что тучи сгущаются. В Кунцеве еще никогда не было таких веселых и шумных вечеринок. Клим Ворошилов блистал в новом белом маршальском мундире. Его безвкусно одетая жена завистливо поглядывала на платье Марии Сванидзе, купленное в Берлине. После ужина, как в добрые старые времена, начались песни и танцы. За столом звучали абхазские и украинские народные песни, веселые студенческие частушки. Сталин решил заказать пианино, чтобы на нем играл Жданов. В самый разгар веселья Постышев, один из руководителей Украины, начал танцевать медленный танец с… Молотовым. Эта необычная пара очень развеселила Иосифа Виссарионовича и других гостей. Пожалуй, в тот вечер на сталинских вечеринках впервые был исполнен медленный вальс в исполнении двух мужчин, который мы часто будем видеть в Кунцеве после войны.

Сталин, как всегда, стоял около граммофона и исполнял роль диск-жокея. В тот вечер он даже немного потанцевал. Конечно, это был не вальс Молотова и Постышева, не зажигательная лезгинка Микояна, который, казалось, взлетал к потолку, а что-то из русских народных танцев. Алеша и Мария Сванидзе сплясали модный в Европе фокстрот и пригласили именинника присоединиться, но он сказал, что бросил танцевать после смерти Нади. Танцы и веселье продолжались до четырех часов утра.

Весной 1936 года аресты старых сторонников Троцкого усилились. Надвигались новые репрессии. Тем, кто уже сидел в лагерях, выносили новые приговоры. Тех, кого посадили по обвинениям в терроризме, расстреливали. Мало кто тогда понимал, что это только подготовка к гвоздю программы вождя – громкому показательному судебному процессу, первому из знаменитых сталинских политических представлений.

Главным организатором был назначен Николай Ежов. Этот подающий надежды теоретик марксизма-ленинизма даже написал книгу о зиновьевцах. Нетрудно догадаться, что не обошлось без ошибок и что эти ошибки исправил лично Сталин. Генрих Ягода, генеральный комиссар государственной безопасности, относился к показательным процессам скептически. Он все еще оставался главным чекистом Советской России, но Ежов подсиживал его и постоянно плел против него интриги. Первый показательный процесс оказался для слабого Ежова очередным нелегким испытанием. Он вновь был на грани истощения. Каганович предложил отправить Ежова в двухмесячный отпуск и выделить на лечение и отдых три тысячи рублей. Сталин предложение Железного Лазаря поддержал.