Сокол и Ласточка - Борис Акунин

Дверь распахнулась. На пороге возник Ерш с перекошенной от ярости рожей. Понадобилась целая минута, чтоб он очухался от удара.

— Я тебе распорю брюхо, жалкий лекаришка! – вопил  часовой, размазывая кровь. В правой руке у него сверкала обнаженная сабля.

Лорд Руперт вскочил на ноги и огрел буяна цепью по лбу. Проделал он это очень ловко, будто кот зацапал неосторожную муху когтистой лапой. О палубу шмякнулось тело, стало тихо.

— Вы чем-то расстроены? – спросил пленник, притворяя дверь. – У вас заплаканные глаза.

И она с рыданиями, довольно бессвязно рассказала, что ее обманули, что ее отец мертв и что она теперь одна, совсем одна.

Любой другой мужчина обнял бы плачущую девушку, погладил по голове, стал бы говорить слова утешения. Но лорд Руперт вел себя не так. Очевидно, воспитание не позволяло ему касаться дамы без ее соизволения. Слушал он внимательно, но от соболезнований воздержался. А в конце вообще сказал нечто странное (и, на мой взгляд, довольно жестокосердное):

— Что ж, одна так одна. Теперь вы начнете жить собственной жизнью.

Еще более странно было то, что Летиция не оскорбилась и не возмутилась, а вытерла слезы и долто смотрела на антличанина, ничего не говоря. Для меня загадка, о чем она в эту минуту думала и что чувствовала. Я перестал ее понимать.

Заговорила она теперь совсем об ином.

— Кандалы – чепуха. Я принесу нож и открою замок. Часовой оглушен. А очнется – получит еще. На корабле почти никого нет. Капитан, вахтенный начальник и пара дневальных. Кто попробует меня остановить – убью. Да никто и не сунется. Дезэссар передо мной виноват. Мы сойдем на берег. Мне больше нечего делать на “Ласточке”.

Лорд Руперт стал возражать:

— Я не смогу принять это великодушное предложение по двум причинам. Во-первых, оно чревато для вас серьезными неприятностями. Пособничество бегству военнопленного карается тюрьмой. За пятьдесят тысяч ливров мистер Дезэссар поднимет на ноги весь Форт-Рояль…

— Мы уплывем на единственной шлюпке, которая спущена на воду, – горячо заспорила Летиция. – Пока он доберется до губернатора, пока они объявят розыск, мы успеем уйти вглубь острова!

— А во-вторых, – с неизменной учтивостью продолжил Грей, поклоном отдав должное ее доводу, – часовой уже очнулся. Разве вы не слышали, как он задвинул засов? Мы не можем отсюда выйти.

Девочка обернулась и толкнула дверь. Тщетно! Стала в нее стучать, грозно звать Ерша. Ответом было молчание – должно быть, негодяй побежал жаловаться капитану.

Но Дезэссар не торопился с разбирательством. Шло время, а мы всё сидели, запертые в трос-камере.

Как ни странно, Летицию заточение не очень-то расстроило. Я ждал, что моя вспыльчивая питомица поднимет шум и грохот на весь фрегат, но ничего подобного. Она села на канаты рядом с пленником и стала выспрашивать, как он себя чувствует, нет ли где болей или онемения, не кружится ли голова. Потом принялась сгибать и разгибать ему руки и ноги. Лорд Руперт сначала протестовал, но вскоре смирился и послушно исполнял вся указания. С его лица не сходила мягкая улыбка. Эта мирная, почти идиллическая сцена затягивалась.

А между тем фрегат понемногу возвращался к жизни. Над нашими головами раздавался топот – это  протрезвевшие матросы готовили корабль к отплытию. Причалила шлюпка, доставившая вторую смену: донеслись бессвязные крики и нестройное пение. Наконец, зазвенела якорная цепь.

Несколько раз я деликатно пробовал обратить внимание голубков на происходящее. Я подавал голос, вежливо дергал Летицию клювом за пряжку башмака и за край панталон. Девочка не обращала на меня внимания.

Лишь когда “Ласточка” накренилась и заскрипела рангоутом, делая разворот, врач и его пациент встрепенулись.

— Боже, мы уходим в море! — вскричала Летиция.

— А я тебе о чем битый час толкую!

— Теперь мы не сможем сойти на берег! Это я виновата!

Она кинулась к двери и принялась молотить в нее со всей силы.

— Эй, в трюме! Откройте, это я, Эпин!

Но никто не откликался. Половина команды валялась на палубе пьяная, остальные управляли парусами.

Миновало не менее четверти часа, прежде чем засов открылся.

— Скотина, я вырву тебе глаза! – зарычала Летиция, давно уже перешедшая от отчаяния к ярости.

Но вместо Ерша в проеме стоял Дезэссар, собственной персоной.

— Это я распорядился не выпускать вас, мсье Эпин, пока мы не выйдем в море, – сказал он. – Такой совет дал мне Логан. Извольте следовать за мной. Мы со штурманом хотим с вами поговорить.

— А господин Грей?

— Он останется здесь, под охраной. Если снова не даст честное слово, что отказывается от мыслей о побеге. Даете слово, сударь?

Пленник пожал плечами: как-де вам могла прийти в голову подобная нелепица?

— Ну и сидите в пыльном ящике. А вы, Эпин, марш за мной!

Поведение Лезэссара переменилось таким загадочным образом, что Летиция не решилась спорить. Думаю, ею, как и мной, овладело любопытство.

Я сел девочке на плечо, и мы отправились за капитаном, а у двери карцера встал угрюмый Ерш с перевязанной головой и распухшим ртом. На Летицию он глядел с ненавистью и опаской.

В кают-компании нас ждал Гарри. Он был само добродушие.

— А вы парень не промах, мой дорогой Эпин! – воскликнул  штурман со смехом. – Я догадался, откуда вы обо всем узнали. Тряхнули как следует раненого, и он вам рассказал. Браво, юноша, вы далеко пойдете. Что старый славный Тыква?

— Умер, – мрачно ответила Летиция, оглянувшись на капитана, который стоял у нее за спиной, словно загораживал выход.

— Не моя вина. Я только увернулся от выстрела. – Ирландец подмигнул. – А может, вы помогли Тыкве побыстрее покинуть этот мир? Своими расспросами, а? – Он расхохотался. – Зря старались. Я и так бы всё вам рассказал. Утром, когда матросы проспятся, капитан объяснит им, куда мы плывем и зачем.

— Выходит, экипаж ничего не знает?

Дезэссар усмехнулся:

— Конечно, нет. Иначе во всех кабаках Форт-Рояля уже болтали бы, что “Ласточка” охотится за сокровищем Джереми Пратта. Вот вы на меня дуетесь, Эпин, а на самом деле вам невероятно повезло. Вы, как все остальные, получите свою долю от самого большого клада, когда-либо существовавшего в этих морях. Богатство всего в двух днях пути отсюда. А если направление ветра не переменится, мы можем оказаться на траверзе Сент-Морица и раньше.

— Сент-Морица?

— Так называется остров, где мы с Праттом спрятали богатства. – Логан расправил плечи. – Один  я на всем белом свете знаю точное место.

— Всё будет проделано в полном соответствии с законами его величества, – сказал Дезэссар. – Мы не какие-нибудь пираты. Королевский писец пересчитает и зарегистрирует добычу до последнего су. Это не корсарский трофей, поэтому арматор ничего не получает. По условиям контракта, если капитан злонамеренно не выполнил наказ судовладельца и произвольно изменил курс, это карается штрафом в сорок тысяч ливров. Что ж, я выплачу мсье Лефевру эти деньги, можете не сомневаться! – Капитан расхохотался. – Пускай он лопнет от злости. Треть сокровища достанется мне и моему компаньону. – Дезэссар кивнул на Гарри. – Треть – команде, треть – казне.

Ирландец комично развел руками:

— Не буду от вас скрывать, дорогой доктор, я предлагал господину капитану наплевать на казну и забрать весь куш себе. Однако мсье Дезэссар – честный человек и верный подданный его величества короля Людовика.

— Я хочу дожить свой век не беглым разбойником, который скитается по морям, а почтенным членом общества, у себя дома, в кругу семьи. – Капитан покосился на зеркало, перед которым они с Летицией учились изящным телодвижениям. – К  тому же за столь весомый вклад в казну его величество обычно награждает дворянской грамотой. Я стану благородным господином Дэз Эссаром!

— Капитан, вы бы лучше сказали доктору, какова будет его доля, – прервал Гарри мечтания будущего дворянина. – Разве вы не видите, как хмуро он на нас смотрит.

— Вы останетесь довольны. – Дезэссар сделал величественный жест. – Во-первых, я верну все деньги, которые вы потратили на снаряжение судна. Во-вторых, как лекарю вам положен пай, равный трем матросским долям.

Летиция по-прежнему молчала, и Логан истолковал это по-своему:

— Он хочет знать, в какую это выльется сумму. Извольте, я расскажу. Жители города Сан-Диего заплатили Джереми Пратту выкуп за три дворца, сорок богатых домов, двести пятьдесят средних и тысячу триста скромных. Прибавьте к этому компенсацию за сохранность собора и одиннадцати церквей. Плюс портовые склады, пригородные поместья и прочую недвижимость. Всего, по счету писцов британского адмиралтейства, добыча золотом, серебром и драгоценными камнями равнялась 250 тысячам испанских дублонов, именуемых во Франции “четвертными пистолями”.