Малайсийский гобелен - Брайан Олдисс

— Отлично. Как солдат солдату. Я доставлю твое письмо со всеми деталями твоего плана. Скажу о пистолете, карете, полночи и Твртко.

— Можешь опустить Твртко. Не стоит пугать даму.

— Хорошо. О Твртко не буду. Но при одном условии, хотя я знаю, благородные люди не принимают условий. Ты должен отдать мне свою треугольную шляпу. Конечно, я понимаю, что тебе трудно будет сражаться и умирать без нее. Незапятнанная твоя святыня обязательно возвратит ее тебе, когда вы встретитесь в полночь на Старом мосту. Шляпа будет нужна мне ненадолго. К этому часу она уже сослужит мне добрую службу, поможет кое в чем переубедить Кемперера. Мы оба можем сегодня кое-что получить от него.

Он схватил мою руку.

— Ты получишь мою шляпу. Что-нибудь еще? Ты оказываешь мне помощь в осаде ее сердца. Чем я могу отплатить тебе?

— Мне больше ничего не надо — жди! Да, мне нужна обученная спокойная лошадь. Есть у вас в полку какая-нибудь пенсионерка, слишком пожилая, чтобы на ней гоняться за турками?

— У тебя должна быть лошадь!

— Да.

— Я имел в виду — разве у тебя ее нет? Ладно, вижу, что нет. Мне никогда не понять горожан — я вырос в седле. Договорились, будет тебе лошадь. У нас полно вьючных лошадок. Я укажу тебе место, куда придти, и завтра ты заберешь своего коня. Только выйди пораньше, а не то торговцы пустят его на мясо — солдаты, знаешь ли, оставляют за собой долги.

— Он черный?

— У него четыре ноги. И этого достаточно.

Он назвал мне адрес. Я в это время уже примерял его шляпу. Она мне была как раз впору. Он убеждал меня, что я выгляжу ослепительно. Я прорепетировал свою роль посланника. Затем, пожав друг другу руки, мы расстались. Отдав честь, капитан Сан-Лазионио бесшумно отступил в тень аллеи и сгинул.

Я зашел в одно небольшое заведение, уселся за спрятанный от глаз окружающих столик и глубоко погрузился в свои мысли, временами прикладываясь к стакану и делая маленький глоток.

Лошадь мне пообещали. Очень хорошо. Это намного продвинуло мои дела. Я был в неоплатном долгу перед капитаном Джоном Пелегрино Сан-Лазионио. Делом чести было отнести его послание.

С другой стороны, будет ужасно, если Ла Сингла в самом деле сбежит с ним! Какой удар для театрального искусства! Это немыслимо для меня, Кемперера, Малайсии! Вспоминая ее вчерашнее волнение, я решил, что она действительно приготовилась сбежать с этим галантным капитаном. Жизнь с Кемперером временами невыносима, но и скачки в карете по горам тоже не назовешь идеальной альтернативой. Все же ради самой Ла Синг-лы я должен доставить послание ее любовника. Но…

Необходимо прежде обговорить это дело с де Ламбантом.

Бросив горсть монет на стол, я пошел к выходу. Мне польстило, что официант, провожая меня до дверей, кланялся и называл «капитаном».

Только я вышел на улицу, как на меня набросились два хулигана. Они заломали мне руки за спину, не дав вытянуть меча. Я храбро боролся с ними отчаянно брыкался и звал на помощь. Я сражался, но был бессилен против наносимых мне пинков и ударов по голове.

Это были не воры-карманники. Они не пытались ограбить меня и смыться. Напротив, они потащили меня к каналу Вамонал. Я всеми силами сопротивлялся, призывая на их головы гнев Сатаны. Я предложил им заплатить, чтобы они только не испортили мой мундир, но мои слова не доходили до их ушей. Один из них своей грязной рукой закрыл мне рот. На самом берегу канала я сопротивлялся как сумасшедший и почти уже вырвался, но они снова схватили меня и сильными ударами сзади сбросили в воду.

Пенистая зеленая вода поглотила меня. Я был в полном сознании. Но не физическая боль терзала меня, а боль несправедливости. Вода, илистый мир были воплощением затягивающей меня несправедливости. Это было невыносимо. Я почувствовал, что жизнерадостная часть моей души навсегда покинула меня, и мне захотелось только умереть, утонуть, раствориться в грязи. Я коснулся вытянутыми руками грязного дна канала, решив больше никогда не подниматься наверх. Этот позор должна пережить только треугольная шляпа в перьях.

Каждого временами бьют. Но была предана моя вера в людей и любовь к ним; лучше бы меня убили, лишь бы не ввергали во тьму кромешную. Моего лица коснулись водоросли, я схватился за них и вместе с ними всплыл наверх. Прямо на меня глядела каменная голова кинжалозуба. Изо рта зверя торчало железное кольцо. Моя реакция была мгновенной, и я схватился за кольцо. Выплюнув грязную воду, я подтянулся к берегу. Теперь, когда опасность была позади, на помощь мне прибежали два официанта из таверны. Я лежал на гальке лицом вниз и не давал им поднять меня. Я плакал.

Какой-то незнакомец с ближайшей барки выловил треугольную шляпу капитана и водрузил ее мне на голову. Они посадили меня. Напавшие давно исчезли в боковой аллее. Вокруг меня росла толпа — работяги, какие-то типы в передниках; одни смеялись, другие волновались и негодовали — все глазели на образчик немилости Фортуны.

Я не мог вынести всеобщего посмешища. Вскочив на ноги, я вырвался из толпы и, придерживая шляпу, бросился прочь. С одежды ручьями текла вода. Пробежав мимо кузнечных мастерских, я заскочил в заросший травой двор и упал на сломанный шлифовальный круг. Униженный и оскорбленный, я закрыл лицо руками.

В моей памяти возник образ капитана Джона Сан-Лазионио. Он как ветер несся по горным склонам вместе со своей Ла Синглой. Может быть, это он отдал приказ этим ублюдкам, считая, что я имею виды на Ла Синглу? Даже в нынешнем мрачном расположении духа я не мог в это поверить. Возможно, за всем этим стоит Отто Бентсон? Тоже вряд ли. И тут я подумал о Поззи Кемперере.

Это могло быть только его рук дело и ничьих больше. Решив, что жена должна остаться верной ему, он разнюхал все о капитане и расставил доблестному офицеру ловушки. И его амбалы, которыми он часто похвалялся, ошибочно приняли меня за капитана Лазионио! Почему бы и нет? Разве не было на мне треугольной шляпы капитана? Даже официант принял меня за вояку.

К тому же хулиганы необычайно глупы. Замечательно. Маэстро должен узнать о разбойном нападении его людей на невинного человека.

Я все еще чувствовал, что меня предали. Несчастье опустошило меня; но не лежать же остаток дней на шлифовальном кругу. Шатаясь, я встал на ноги, отряхнул шляпу и побрел к Ароматному кварталу. В сапогах хлюпала вода. И поделом старой лисе, если он потеряет Ла Синглу. Сейчас я исполню роль подмоченного Купидона и тотчас вручу ей послание Лазионио о тайной встрече.

«Как однако быстро сбылось предсказание калеки-мага, — произнес я про себя. — Они могут предвидеть события. А постель, которую мы делим, это, конечно, ложе Ла Синглы».