Князь Курбский - Александр Филюшкин

Уже в первых строках Иван дал исчерпывающую характеристику Курбскому, которая и определила весь тон письма: «Ответ бывшему прежде (приверженцу) истинного православного христианства... ныне же – отступнику от честного и животворящего креста Господня и губителю христиан, и примкнувшему к врагам христианства, отступившему от поклонения божественным иконам (так! – А. Ф), и поправшему все священные установления, и святые храмы разорившему (так! – А. Ф), осквернившему и поправшему священные сосуды и образы...» Очевидно, что Курбский никогда не был иконоборцем, да и к июлю 1564 года он еще не успел повоевать на стороне Великого княжества Литовского и разорить какие-либо православные храмы. Царь приписывает князю прегрешения, которых он не совершал. Но для него это неважно: создавая образ вероотступника Курбского, он точно так же прибегал к набору литературных штампов, как и его оппонент.

Грозный продолжал изничтожать Курбского. Он обвиняет его в погублении собственной души, «поверив словам своих бесами наученных друзей и советчиков». Князь назвал царя «супротивным», то есть богоотступником, – царь заклеймил князя и его друзей как «бесов»: «подражая бесам, раскинули против нас различные сети, и, по обычаю бесов, всячески следят за нами, за каждым словом и шагом, принимая нас за бесплотных, и посему возводят на нас всяческие поклепы и оскорбления, приносят их к вам и позорят на весь мир... вы, словно смертоносная ехидна, разъярившись на меня и душу свою погубив, поднялись на церковное разорение».

Эти слова указывают нам на новые грани конфликта Курбского и Грозного. Во-первых, царь считал обиженным и жертвой репрессий себя, а не Курбского. А князь под его пером выступал злодеем, который осмелился унижать своего государя и помыкать им! Во-вторых, видно, что между Иваном и князем Андреем действительно был какой-то конфликт – но его корни лежали в духовно-этической сфере. Курбский сумел как-то особенно болезненно задеть самолюбие царя, разбудить его комплексы, возникшие еще в детстве. На протяжении всего послания Иван неоднократно возвращается к этой теме: «Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле... Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Петрович Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца, и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую кичливость? Как исчислить подобные бессчетные страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя».

Да, перенести то, что подданные не смотрят на тебя со страхом, как раб на господина, для Ивана Грозного, наверное, действительно было трудно. Так и до душевной травмы недалеко. А сколько таких кичливых подданных, столько и ужасных страданий... В этих словах Грозного откровенно проглядывает болезненно самолюбивый тиран и деспот.

Примечательно, что Курбский включается царем в некую группировку, объединяемую местоимением «вы». В нее мнительный государь записал всех «кичливых» бояр и воевод, начиная со своего детства и вплоть до предопричных лет (поскольку Иван неоднократно подчеркивает, что безобразия, в которых виновны Курбский и его товарищи, не прекратились «и до сего дня»). Например:

«...Ты требуешь от человека больше, чем позволяет человеческая природа... но более всего этими оскорблениями и укорами, которые вы как начали в прошлом, так и до сих пор продолжаете, ярясь как дикие звери, вы измену свою творите – в этом ли состоит ваша усердная и верная служба, чтобы оскорблять и укорять?.. осуждаете меня, как собаки... так же как эти святые страдали от бесов, так и я от вас пострадал!»

«Насколько сильнее вопиет на вас наша кровь, пролитая из-за вас: не из ран и не потоки крови, но немалый пот, пролитый мною во многих непосильных трудах и ненужных тяготах, произошедших по вашей вине! Пусть не кровь, но немало слез было пролито из-за чинимого вами зла, оскорблений и притеснения, сколько вздыхал я в скорби сердечной, сколько перенес из-за этого поношений, ибо вы не возлюбили меня... И это вопиет на вас к Богу моему: несравнимо это с вашим безумием... все, что было посеяно вашей строптивой злобой, не перестает жить и непрестанно вопиет на вас к Богу!»

Казалось, что конфликт лежит сугубо в бытовой сфере – что некие приближенные указывали государю, что ему есть, пить, что делать с женой и вообще как дышать: «Так было и во внешних делах, и во внутренних, и даже в мельчайших и самых незначительных, вплоть до пищи и сна, нам ни в чем не давали воли, все свершалось согласно их желанию, на нас же смотрели как на младенцев». В этом-то и заключалось преступление и измена Курбского и его соратников: «В том-то и причина и суть всего вашего злобесного замысла, ибо вы с попом решили, что я должен быть государем только на словах, а вы бы с попом – на деле».

«Супротивство» Грозного – на самом деле не еретичество, не вероотступничество, а освободительный бунт против изменников, которые пытались нарушить установленный Господом миропорядок и подчинить рабам царя. Иван гневно пишет: «Разве это и есть „совесть прокаженная“ – держать свое царство в своих руках, а своим рабам не давать господствовать? Это ли „против разума“ – не хотеть быть под властью своих рабов? И это ли „православие пресветлое“ – быть под властью и в повиновении у рабов?»

В отличие от Курбского, который был в своих высказываниях достаточно абстрактен, царь был предельно конкретен – если уж речь зашла об изменниках, то назовем их поименно. Грозный именует их носителями «вашей собачьей власти» и объединяет с Курбским следующих лиц: священника Благовещенского собора Московского Кремля Сильвестра, окольничего Алексея Федоровича Адашева и боярина Дмитрия Ивановича Курлятева. Под пером царя эти люди предстают злодеями, которые запугали юного и чистого монарха «детскими страшилами» и фактически правили страной от его имени, при этом совершая все те преступления, о которых писал Курбский. Тем самым Иван нашел гениальный ответ на обвинения в различных преступлениях. На обличения Курбского он ничтоже сумняшеся заявляет: «Да, преступления были. Но это не я. Это – ты и твои друзья!»

Присмотримся повнимательнее к предполагаемым «преступникам» и «друзьям Курбского». Как мы уже писали, факт участия самого князя в политической жизни Русского государства вызывает большие сомнения: он слишком подолгу бывал на фронтах и слишком мало – при дворе. Курбский чисто физически не мог «править» Россией от имени царя и входить в какую-либо правительственную группировку. Вряд ли, будучи ее членом, он не вылезал бы из воеводских назначений на окраинах страны.