Лев в тени Льва. История любви и ненависти - Павел Басинский

«Вызывали неистово автора, – пишет Софья Андреевна мужу, – целый антракт кричали, пока сказали, что автора в театре нет. К нам в ложу нагрянуло столько народу, баронесса Икскуль, Репин, Григорович, дамы разные – просто ужас».

На премьере пьесы в Малом театре в Москве 29 ноября Толстого тоже не было. Но он пришел на генеральную репетицию спектакля.

«Поставили “Власть тьмы” превосходно, – в тот же день в письме к Льву Львовичу поделилась радостью Софья Андреевна. – Декорации так сделаны, особенно двора, что полный престиж и можно забыть, что это театр, а не действительность. Играют тоже хорошо, хотя желательно бы лучше. Когда кончилась сцена Митрича с девчонкой, которая сыграла удивительно, – весь театр плакал… Папа не очень показывал, что с ним происходит; он усиленно сморкался и молчал. Только сказал, что жалко, что такую девочку маленькую играть заставили такую ужасную вещь и что совестно это. А это-то и трогательно, по-моему, что девочка маленькая».

С этого времени «Власть тьмы» с успехом шла во многих театрах. Но слава Толстого-писателя не мешала власти продолжать и даже усиливать гонения на «толстовцев». Кроме Хохлова и Изюмченко за отказ от военной службы пострадали публицист Михаил Аркадьевич Сопоцько и друг Толстых, театральный деятель Леопольд Антонович Сулержицкий – одного посадили в тюрьму и сослали в Олонецкую губернию, другого отправили на принудительное психиатрическое обследование.

В июне 1895 года начинаются гонения на секту духоборов, которой сочувствовал Толстой. Поводом стало торжественное сожжение духоборами оружия в Елизаветпольской и Тифлисской губерниях. Если в первой – это прошло сравнительно спокойно, то в Тифлисской – губернатор Шервашидзе с казаками устроили настоящее побоище. «Так били, так раскровянили лица, что брат брата не узнавал: трава была не видна от крови», – вспоминали очевидцы. Рассказывали страшные подробности о постое казаков в духоборческом селе: «Казаки откровенно грабили, секли мужчин и насиловали женщин, предварительно заперев мужчин в сараи».

На Кавказ с целью выяснить положение дел отправляется соратник Толстого Бирюков. Толстой пишет первое письмо руководителю духоборов Петру Васильевичу Веригину, которое начинается обращением «Дорогой брат!», а заканчивается словами: «Не могу ли чем-нибудь служить вам? Вы меня очень обрадуете, если дадите какое-либо поручение». С этого момента начинается деятельное участие писателя в судьбе духоборов, которое завершится их переселением (около 8000 человек) в Канаду в 1898–1899 годы. Чтобы финансировать это переселение, Толстой, вопреки своему отказу от авторских прав, все-таки продаст права на издание романа «Воскресение» издательскому магнату Адольфу Федоровичу Марксу.

В свете этих событий отец просто не мог глубоко входить в положение больного, но все-таки уже выздоравливавшего сына. Поэтому пять писем, написанных им Лёве с мая по декабрь 1895 года, это совсем не мало, но очень много.

«Соскучился по тебе, дорогой Лёва, давно не имея известий о тебе и зная, что ты один. Не знаю, как на тебя, – и в болезненном состоянии, – но я любил и молодым и теперь люблю быть один. Ближе к Богу, не развлекают от Него. А это очень хорошо всем нам и тебе в особенности, в твоей болезни».

В подробности физического состояния сына он не входит и о них не спрашивает. Его волнует только его духовное настроение. «Одно, что бы я желал для тебя, это то, чтобы ты хоть немного верил, что основа твоей жизни в душе, а не в теле».

С большей озабоченностью он пишет о болезни Софьи Андреевны. Но и здесь Толстой неумолим: «Душевное состояние мама́ лучше в том смысле, что горе менее остро, физически лучше, но нехорошо тем, что она не может подняться на религиозную точку зрения и прямо страдает о том, что дорогое ей существо, бывшее живым, зарыли в землю, и от существа этого ничего не осталось…»

А в дневнике замечает: «Соня всё так же страдает и не может подняться на религиозную высоту… Причина та, что она в животной любви к своему детищу привила все свои духовные силы».

Впоследствии Софья Андреевна прочитает эти слова и оскорбится. «Почему животной любви? – спрашивает она в “Моей жизни”. – Много у меня было детей, но именно к Ваничке в наших обоюдных чувствах преобладала духовная любовь. Мы жили с ним одной душой, понимали друг друга и постоянно уходили, несмотря на его возраст, в область духовную, отвлеченную».

Отношение к смерти Ванечки выявило разницу в понимании супругами не только материальных, но и духовных вопросов. Для отца мертвый сын – «существо, бывшее живым», которое «зарыли в землю». Для Софьи Андреевны – источник непреходящей боли, часть ее самой, которую «зарыли в землю». Толстой это в общем-то понимает, но отказывается признать это духовными переживаниями. Точно так же он беспощаден к Лёве, когда тому элементарно плохо, когда он нуждается в ласке, «няньке», а вместо этого получает моральные наставления.

Но не будем спешить с выводами… Как ни странно, но именно в 1895 году Софья Андреевна в отношении к Лёве занимает позицию, в чем-то сходную со взглядами мужа. А в чем-то еще более беспощадную…

С мая по декабрь она часто пишет сыну, переживая за его одиночество вдали от родных. Сохранилось двадцать одно письмо Софьи Андреевны к Льву Львовичу 1895 года, хранящиеся в рукописном отделе Пушкинского Дома и опубликованные в 2010 году в журнале «Октябрь» Тамарой Бурлаковой. Эти письма – история болезни одновременно и сына, и матери. В этих письмах она особенно откровенна с Лёвушкой (сыном), возможно, потому, что Лёвочка (муж) уже не может быть ее собеседником в каких-то интимных вопросах.

Но в этих письмах постоянно присутствует как бы третий участник переписки – мертвый Ванечка. Именно он в глазах матери является судьей в решении этих вопросов.

«Милый Лёва, пишу тебе главное, потому что хочется отозваться на твои ласковые слова нам, старичкам. На вид всякому покажется, что ты только думаешь о своем нездоровье, а я знаю, что ты своей чуткой душой чувствуешь всех нас больше, чем кто-либо, и любишь нас, и ждешь своего выздоровления, чтоб пожить с нами и даже для нас, если это понадобится. А я, с своей стороны, молюсь, как Ваничка, его словами, о твоем здоровье и надеюсь на твое выздоровление и на то, что еще твоя жизнь будет и полна, и счастлива, и полезна людям» (письмо от 8 мая).

Ванечка, со смерти которого прошло чуть больше двух месяцев, сразу становится главным героем этих писем. И всё, что происходит с третьим сыном, мать понимает только как проекцию судьбы Ванечки. Буквально – как исполнение его воли. Это уже не рациональный подход отца к «душе» и «телу» в их противоречии, а безумный взгляд больной матери на сыновей как на «вампира» и «донора». В одном убывает, в другом прибавляется. Один умер, другой обязан жить.