Китайская шкатулка - Барбара Вуд

Но потом мой взгляд упал на фотографию. Блондинка Оливия стояла рядом с Гидеоном, положив руку ему на локоть. Она — «просто друг», чью фотографию Гидеон носил в бумажнике, — смотрела на него с сияющей улыбкой, и я поняла, что моя любовь напрасна.

Так что, когда Гидеон прислал мне записку с посыльным, спрашивая разрешения прийти навестить меня, я не ответила. Неделю спустя я получила еще одно послание и просто отослала посыльного. Третью записку принес сам Гидеон.

В то время я снимала комнату на задворках торговой компании мистера Хуана, чтобы травы и минералы, которые я у него покупала, не залеживались долго, а сразу отправлялись на рабочий стол. Маленькая бригада из четырех девушек помогала мне готовить, упаковывать, а потом и разносить мои лекарства.

У нас была очень скромная фирма: каждый крохотный пакетик, каждую бутылочку, каждый керамический горшочек мы наполняли вручную, наклеивали ярлык, заворачивали и упаковывали в коробки. Одна из моих девушек кисточкой писала на этикетке по-китайски и по-английски название, дату производства и состав. Многие торговцы травами не указывали составляющие из страха, что другие могут сделать точно такое же лекарство. Но я знала, что у людей бывает аллергия на некоторые травы, и не хотела рисковать их здоровьем.

Сначала продавцы в Чайнатауне неохотно брали на реализацию мои лекарства. Они говорили:

— У нас полно «Красного Дракона». Зачем нам твои?

Тогда я обошла всех, дала каждому по три бутылочки «Золотого Лотоса», по три пакетика «Блаженства», по три баночки бальзама «Красота и Ум» и сказала:

— Если продадите это, деньги оставьте себе. А о следующей партии мы договоримся. — Настолько сильна была моя вера в мои лекарства.

Они продали эти девять упаковок и попросили еще. Так я начала получать прибыль.

И вот наступила годовщина того дня, когда мои молитвы были услышаны, когда богиня Гуань-инь заговорила голосом моей матери и научила меня слушать чувствами и памятью, а Гидеон Барклей снова вернулся в мою жизнь.

В фартуке мясника, убрав длинные волосы под белую хирургическую шапочку, я размешивала очень нежный бальзам на плите, размягчая до нужной консистенции твердый воск, прежде чем добавить вазелин и первые травы. И вдруг услышала, что мои девушки перестали шептаться — на моей «фабрике» никогда еще не стояла такая тишина. Я обернулась посмотреть, что случилось. Дверь загородил высокий американец, его лицо стало еще более загорелым, а волосы отросли длиннее. И он улыбался — хотя и не так по-мальчишески, как в тот день в аптеке.

— Привет, Гармония, — поздоровался он.

Мои девушки захихикали и вернулись к работе. Я поставила Джуди Вон размешивать бальзам, а сама вышла на улицу с Гидеоном, даже не сняв фартук и шапочку.

Это был короткий разговор. Он пришел сказать мне, что домой приехал ненадолго и теперь его ждет еще один контракт в Панаме. Но у него уже есть диплом инженера, он может строить мосты, дамбы, дороги по всему миру. И у него очень много предложений.

Это ли он хотел мне сказать на самом деле? Что он никогда не сможет быть все время рядом со мной? Что нам уготованы судьбой только редкие встречи между его контрактами в далеких странах?

Он кивнул на моих девушек, занятых работой, и проговорил:

— Судя по всему, теперь дела у тебя идут хорошо, Гармония. Ты счастлива?

— Я очень занята, нет свободной минутки.

Гидеон подошел ближе — так близко, что я заметила золотую крапинку на дымчато-серой радужке его глаза.

— Ты счастлива? — повторил он чуть тише.

Если бы Гидеон поцеловал меня тогда, я бы уступила. Я бы бросила Чайнатаун, мои лекарства и пошла бы за ним на край света!

Но он вдруг резко выпрямился, его лицо потемнело.

— Ты ведь не скажешь мне, правда? Зачем в тебе столько тайн, Гармония? И почему я не могу перестать думать о тебе?

— Ты не должен думать обо мне, — прошептала я.

— Но почему?

«Потому что я хочу получить фамилию твоего отца! — чуть было не крикнула я. — Я хочу, чтобы меня признали его дочерью! Я собираюсь свергнуть тебя, Гидеон. Мы станем соперниками».

— Потому что я китаянка, а ты американец. — Вот и все, что я ему сказала.

— Проклятие, Гармония! Неужели ты все еще вспоминаешь того дурака-официанта в аптеке?

Как же я могла забыть? Ведь тогда со мной обошлись, как с собакой, — и все из-за разреза моих глаз!

— Я хочу с тобой поговорить. Если ты не хочешь обсуждать наши личные отношения, будем считать это деловой встречей. Я заинтересован в том, чтобы вложить деньги в твои лекарства. Тебе не придется больше работать в задней комнате. Ты сможешь купить фабрику и продавать свою продукцию по всем Соединенным Штатам. Как тебе это понравится?

Да, мне это понравилось, но где взять деньги? И тут я поняла, что их хочет мне дать Гидеон.

Я покачала головой. Одно дело — когда я считала его братом. Но, как оказалось, мы с ним даже не родственники, так что об этом не могло быть и речи.

Я сказала ему, что должна вернуться к работе, но он не уходил до тех пор, пока я не пообещала поужинать с ним на следующий день. Я согласилась, но не пошла. И больше я о нем не слышала…

И вот — знойное утро год спустя. Мистер Ли выводит кисточкой какой-то замысловатый узор и неожиданно заявляет, что мне необходимо имя.

Мне нравилось смотреть, как он работает, потому что в его творениях проявлялось истинно китайское любование красотой природы. Мистер Ли выполнял каждый штрих в традиционной, точной манере, прикосновение его кисточки словно целовало рисовую бумагу и оставляло после себя цвет. Он рисовал прыгающих тигров и потрясающие пейзажи, словно повисшие между небом и землей. Люди восхищались его талантом, больше в Чайнатауне так не умел рисовать никто. Я была уверена, что знаю, в чем секрет его дарования. Каждое утро, готовя чернильные камни и кисточки из шерсти ягненка, мистер Ли молился про себя, прося богов даровать ему вдохновение.

Мистер Ли поднял голову и посмотрел на меня своими странными светлыми глазами. Нечасто можно было встретить китайца с такими глазами, но в мистере Ли все было необычным. Он как-то сказал мне, что ему еще нет тридцати, но выглядел он старше. Он носил толстые очки, его плечи слегка сгорбились от многолетнего сидения с кисточками и из-за высокого роста. Я часто думала, что болезненно застенчивый, скромный и тихий мистер Ли принадлежал другой эпохе — далеким временам ученых монахов, носивших шелестящие шелковые одежды и созерцавших природу.

За эти два последних года удача начала отворачиваться от мистера Ли. Теперь он обитал в подвале, где когда-то жила я. Хотя мистер Ли был великолепным художником, лучшим в Чайнатауне, он был потрясающе медлительным — слишком медлительным для вечно спешащих туристов, которым требовалось нарисовать что-то побыстрее, пусть и хуже. Пока другие художники двигались вперед и процветали, мистер Ли постепенно терял почву под ногами. Теперь он продавал очень мало картин и боялся, что ему придется вернуться к своей семье, потеряв достоинство. Как я когда-то отклонила предложенную им помощь, так же и он не согласился принять мою, сказав, что если не сможет добиться успеха в Калифорнии — что ж, он забудет о собственной гордости и вернется обратно на Гавайи.