Закон - тайга - Эльмира Нетесова

Николай Федорович проверил суставы, мышцы. Потом снял с себя меховую куртку, засучил рукава и, цыкнув на няню так, что ту словно ветром из палаты унесло, принялся втирать, разминать, массировать Тимку. Тот зубами в подушку впивался не раз. Холодный пот выступал на лбу, а горячий — лил по спине ручьями. Тело горело, прокалывало нестерпимой болью.

— Дядь Коль, дай передохнуть, — взмолился Тимка, но старик будто не слышал.

Он разминал, делал втирания зеленой пахучей мазью, которая тут же впитывалась и прогревала тело насквозь.

Тимка едва сдерживал крик. А дед словно мстил ему за свою боль, не обращал внимания на стоны напарника.

Все врачи уже ушли из больницы, и только старая няня, изредка поглядывая в щель, плакала, но войти не решалась.

Когда рубаха на спине старика взмокла от плеч до пояса, он оставил парня, сел на табуретку рядом с койкой, вытирая лоб.

Тимка переводил дух. Тело перестало ныть и болеть. Непривычная забытая легкость вернулась к нему.

— Дядя Коля! Как лафово! Кайф! Ничего не болит!

— Вот бы эдак помять с недельку, сам с койки в тайгу сбежишь, — засмеялся старик.

— Мне б так научиться!

— Я то умение в Сибири перенял. Чтоб выжить, наловчился подмогать ссыльным. Всем впрок шло.

— Ты меня за глупость прости, дурака, — отвел глаза Тимоха.

— Будет старое ворошить. На бумагу. В ей твое имя и этих мужиков, каких в Вахрушев свезти сбирались. Дай вам Бог удачи! А я к себе на заимку уберусь, зиму коротать. — Связал дед рюкзак и, словно спохватившись, добавил: — Пушняк с твоих капканов и петель сгребли охотоведы. С зимовья. Тыщи на полторы будет. Упреждаю заведомо.

Тимка отмахнулся:

— Не надо мне. Ваше это. С твоей заимки, дядь Коля. Мне другую, свою отведут скоро.

— Будешь дуть, как дадуть. А нынче не вороти рожу от того, что тайга дала. Ей видней! И давай кончай хворать! Выправишься — наведывайся.

— Спасибо, дядь Коль. Непременно приду, — пообещал Тимоха.

После ухода охотника из больницы начало темнеть.

«Погожу нынче в тайгу вертаться. Заночую в дому», — решил охотник и обогнул барак фартовых, чтоб быстрее пройти к своему дому.

Из барака шум услышал. Брань донеслась такая, что деда передернуло. Он приостановился.

— Чтоб я, бугор, в шестерки к фраеру?! Это я что ж, лидером стал? Иль вы все скурвились разом? В гробу я видел благодетелей. И в Вахрушеве фартовые без булды дышат!

— Не гомонись, бугор! За жопу тебя в тайгу не тянут. Фалу- ем, то — верняк. А коль не по кайфу — отваливай в Вахрушев.

— Кенты! Мать вашу… За пайку падле жопу лижете! Честные воры! Сявкам на смех утворили! На разборке трандели, чтоб Тимку вывести с закона, теперь его паханом взяли?

— Не мы его. Он нас берет. И хвост не подымай! В Вахрушеве тебя не пахать, вламывать сфалуют. А нет — в шизо кинут до звонка. Чтоб не ботал много.

— Кто ботает? Кого в шизо? Это ты, гнида, вонял тут? — послышался глухой удар, потом стук. Со всех сторон заорали кенты.

Николай Федорович покачал головой и заспешил к дому, посочувствовал в душе Тимофею, что бригада ему перепала и впрямь никчемная.

А фартовые до ночи не могли успокоиться. Спорили, ругались, дрались. Словно не в тайгу, а в зону их отправляли.

Злило многих то, что именно законников, бывших паханов «малин», хозяев зон отправят под начало Тимке. А кто он такой, чтобы бугрить фартовыми?

Но сколько ни дери горло, даже шестерки понимали, что в тайге куда как проще и легче будет, чем в Вахрушеве. Оттуда даже законники не все и не всегда выходят на волю.

— Одним на льдине Тимоху сделаем. Сам пахать станет!

— Не посадим его на положняк. И долю не дадим, — духа- рились воры.

Костя лежал на своей шконке не дыша. Уж чего не услышал он сегодня! Как только его не обзывали. Сколько угроз сыпалось на голову! Бугор даже кулаки в нюх совал. Обещал тыкву сорвать и выкинуть в парашу.

Все терпел Кот. Знал: нет иного выхода у кентов. Никто другого не предложил. А ехать в Вахрушев всем вместе пришлось бы.

«Ничего, базлайте, падлы! Потом навар с вас за свое сниму. Что сберег паскудных от уголька», — думал Костя, забившись с головой под одеяло.

Законники долго не успокаивались, поносили последними словами Тимоху, Костю, участкового. Проклинали всех легавых и заодно с ними тайгу и шахты.

Даже сявки устали от брани. И, забившись по углам, радовались, что скоро уйдут законники из барака в тайгу и не надо будет приносить им жратву, вытаскивать за ними парашу, убирать грязь в бараке, топить печи, сбиваться с ног от усталости и получать за все это пинки и окрики.

Даже шныри и шестерки повеселели. Понимали; что скоро всем им облегчение выйдет.

Жалели ль они законников? Да какой от них навар фартовой мелкоте. Кроме обид, ничего не помнилось.

Вот и теперь… Ну разве не фраера? До тайги еще сколько, а они уже барахло шмонают по всем шконкам. Метут свое и чужое не спросясь. Будто, кроме них, никому дышать не надо.

Вон сявкин шарф надыбали. Единственная ценная вещь в гардеробе. Ею и башку, и задницу грел. Три кровных пайки отдал за него обиженнику. И это отнимают. У сявки слезы бусинами закапали. Потянул свой шарф с шеи законника. На свободном конце булавкой повис. Фартовый и внимания не обратил. Стряхнул, как пушинку.

А вон там шнырь зубы показал. У него байковую рубаху сграбастали. Шнырь ее только что с плеч снял. Постирать хотел. Куда там. Подцепил законник кулаком в зубы и вырвал рубаху. Взамен нее даже майку не дал.

У майданщика носки взяли. Теплые, вязаные. Тот вернуть попытался и тут же пожалел о том.

Портянки, полотенца, рубахи и брюки, свитеры и безрукавки — все забирали законники. И, оглядев, решили сегодня же тряхнуть работяг. Забрать у них излишки теплого.

На это дело отправили троих. С наказом: мол, если добром не отдадут, отнимайте.

Законники пожаловали в соседний барак, когда работяги уже спать ложились.

— Теплое? Да вы что, съехали с луны? Нам самим его не хватает! — рыкнул рыжий плотник и, послав фартовых грязно, полез на шконку.

Эти работяги ни разу не трамбовались с фартовыми. Не знали, что такое фартовый шмон. А потому не ждали для себя ничего плохого.

И только фартовые были готовы ко всему. Знали: самое верное — внезапность. Она всегда приносила навар и удачу.

Первым слетел от удара рыжий плотник. Со шконки на пол сбили кулаком. Матеря его, и на других налетели.

— Налог не даете, про положняк забыли. Еще и посылать будете, козлы!

— Трамбуй их, фартовые!

— Снимай навар с хорьков!

— Фартовые?! Щипачи! Налетчики проклятые, голубятники! — опомнились работяги и, ухватив что под руки попалось, кинулись на законников. — Мети их, мужики! Врежь по блатной роже!

— Грабители! Как были ворьем, так и остались! Их не в Вахрушев, на Колыму надо! Навечно! Чтоб передохли! — выбили работяги законников из барака.

Едва прогнали, милиционеры запоздало шум услышали. Прибежали.

— Что случилось?

Работяги, переглянувшись, плечами пожали недоуменно. Друг друга без слов поняли.

Но в это время в барак вломилась фартовая кодла с криком:

— Бей козлов! — рванулись по проходу и только тут увидели милиционеров.

Работяги не дрогнули. Даже не оглянулись на воров. Фартовые вмиг стихли. Кулаки в карманы спрятали.

— Ну что ж, Налим, опять за свое? — скрутил стопорилу милиционер.

— Срывайсь, мусора, — прошел шепот меж фаотовых. И те, кто был позади, мигом выскакивали из барака работяг.

— За гревом пожаловал? — ухватил юркнувшего за спины налетчика участковый и сказал зло: — Всех в клетку! Никакой тайги скотам! Завтра в Вахрушев. Распустились, негодяи!

Пятерым законникам слинять не удалось. Утренним поездом, чуть свет, они навсегда покинули Трудовое. Их увозили под усиленной охраной, под смешки работяг, под злую брань кентов, проклинавших легавых.

В это утро Тимофей встал на ноги.

Вечером Костя рассказал ему о случившемся, и Тимоха вслух пожалел, что не оказалось в числе отправленных нового бугра. Знал: этот немало попортит крови всем.

Кот сделал вид, что не услышал сожаления Тимки. Предупредил, что законники уже готовы к отправке в тайгу.

А через неделю Тимку выписали из больницы. После недолгого разговора в госпромхозе на бригаду выдали снаряжение, продукты и, заключив с ними договоры, отправили в тайгу, пожелав удачи на снежных тропах.

Восемь законников и Тимофей ранним утром ушли в тайгу на лыжах, волоча за спиной непомерно вздутые рюкзаки.

Их заимка, сжатая в распадке, звалась по-недоброму — Мертвая голова. А все потому, что у начала распадка стояла сопка, похожая на голову. И была она черной то ли от частых пожаров, то ли потому, что от макушки до задницы была сплошь из угля.

Здесь, в сердце таежной глухомани, куда не долетали человечьи голоса, и определилась на работу бригада фартовых.