12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Мой идеал сама же я вознесла на недосягаемую высоту. Теперь все разрушилось, и я хочу упасть низко — так низко, чтобы совершенно забыть прошлое. Пока живу — как больная, которая должна себя беречь. Без желаний и надежд…

Между тем я хорошо знаю, что мое спасение в работе и только в работе. Сейчас опять берусь за кисти, краски и резец. Вы, может быть, помните мои маленькие композиции, которыми я забавлялась от нечего делать? Рисую кое-какие модели мебели, делаю наброски на материи… Мне советуют заняться декоративным искусством — ремеслом, еще не очень избитым. Благодаря деньгам тети, может быть, куплю магазин антиквариата… Может быть, это мне даст одновременно и заработок, и занятие… и забвенье, кто знает? Если я буду жить все время наедине с моим горем, конечно, скоро сойду с ума.

Надеюсь, в первые же весенние дни я воспользуюсь Вашим любезным приглашением и приеду завтракать.

Дикие звуки джаз-банда наполняли дансинг. В голубом освещении кружились пары. Мишель д'Энтрайг толкнула локтем Елену Сюз, потягивавшую маленькими глотками через длинную соломинку свой ликер.

— Посмотри.

— Что такое?

Перегнувшись через барьер ложи, Мишель показала:

— Там рядом с профессором и маленькой англичанкой… Эти две дамы… Они проходят под люстрой. Если бы не стриженые волосы… одна ужасно похожа на Монику.

— Да это она и есть! Неправда ли, Максик?

Критик направил на дом монокль и объявил:

— Несомненно, она! Но как меняет лицо эта мальчишеская прическа. Сейчас она стала символом женской независимости, если не силы. В древности Далила остригла волосы Самсону. Теперь, чтобы сделаться мужественной, она состригает свои.

— Она постарела на десять лет, — великодушно воскликнула Елена Сюз.

— Ну — на пять. Она выглядела девятнадцатилетней, когда ей был двадцать один, это как раз и будет ее возраст; ведь со времени скандала прошло два года.

— Двадцать три года? А на вид ей все тридцать…

— Ну что вы! Она интереснее, чем прежде… Эффектная, но с оттенком тайного страдания. По-моему, она прелестна… Ай! — Он обернулся к Мишель и сердито ей погрозил:

— Если ты будешь продолжать, я тебя вздую!

Но Мишель с видом томной кошечки промурлыкала в ответ:

— Я это обожаю!

Со времени памятного спектакля она прикомандировала к себе для особых услуг Макса де Лома. Неожиданно покинутый Понеттой, влюбившейся в Сашу Волана после его триумфа на Изеэрских гонках, Макс охотно поддерживал связь с д'Энтрайгом. Маркиз, поглощенный своей скаковой конюшней и тренировкой жокеев, наслаждался приданым, а Макс — его женой. Мадам Жакэ со времени получения премии Жорж Сайд приютила его и готовила ему на своих четвергах премию «Романа» (30.000 франков от Французской Академии — в ответ на премию Бальзака в 20.000 франков). Прозвучали последние такты джимми. Пары расходились. Мишель навела свой лорнет на Монику.

— Все-таки это правда — удивительный у Моники характер!.. А кто с ней за кавалера? Что за тип?

— Да это Никетта, — воскликнул узнавший ее Макс де Лом.

— Как, однако, меняют крашеные волосы.

— Они все еще вместе? — изумилась Елена Сюз.

Она с любопытством рассматривала Монику Лербье, декораторшу, и ее пресловутую подругу Никетту, в течение тридцати лет знаменитую звезду мюзик-холлов.

Париж был помешан на ее гортанном голосе, безупречных ногах и остром языке, всегда облизывающем углы крупных губ. Уродина со вздернутым носом… Только глаза, как карбункулы…

— Они не очень-то стесняются, что и говорить, — сказал Макс де Лом.

Никетта и Моника уселись за столиком, как влюбленные. Подруга нежно накинула на шею Моники свой меховой палантин.

— Как трогательно! — съязвила Елена Сюз.

— Не воспламеняйтесь, Сюзонн! — захохотала Мишель. — Место занято.

Елена Сюз, лесбиянка, недовольно пожала плечами. Она никак не могла простить Монике, что та отклонила ее домогательства, переданные через Жинетту Морен. Это было давно, Жинетта тогда еще только считалась невестой министра в кабинете Пэрту.

Жинетта!.. Елене Сюз припомнились ее воркующие поцелуи. Это было во время милых вечеринок у Аники Горбони. Жинетта по крайней мере не строила из себя недотрогу, как эта святоша Моника…

Елена Сюз вместе с остальными охотно приняла на веру все сплетни о Монике.

— Виньерэ накрыл свою невесту в отеле с каким-то румынским коммерсантом, от которого она забеременела. Родители ее выгнали; тетка с горя покончила с собой.

Увидев сегодня их бывшую приятельницу снова в полном блеске, снова в водовороте парижской жизни, Макс де Лом и Мишель д'Энтрайг, забыв свое недавнее презрение, мило ей улыбались, а Елена Сюз даже изрекла:

— В конце концов она вольна делать, что хочет, с талантом и с деньгами можно все себе позволить…

Безжалостно отвергнутая всеми однажды, Моника вновь появилась на горизонте год спустя после своего исчезновения и открыла на улице Боэти магазин антиквариата. Случайно встреченный после реализации небольшого состояния тетки (150.000 франков сбережений и столько же за проданный пансион) Пьер де Сузэ указал ей на профессию, которой сам занимался. В дни отвращения к жизни она нашла в нем одновременно и преданного, бескорыстного помощника, и руководителя. Элегантные карточки-рекламки известили прежних знакомых о возрождении Моники Лербье в магазине «Синий репейник».

Но свет ее еще не принимал. Не видя никого, кроме мадам Амбра, по воскресеньям, Моника переживала черные дни. Застой в делах еще более обострял ее неврастению. Целые недели она проводила в тоске, не разговаривая ни с кем, кроме случайных покупателей. Они торговались долго и туго раскошеливались. Средства, израсходованные почти полностью на оборудование дела, таяли так быстро, что она впадала в отчаяние, предвидя близкий крах.

Но Пьер де Сузэ пользовался в обществе огромным авторитетом и как антиквар-любитель, и как декоратор. Видя, что его обычные клиенты скупятся, он в один прекрасный день напустил на Монику Никетту, и сейчас же улица Боэти наполнилась артистами и космополитами. Магазин мадемуазель Лербье стал входить в моду.

Успех возродил Монику и заставил ее забыть свою отверженность. Поднялась новая волна и окончательно смыла старые сплетни.

Никетта почувствовала на себе, как укус мухи, внимательный взгляд Елены Сюз.

— Что это она так уставилась на нас? Посмотри… там, в ложе налево!

Моника посмотрела и презрительно ответила:

— Старая знакомая…

Она назвала сидевших в ложе. В то же время Елена Сюз жестом поздоровалась с ней, изобразив радостное удивление. Моника ответила холодным кивком. С полным безразличием она измерила в уме пройденный в прошлом путь. В первый раз она столкнулась сейчас с призраками былого. Свидетели ее внутренних переживаний, они взволновали ее так мало, точно она рассталась с ними вчера. По этому признаку она почувствовала, что рана начала заживать… Месяц тому назад она видела на генеральной репетиции свою соперницу Клео и не ощутила ничего, кроме холодного любопытства.