Дневники - ЭДУАРД КУЗНЕЦОВ

Борис Пенсон, 1947 г. рожд. Имеет близких родственников в Израиле. Художник, был ранее судим. (Присутствовал при групповом изнасиловании).

Изложу мотивы. Мой отец 72 лет, пенсионер, больной, его близкие родственники в Израиле и мечтает перед смертью соединиться с близкими. Моя мать родилась в маленьком еврейском местечке, очень плохо говорит по-русски и ассимилироваться, акклиматизироваться в СССР не может. Мы несколько раз подавали документы в ОВИР, но получали отказы. Я полагаю, что из-за меня, так как я молод и здоров, а одних стариков выпустили бы. Поэтому, узнав о готовящемся, я сразу не колеблясь дал согласие – если я буду на родине, то стариков легко выпустят туда. Узнал в конце мая или начале июня, но все время боялся – очевидно, черта характера, поэтому попросился в Приозерскую группу, думая, что если передумаю, то оттуда смогу уйти, никого не подводя. Сам просил кого-то, может быть Израиля Залмансона, подписать за меня обращение, т. к. куда-то торопился. На вопрос прокурора: куда Вы дели две дубинки, ответил, что выбросил в окно, когда мы заметили, что за нами следят, но должен сказать суду, что Кузнецов мне их не давал. Я видимо их сам подложил в свой рюкзак по ошибке приняв за колбасу, которая так же как дубинки была завернута в газету. Все время, пока в Приозерске были в лесу, боялся и хотел уйти, но не мог бросить костер, т. к. был дежурным.

В статье 64 признал себя частично виновным. Про статью 93 сказал: это же вообще ерунда какая-то, кто может поверить, что мы собирались украсть самолет.

Допрос подсудимого Бодня Михаила (32 года).

В 1944 г. наша семья потерялась, куда пропала мать с моим братом мы не знали. Я остался с отцом, который вскоре женился. Моя мачеха русская женщина, я очень благодарен ей за заботу и доброту, которые она ко мне проявляла, но я всегда хотел найти мать и брата. В 50-х годах мы узнали, что они после многих мытарств и мучений оказались в Израиле. С тех пор я неоднократно подавал заявления на выезд в Израиль и неоднократно получал отказы, последний совсем недавно. Поэтому узнав о готовящемся, я сразу же дал согласие. (На вопросы прокурора и адвоката отвечал, что он металлист, рабочий, инвалид труда (попал осколок в глаз и один глаз ослеп, а второй слепнет), пенсионер, получает пенсию 35 руб. имеет много грамот и поощрений за годы работы на заводе, был председателем месткома и спортивного коллектива). Я не собирался изменять Родине, но я хотел и хочу соединиться со своей матерью.

Допрос свидетелей 17/XII с 14 часов.

1) Бутман Гиля, 38 лет, инженер, женат, 1 ребенок, член Ленинградского центра. С Дымшицем познакомил его некто Ваня (кто этот Ваня суд не уточнял), живущий недалеко от него, осенью 1969 года. Тогда же вскоре Дымшиц стал говорить ему о плане организованного побега. Бутман ввел Дымшица в Ульпан, где преподавал язык Коренблит Л.Л. Подтвердил все, что известно из предыдущих допросов.

Первый вариант («свадьба») был им принят, но от него отказались и Ленинградский центр. Дымшиц все же хотел продолжать поиски и решил запросить Израиль. Запрос был передан через иностранного туриста и оттуда пришел решительный запрет (неясно, действительно был запрос или нет). Дымшиц обещал Бутману, что больше не будет искать, но все же не успокоился. Предложил Кузнецову второй вариант, а 5-6 июня – третий. Бутман в целях подтверждения того, что Дымшиц откажется от своих планов, просил его поставить подпись под письмом – телеграммой – соболезнование матерям детей, погибших при обстреле школьного автобуса. Дымшиц отказался, но просил достать документы для ОВИРа – будет пробовать уехать официальным путем. Бутман обещал найти фиктивных родственников.

2) Коренблит Л.Л., около 50 лет, привезен из тюрьмы, где находился с 15/VI, ст. научный сотрудник, физик, член Ленинградского центра, главный редактор «Итон» и преподаватель языка в одном из ульпанов. Очень похудел и выглядит больным. Однако, отвечал на вопросы в своей манере говорить (интеллигент, образованный человек), добился того, чтобы прокурор не очень на него орал. Знал о 1 варианте, был против и варианта и прессконференции, если полет состоится и удастся – считал, что такая конференция не поможет тем евреям СССР, которые хотят выехать, потому что привлечет внимание мировой общественности не к ним, а только к уголовной стороне вопроса.

В последний раз видел Дымшица 24 или 25 мая, имел с ним разговор на повышенных тонах, убеждал отказаться от планов побега, но не убедил.

На следующий день Бутман сообщил ему, что Дымшиц отказался от своих планов, Коренблит успокоился. Еще раз видел Дымшица, но с ним не разговаривал – на занятиях у себя в ульпане. Дымшиц его ученик. Отвечая на вопросы прокурора, говорил о работе по редактированию и совещаниях в связи с этим, где от Риги присутствовал Менделевич. Также сказал, что Менделевич автор двух статей в «Итон» № 1 и передовой об ассимиляции в «Итон» № 2. Считал, что попытки захвата самолета не будет, раз Дымшиц дал на это согласие.,

Коренблит, Мафцер или Шпильберг, на вопрос почему именно Менделевич был Редактором ИТОНа от рижан, ответил, потому что обладал журналистскими способностями и знает два еврейские языка. Обвинитель переспросил несколько раз и создалось впечатление, что для него непонятно «два еврейские языка».

Шпильберг Арон, 36(?) лет, инженер, житель Риги, в тюрьме с 4 августа 1970 г. Заявил, что никакой антисоветской, а также клеветнической и сионистской деятельностью не занимался. Все время хотел договориться с судом, особенно с прокурором Соловьевым о том, что они и что он понимает под словом «сионизм», но ему не давали сказать. Сказал, что ездил на какую-то станцию взморья, где оставил чемодан с литературой. Сильву Залмансон, которой инкриминируется этот эпизод, взял с собой просто потому, что приятно ехать с милой дамой. Содержимое чемодана ни сионистским, ни клеветническим, ни антисоветским не считает. Ему не дали перечислить названия книг, которые были в чемодане, но он успел назвать три: 1) Сборник стихов еврейских поэтов Маршак, Бялик и третий – (фамилию не вспомнил), 2) Отдельно стихи Бялика, 3) Исход. Четвертого названия не успел произнести (Приехавшие из Риги родственники подсудимых говорили, что это был учебник еврейского языка).

Сказал, что он поручил Сильве отвезти чемодан в Ленинград и отдать одному из общих знакомых. Фамилий не называл. Но Сильва сказала, что отдала Дрезлеру (?). Старался доказать, что Сильва никогда не получала от него 20 экз. брошюры «о родном языке» и следовательно никогда их не имела и не распространяла. Сильва подтвердила, несмотря на слова Шпильберга, свои показания на предварительном следствии, что получила от Шпильберга и распространяла названную брошюру.