Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства - Владимир Михайлович Зензинов

собрания, обещано было расширение избирательного права – революционные партии требовали «всеобщего, равного, прямого и тайного» избирательного права, то есть знаменитой «четыреххвостки»…

В конце концов и после 17 октября 1905 года положение в основном оставалось тем же, каким было до Манифеста: было правительство и была страна, были «мы» и были «они» – оставались друг против друга два смертельно враждебных друг другу лагеря.

Но, конечно, только слепой мог не видеть тех огромных перемен, которые теперь произошли. И быть может, всего разительнее и чувствительнее были эти перемены, если посмотреть на прессу. Не боясь преувеличений, можно сказать, что русская пресса того времени была, действительно, абсолютно свободна. В сущности говоря, она завоевала себе свободу еще до 17 октября и до Манифеста, провозглашавшего «свободу слова». Это завоевание шло в течение всего 1905 года. Замечательно то, что самыми влиятельными и самыми распространенными русскими газетами в этот период были исключительно газеты прогрессивного направления – и чем радикальнее они были, тем большим успехом пользовались у читателей. Газеты консервативные и правые не имели ни влияния, ни распространения. Исключением в этом отношении можно было считать только одно «Новое время» в Петербурге талантливого, но беспринципного Алексея Суворина.

Все остальные правые газеты, как «Московские ведомости» Каткова, «Земщина» в Петербурге, «Киевлянин» Шульгина, харьковская «Южная речь» Пихно, не только не пользовались влиянием, но и имели весьма слабое распространение, несмотря на правительственные субсидии, их называли не иначе как «правительственными рептилиями».

Не имели успеха и попытки правительства издавать хорошо и богато поставленные общественно-литературные органы, как «Россия» и «Русское государство». В независимых общественных кругах к ним относились с презрением, а сотрудников называли «бутербродниками». Зато огромным распространением и влиянием пользовались такие газеты, как «Русские ведомости» и «Русское слово» в Москве, «Речь» в Петербурге, «Одесские новости» и «Одесский листок», «Донская речь» в Ростове-на-Дону, «Киевская мысль» и другие газеты, выходившие в Казани, Самаре, Саратове, Нижнем Новгороде, Харькове, Тифлисе, Томске, Иркутске…

Правда, все эти газеты немало страдали от цензурных преследований. Их штрафовали, приостанавливали, вводили для них предварительную цензуру, даже закрывали в административном порядке, и все же они умели обойти все препятствия, сохранили независимость мысли, а главное – им удавалось сказать читателю то, что они хотели сказать. Большую роль играла и растерянность власти, которая невольно отступала перед всеобщим натиском и часто сама не знала, что можно и чего нельзя, что можно допустить и что нельзя вытерпеть. Достаточно привести хотя бы один пример.

Еще раньше в одной петербургской газете появился фельетон известного публициста Александра Амфитеатрова под названием «Господа Обмановы», в котором под видом помещичьей русской семьи зло высмеивалась… царская семья Романовых. Читатели немедленно узнали, кого имел в виду автор; номер газеты с этим фельетоном был раскуплен, любители платили за него огромные деньги, и по всей стране во множестве разошлись переписанные копии этого фельетона. И правительство всего-навсего отправило Амфитеатрова в ссылку, а затем разрешило выехать за границу, что дало лишь повод кому-то сочинить такой стих: «В полученьи оплеухи расписался наш дурак!» Кто был этим «дураком», понимали все.

Во многих периодических изданиях того времени, выходивших в России, писали находившиеся за границей политические эмигранты и революционеры – среди них можно назвать Ленина, Виктора Чернова, Мартова, Троцкого, Луначарского и многих, многих других. Некоторые из них не только писали в русских газетах, но даже руководили ими из-за границы, редактировали их.

Одной из самых популярных газет того времени был выходивший в Петербурге «Сын Отечества», издававшийся Юрицыным. Газета сумела подобрать состав талантливых сотрудников. Среди них было много социалистов-революционеров и лиц, близких к партии социалистов-революционеров. «Сын Отечества» нападал на правительство, на администрацию и даже на самого царя – большею частью в иносказательной, но всем понятной форме – в передовых, в корреспонденциях из-за границы, в стихотворениях, даже в хроникерских заметках, в отчетах о картинных выставках и театральных спектаклях. Сотрудники писали с подъемом, даже с воодушевлением – и газета эта имела неслыханный успех как в столицах, так и в провинции.

Когда я приехал в Петербург, то в редакции «Сына Отечества» нашел всех, кого мне хотелось и кого мне надо было видеть: там всегда люди толпились, как в революционном клубе.

Странное это было время! По привычке или из осмотрительности и осторожности мы продолжали жить под чужими именами, с фальшивыми паспортами, хотя за нами как будто никто теперь не следил. Редакция «Сына Отечества» была как бы официальным местом, где всегда можно было найти всех партийных людей: по партийным делам там принимали представители Центрального комитета, Петербургского комитета, там иногда даже были заседания этих организаций, туда приходили Азеф, Савинков и другие члены Боевой организации, сейчас хотя и прекратившей свою террористическую деятельность, но вырабатывавшей дальнейшие планы, так как большинство из нас были убеждены, что вскоре всем придется возобновить заговорщицкую революционную работу. Там же, в стенах редакции «Сына Отечества», не раз собирались и военные работники, старавшиеся сейчас больше, чем когда-либо, укрепить связи в военных кругах, создать крепкую революционную организацию среди военных.

Этот вопрос о боевой работе вызывал в партии большие споры. Большинство склонялось к мысли, что приостановка террористической деятельности является временной и даже кратковременной, что период свобод нужно использовать для лучшей подготовки будущих неизбежных революционных выступлений. И многие указывали на то, что сейчас центр тяжести нужно перенести в широкие круги – теперь научить обращению с оружием и бомбами надо массы. Именно с этой целью была создана специальная организация, во главе которой был поставлен Петр Моисеевич Рутенберг. На его обязанности лежала подготовка в самом Петербурге боевых дружин из рабочих. Помню, что и его я встречал в эти дни в редакции «Сына Отечества». В этом же направлении работал и Абрам Гоц. Они перевозили из Финляндии оружие, устраивали в самом Петербурге и его окрестностях динамитные мастерские – и вместе с тем встречались со всеми нами совершенно открыто. Если бы правительство хотело, оно могло бы захватить нас всех, как в мышеловке. Но оно само было тогда явно растеряно.

Кроме повседневной политической прессы в эти октябрьские и послеоктябрьские дни большую роль сыграли также юмористические издания. Их в это время народилось множество. В карикатурах, в шутливых рассказах, в стихах велась такая же, если еще не более острая политическая борьба с правительством, самодержавием и всеми его представителями. Зло издевались