Горная весна - Александр Авдеенко

Андрей подал машинисту руку и, выдавив на лице дружескую, как ему казалось, улыбку, сказал:

— До свидания. Спасибо за науку.

Лысак отправился в город через вокзал. Купив в ресторане сигарет, выпив бутылку свежего московского пива и сто граммов водки, он вместе с потоком людей, прибывших с дачным ужгородским поездом, вышел на вокзальную площадь, пересек ее и не спеша, прохлаждаясь в густой тени деревьев бульвара, побрел домой, раздумывая, какой костюм и какую рубашку наденет, как проведет день до вечера. Несмотря на печальные результаты поездки, Андрей не унывал.

По бульварной брусчатке, помытой недавним дождем, прошумел ужгородский автобус, полный пассажиров. Им управлял молодой шофер с той кажущейся небрежностью, которая доступна только опытному, и уверенному в себе водителю: локоть левой руки выставлен в окно, в углу рта — дымящаяся папироса, глаза больше смотрят на прохожих, чем на дорогу.

«Буду шофером», — решил Андрей, провожая взглядом автобус.

— Олекса!.. — закричала какая-то красивая девушка, высунувшись из окна автобуса и махая платком. На ней было белое платье в черный горошек. Густые пышные волосы, чуть растрепанные ветром, горели на солнце. Сверкали зубы в улыбке.

Андрей не сразу узнал в красавице Верону. Не сразу сообразил, что она окликнула его, что ему махала платком, ему улыбалась. Только минуту спустя до его сознания дошло, что ему надлежало делать. Размахивая фуражкой, он бросился за автобусом, закричал:

— Верона!.. Верона!..

Пробежав метров сто, Андрей остановился. Что он делает? Чем все это может кончиться?

Автобус повернул направо и, больше чем наполовину скрытый, остановился на углу проспекта. Верона, конечно, сейчас выскочит из машины и устремится навстречу… Олексе Сокачу.

Что же делать? Андрей огляделся по сторонам, выбирая наиболее краткий и удобный путь бегства. Пробежав поперек бульвара, он с сильно бьющимся сердцем, тяжело дыша, боясь оглянуться, ворвался в парикмахерскую.

— Побрить! — пробормотал он, опускаясь в кресло.

Пока мастер скоблил ему кожу, Андрей, втянув голову в плечи, украдкой поглядывал в зеркало, отражавшее кусок улицы и бульвара.

Девушка в белом в черный горошек платье, со светящимися волосами стояла под цветущими каштанами и с недоумением оглядывалась по сторонам.

Андрей вдруг подумал: «А что, если я выйду из своего укрытия, возьму Верону за руку и, глядя ей в глаза, скажу: „Я не Олекса Сокач. Я — Андрей Лысак…“ Как она примет мои слова? А что, если улыбнется, опустит голову и признесет робким шепотом: „Мне все равно, кто ты, раз я люблю тебя“».

Андрей заерзал на кресле, попытался подняться. Но эта попытка была такой слабой, что мастер только спросил:

— Беспокоит?

— Нет, нет, — торопливо проговорил Андрей, и мысли его стали опять мрачными.

«Какой ты дурак! Зачем… ну зачем, скажи, назвался Олексой? Ведь ты ей понравился, ты, а не Олекса Сокач, не его имя. Теперь же, узнав, что ты самозванец, Верона испугается, убежит или милицию позовет».

Кляня себя, Андрей продолжал наблюдать за Вероной. Девушка все еще стояла под каштанами, не хотела, верить, что обманулась, все еще ждала…

— Пожалста! — объявил парикмахер.

Андрей с трудом оторвался от кресла. Расплачиваясь, долго собирал по карманам мелочь. Уходя из парикмахерской, тщательно прилаживал перед зеркалом фуражку. Наконец, взявшись за ручку двери, осмелился взглянуть на бульвар. Вероны уже не было под каштанами. Андрей с облегчением вздохнул, вышел на улицу, и тут наткнулся на своего благодетеля.

Дядя Любомир стоял одной ногой на тротуаре, другой — на ящике чистильщика обуви. Черноголовый, замурзанный и босой мальчишка из Цыганской слободки куском старой суконки наводил глянец на поношенные башмаки Крыжа.

Поспешно расплатившись с цыганенком, Крыж взял своего подопечного под руку:

— Здравствуй, Андрейка! Ну, как прошла твоя первая поездка? — спросил он, увлекая Лысака в тень бульварных каштанов.

— Плохо, дядя Любомир.

— Почему?

— Не для меня такая работа. Не понравился паровоз. Хочу перекантоваться на другую профессию.

Крыж так крепко стиснул руку Андрея, что тот скривился от боли и с удивлением посмотрел на благодетеля.

— Брось и думать об этом! Твое место на паровозе. Слышишь? Садись!

Они расположились на уединенной, скрытой молодой зеленью скамейке.

— Выполнил поручение?

— Какое? — В голосе и в глазах Андрея были робкое недоумение и растерянность, вызванные столь резкой переменой дяди Любомира. Всегда был таким добрым, тихим, услужливым, а теперь чужой и злой. Что с ним произошло?

— Ты уже забыл, какое я давал тебе поручение? Туннели!

— А!., Все сделал. Вот. — Андрей достал из кармана записную книжку и передал ее Крыжу.

Злые морщины на бритом, сухом и жестком лице Крыжа разгладились, и на губах показалась улыбка:

— Даже записал. Хорошо! Молодец! Спасибо! Надеюсь, записывал умело, не на глазах у всех… — Он поднял очки на лоб, насмешливо прищурился. — Помнишь, Андрейка, какую ты мне дал расписку, когда брал деньги?

— Помню. А почему вы сейчас спрашиваете об этом?

— Вот по этому самому, — Крыж похлопал ладонью по записной книжке. — Помнишь, ты написал: «Деньги получил за оказанную услугу». Так вот она, эта самая услуга. — Крыж опустил записную книжку во внутренний карман пиджака. — Еще раз спасибо! Теперь мы пока квиты. И дальше будем так же строго считаться. Помни, ни одна твоя услуга не останется неоплаченной.

Андрей онемело смотрел на дядю Любомира. Он уже догадался, с каким человеком свела его судьба, но боялся поверить себе, еще надеялся, что ошибается. Он сказал, заискивающе улыбаясь:

— Дядя Любомир, вы здорово переплатили. Моя услуга не стоит таких денег. Любой паровозник выполнял бы ваше поручение рублей за тридцать, а вы мне уже тысячи отвалили.

— Овчинка стоит выделки. Я тебе тысячи отвалил, а мне отвалят втрое больше.

— Кто? — почти шепотом спросил Андрей и почувствовал, как леденеют руки, а язык становится тяжелым и пухлым.

— Кто, спрашиваешь? Мои старые друзья. Теперь они и твои друзья. Через недельку или чуть позже твоя записная книжка будет лежать в несгораемом шкафу наших друзей, рядом с твоей распиской. — Крыж надвинул на глаза очки и через их выпуклые стекла холодно и властно посмотрел на Андрея. — Если вздумаешь кочевряжиться, переживать лишнее, то я… — Крыж извлек из внутреннего кармана край записной книжки. — Одним словом, надеюсь, что ты не дурак… Отныне будешь делать не то, что тебе хочется, а то, чего я потребую. Во-первых, я требую, чтобы ты прекратил посещать рестораны, бары, кафе, перестал паясничать и транжирить деньги. Ты не должен привлекать к себе внимание людей: в Яворе не любят гуляк. Ты будешь тихим, скромным и трудолюбивым рабочим. Да, обязательно трудолюбивым. Во-вторых, ты сейчас же пойдешь на Кировскую, к дому № 24, встретишься с Вероной Бук и скажешь ей, что ты обманул ее, назвавшись Олексой Сокачем. Не бойся, она простит тебя. Полюбила, потому и простит. В-третьих, ты отправишься к Олексе Сокачу и пригласишь его к себе домой отпраздновать с ним свою первую поездку. Мать уже подготовилась к встрече. Ты целый вечер не будешь отходить от Олексы. Накачивай его вином и водкой и тверди одно: «Ах, как мне понравилось работать на комсомольском паровозе! Ах, каким я стал теперь крылатым, когда взлетел на Верховину!..» В-четвертых, ты напишешь примерно такое заявление в школу машинистов: «Уважаемый товарищ начальник! Я решил не возвращаться к вам. Попав на паровоз, я понял, что из меня получится бумажный машинист, если я годик не поработаю кочегаром и годик не похожу в шкуре помощника механика… Жизнь, мол, практика, труд — лучшая школа… Извините, мол, спасибо за гостеприимство, не поминайте лихом…» В-пятых, ты решительно изменишь свой приметный облик на обыкновенный. Рядовая прическа. Серый галстук. Приветливая, добрая улыбка… Улыбайся всем: и тем, кто тебе нравится, и тем, кого ненавидишь. Улыбайся тому, кто тебе полезен сегодня, и тому, кто тебе понадобится завтра или даже только через год. Вот пока и все. Довольно на сегодня. — Крыж озабоченно посмотрел на часы. — Перерыв кончился. Иду торговать книгами. До свидания, Андрейка!

Он похлопал Лысака по бледной, бескровной щеке и пошел по бульвару — в черном поношенном костюме, в старомодной шляпе, высокий, с худой, жилистой шеей, чуть прихрамывая на правую ногу.

Так Андрей Лысак, двадцатилетний юноша, перед которым когда-то было открыто столько дорог, ведущих к вершинам жизни, закончил свой кандидатский стаж и перешел в ранг агента вражеской разведки. Резидент дал ему кличку «Красавчик». Андрей пока не знал об этом. Скоро узнает. Многое еще предстоит ему открыть горьких и страшных истин.

Захватив донесение лейтенанта Гойды и фотокопию с записной книжки Андрея Лысака, майор Зубавин вышел из своего кабинета и направился в конец коридора райотдела МГБ, в комнату, отведенную Шатрову на время его пребывания в Яворе. Переступив порог, Зубавин остановился в двери, изумленный и чуть-чуть растерянный. Он ожидал увидеть облаченного в мундир седоголового полковника Шатрова, а за столом сидел моложавый черноголовый человек в сером фланелевом костюме, в светлой рубахе, повязанной синим в белую горошину галстуком.