Инстинкт Убийцы. Книга 2 - Элеонора Бостан

стразики и ленточки, все пуговички ее наряда, золотой браслет на ее шоколадной ноге, ярко-красный лак на ногтях, и горящие неистовым весельем глаза танцовщицы. Она же кайфует, отметила Фатима, занося заметку в свой невидимый блокнот в голове, она так свободно и так завораживающе танцует, потому что прежде всего получает удовольствие сама! И она снова засомневалась, получится ли у нее хотя бы как-то повторить танец Азии, ее вдруг обуял страх и неуверенность, эта девушка танцует от Бога, это ее дар, так сможет ли она, Фатима, повторить хоть на четверть ее пластику и грацию?

Все будет, как должно быть, прозвучал ответ в ее голове, все получится, ведь ты идешь не танцевать, ты идешь убивать, а это твое призвание, это то, что ты делаешь хорошо, а танец – твое оружие в этот момент. Она танцовщица от Бога, а ты – убийца от Судьбы, у нее есть дар, у тебя тоже. Так используй свой дар, как использует она, и делай то, для чего существуешь.

А ведь я тоже получаю удовольствие от того, чем занимаюсь, подумала Фатима, глядя далеким взглядом на танцовщицу, может, потому и у меня все так хорошо получается? Может, секрет прост, и люди делают хорошо только то, что любят? Значит, любовь на самом деле двигатель мира? Она склонялась к тому, что ответ положительный.

Едва она закончила мысль, как музыка смолкла. Азия застыла в красивой и грациозной позе, игриво глядя в зал, который тут же взорвался аплодисментами. Мужчины повскакивали с мест и стоя хлопали в ладоши, свистели и кричали «браво» и «еще!». Прямо массовая истерия, подумала Фатима, тоже искренне аплодируя талантливой девушке. Азия ожила, подняла обе руки и шагнула вперед, как будто хотела нырнуть в овации, накрывающие ее с головой. На пару секунд она застыла с раскинутыми руками, впитывая любовь и восхищение зала, потом поклонилась и, явно счастливая и окрыленная таким приемом, как будто танцуя, исчезла за кулисами. А в зале все не смолкали аплодисменты.

***

Метель, накрывшая ее тогда в Ростове, так и не добралась до Краснодара, прошла где-то стороной, городу достались лишь жалкие обрывки. Зато к 27 декабря до него все же дошла другая метель. Вечером 26 погода резко испортилась, ветер сбивал с ног, а тяжелые свинцовые тучи наползали на город, как стая голодных небесных монстров. Они ползли медленно, несмотря на бешено свистящий и подгоняющий их ветер, слишком тяжелые они были для больших скоростей. Но к ночи они добрались-таки до города, и повалил снег такой густоты, какую всегда описывают в сказках, зато хоть ветер немного стих. Вечером, укладывая сына спать, Фатима рассказывала ему сказку про Снежную Королеву, а декорации создала за окном сама природа.

– Именно такой снег повалил в тот вечер, когда Кай взял свои саночки и без разрешения пошел гулять, – говорила она засыпающему малышу, он смотрел на нее своими большими голубыми глазами, в которых отражалась полная вера во все, что говорит мама. – Хлопья, падающие с темного неба, были размером с курицу.

– Куцу, – согласно кивнул Ян и развел руки, показывая, какого размера были эти хлопья.

Его спальня была на другой стороне квартиры, где не было лоджии, так что ее окна выходили прямо на улицу, где в свете фонаря ослабевший ветер лениво кружил тяжелые снежинки. Уже забравшийся под одеяло малыш откинул его, слез с кровати и направился к окну. Фатима знала, зачем он встал, и не стала его удерживать, пусть посмотрит, так впечатление от сказки будет полнее. Крошечные ножки прошлепали по ковру до окна, но рост малыша не позволял выглянуть самостоятельно. Фатима сидела неподвижно, она знала, что он не будет просить помощи, все сделает сам, а уж если не сможет, только тогда попросит ее. Уже в таком возрасте характер у Яна был сильный и независимый. Из него вырастет настоящий мужчина, в который раз подумала Фатима, глядя на сына с бесконечной любовью.

Человечек в нежно-голубой пижаме с медвежатами не раздумывал ни секунды, упираясь и пыхтя, придвинул к окну стул и забрался на него, но не ногами, а встал на коленки, зачарованно глядя в окно. Самостоятельность Яна радовала Фатиму так же, как и пугала, каким он будет дальше, и самое главное – нужна ли она будет ему, ведь с каждым годом он будет становиться все более и более независимым и свободным. Она открыла, что в такой безграничной радости от материнства подводных камней гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Радость одна, а страхов и переживаний – тысячи, и все же эти тысячи каким-то образом уравновешивали чашу весов, на другой стороне которых одиноко стояла любовь к своему ребенку.

– Ложись в кроватку, Ян, – мягко сказала она, когда прошло несколько минут, – уже поздно, а ты ведь хочешь дослушать историю?

– Да! Хосю! – И он тут же спустился и побежал к кровати. И никаких капризов, никаких условий или просьб, он оценивал ситуацию и принимал решение. Совсем как мама.

А ведь я не учила его этому, подумала Фатима, наблюдая с улыбкой, как он ныряет под одеяло и делает себе что-то наподобие кокона. И снова в сотый раз она задумалась о том, можно ли вообще чему-то научить ребенка? Может, древние мудрецы правы, и нам достается не белый лист, а готовый человек, со своими особенностями и характером, и наша задача просто быть рядом и сориентировать его в этом мире, но не указывать, потому что это все равно бесполезно, у каждого свой путь. Выбор каждый делает сам, подумала она, родитель же может лишь обрисовать перспективы и последствия, указать все плюсы и минусы, высказать свое мнение и поставить ребенка перед этим выбором, но не сделать его за него. А как сложно удержаться от этого, подумал она, подавляя желание поправить одеяло сыну, потому что тот начнет возмущаться и твердо повторять: «Я сам».

Он редко кричал и редко устраивал сцены, чаще он требовал что-то спокойным и властным тоном, от которого у Фатимы порой пробегали мурашки, она не знала, откуда в таком возрасте у ребенка могут быть такие интонации. Может, он просто копировал ее? А может, это гены его семьи, мужчины там не ныли попусту, а зашибали миллионы, строили империи и руководили ими, и как бы неприятно ей ни было вспоминать, но в его жилах текла кровь клана Ситко, а вовсе не ее.

И все же он мой сын, ярость снова накрыла ее с головой, на кого она злилась, Фатима не знала, но когда дело касалось сына, она становилась настоящей тигрицей,