Возвеличить престол - Денис Старый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто мой хан, коли поеде? — спросил крымский военачальник и зло, пренебрежительно, посмотрел на своего хана, или уже не своего.
Заруцкий задумался. В это время ему на ухо прошептали, что нужно срочно на что-то соглашаться, иначе придется вступать в бой с поддерживающими Тохтамыша отрядами. Даже не отступающими, а уже бегущими. А после подоспеют и татары Селямета, так можно и в ловушку угодить.
— Слово мое, что до Москвы ты, великий хан, — гость. И никто обиды не учинит, но перед волей государя я слаб, ибо слуга государев. Что в Москве скажет Димитрий Иоаннович, то и будет. Не теряй времени, хан! Иначе защитить тебя не смогу, — сказал Заруцкий, и из него будто стержень вынули.
Атаману подвели свежего коня и помогли перебраться, а другой казак за уздцы стал уводить коня Заруцкого. Когда Тохтамыш согласился ехать в Москву. У него созрел план, по которому за то, что крымский хан освободит Московию от дани и вассальной зависимости, царь даст войско и Тохтамыш еще собственноручно отрубит головы предавшим его беям. Молодой хан цеплялся за жизнь, при этом она неразрывно была связана с престолом в Бахчисарае. Он проиграл Селямету, но и дядюшка изрядно потрепан. Русский царь даст ему степняков, стрельцов и пушки, а он… Тохтамыш верил, что русские не потребуют никаких вассальных клятв, может, золото только, оно нужно всем гяурам, а его Тохтамыш найдет в закромах казненных беев. Тем и откупиться от московского царя.
Когда Тохтамыш, не считая шести тысяч казаков, в сопровождении меньше, чем пятидесяти своих бойцов, остальные предпочли уйти в Крым, или по поручению хана отправились в Бахчисарай, удалялся, бесформенная лавина, которой не было конца и края, с улюлюканьем и гугуканьем обрушилась на, уже празднующие победу, войска Селямета. Уставшие крымские воины не смогли оказать действенного сопротивления. У некоторых кони отказывались идти в бой от усталости. Профессиональное сопротивление оказали янычары, которые смогли не только выстоять при атаке, но и контратаковать под прикрытием своей артиллерии. Ни башкирам, ни калмыкам умирать не хотелось, а добычи они очень желали. Потому у янычар, после первой атаки, стали уходить стороной, устраивая загонную атаку на крымских воинов.
Но вот за степняками вышла тысяча армянских стрельцов. Полковник Мелкоян не видел никого, только турку, а еще перед глазами были изуродованные тела матери, жены, брата и двух сыновей. У янычар не было шансов, их шли убивать те, кто годами жил лишь мечтами о мести. А тут еще пушки нужно развернуть, огромные, неповоротливые пушки. Янычары были обречены.
Селямету доложили, что Тохтамыш бежал с гяурами и что он послал всего сотню воинов, чтобы вывезли из Бахчисарая казну и гарем. Селямет поспешил перехватить воинов своего племянника. На третий день пути усиленный разъезд из Перекопа, остававшийся верным Тохтамышу, не оставил свидетелей полного уничтожения Селямета и его окружения. Со страха, что политическая ситуация изменится и они сейчас убили кого-то важного, воины добили и раненых, ну а в крепости сказали, что трофеи от какого-то отряда, который сразу атаковал, не представившись
Крым остался без хозяина и лишь только в турецкой крепости Буджак предавался молитвам Михмед Герай, вдруг, ставший главным претендентом на ханский престол.
Глава 11
Глава 11
Москва
8 марта 1609 года
Сегодня Международный женский день. Праздник, отмечающийся во всем мире… к сожалению, не во всем мире, но в моем мирке, точно. В голове одного пападанца, который все никак не может сжечь окончательно все мосты с прошлым-будущем, все еще не стерлись традиции будущего. Но женский праздник — это такой триггер, который не обязательно и сжигать. У русского человека на четыре праздника, как минимум, выделяется слюна и появляется острое желание что-то делать, но отпраздновать. Это Новый Год, 23 февраля, 8 марта и День Победы. Ну не могу я не выпить в такие дни, как и сегодня не мог не подарить что-нибудь этакое жене. Тем более, что нужно создавать тренд «императорская сокровищница».
Над ожерельем, что я захотел подарить Ксении, работали одиннадцать человек, это включая меня. Интернациональная бригада из высококлассных ювелиров и огранщиков трудилась две недели. А почему они не высококлассные, если, к примеру, Иванес Саргинян принимал участие в подготовке драгоценных подарков в султанский гарем, а за изделиями Якова Лейзеровича из Могилева охотились магнаты в Речи Посполитой.
Последний, кстати, вполне обжился в России. Удивительные они люди, евреи, умеют приспособляться к любым условиям и видеть перспективы там, от куда многие убегают. Лейзерович не потерял связи с родственниками из Литвы, что ему, безусловно, помогает в работе.
К сожалению, но часть ремесленников и мастеров, которые были взяты с набегов, убежала обратно, в Литву. Знаю, что уже некоторые из них вновь вернулись, но далеко не все. Зря! Я делаю все, что можно для создания внутреннего рынка и тем самым возможности для реализации своих изделий для многих мастеров. Мануфактуры есть, они появляются и большая половина из них работает вполне прибыльно, но и для мастеров найдутся свои клиенты.
Волей «сверху» я организовал Московскую ярмарку, в этом году должны пройти — есть все условия, что успешно — ярмарки в Нижнем Новгороде и Ярославле. Оптовые рынки создаются в Архангельске и Астрахани. Это для купцов-лентяев. Перс может приехать в ближайший крупный русский город, коим для него является Астрахань, и купить почти все, что можно приобрести в Центральной европейской части России. Дороже — конечно! Но безопасно и гарантировано. Хочешь дешевле — езжай на ярмарки.
Постепенно, но неуклонно, с 1 января, вводятся полновесные рубли, по 25 граммов серебра в каждом, а так же вводились копейки. Тут, арифметически высчитывали, чтобы в ста копейках были те самые 25 граммов белого металла. То есть в монете «50 копеек» было 12,5 граммов, в «20 копеек», соответствующе, а вот пять копеек были из билона [медь, с примесью серебра], копейка и полушка были уже медными.
Реформа сложная, по своей сути. Мы заменяли всякие «новгородские деньга», «московки», систематизируя денежное обращение. В условиях войны начинать такое большое дело опасно, я уже об этом
