Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

– Здравствуйте, – продолжал тот же незнакомый голос. – Я – Бьюкенен, английский посол, простите, что тревожу вас так рано. Прошу вас, если возможно, сейчас же передать Его Величеству, что мною только что получено телеграфное сообщение от моего правительства, что Его Величество, мой король, объявил войну Германии и что с этой минуты мы идем в самом тесном единении с Россией против нашего общего врага.

– Какая радостная весть для нас всех, – начал быстро я, вспоминая ходившие настойчиво слухи о колебании Англии, но он меня перебил:

– Прошу вас также передать Ее Величеству императрице, что ее желание, касающееся свободного проезда принцессы Н., – посол назвал чье-то иностранное имя, которое я теперь забыл, – нашим правительством будет с готовностью исполнено. А теперь, дорогой полковник, быть может, вы не откажете передать государю императору также и мою личную радость и удовлетворение по поводу этого известия.

– О, конечно, – ответил я. – Его Величество находится теперь не здесь, а в своем коттедже в Александрии, но я сейчас же еду туда и оттуда вам позвоню.

– Благодарю вас и до свидания, – закончил уже обычным голосом Бьюкенен104.

Я велел подать себе немедленно дежурную флигель-адъютантскую тройку и позвонил к камердинеру государя, чтобы предупредить его о моем неурочном приезде.

Его Величество еще почивал, но должен был вскоре встать. Во всяком случае, он приказал себя будить, если будет что-либо важное.

Александрия находилась довольно далеко от петергофского Большого дворца. Пока закладывали тройку, пока я одевался и ехал до коттеджа, прошло не менее % часа.

Государь, предупрежденный камердинером, уже встал и сейчас же меня принял в своем памятном мне маленьком кабинете рядом со столовой.

Он был бледен и, несмотря на утро, казался очень утомленным, но был приветлив и спокоен, как всегда.

– Что такое случилось, Мордвинов, – спросил он, добродушно улыбаясь, – что вы даже намеревались меня будить?

– Только из-за очень хорошей новости, Ваше Величество, – отвечал я. – Английский посол звонил сейчас по телефону и просил вам немедленно доложить, что Англия объявила войну Германии и идет вместе с нами против немцев. Он об этом только что получил телеграмму от своего правительства.

– Действительно хорошая новость, – отвечал государь, – но для меня уже старая. Я еще вчера поздно вечером получил телеграмму об этом лично от короля и уже ему ответил. Теперь нам намного будет легче.

– Ваше Величество, – продолжал я, – посол просил повергнуть перед вами и его личную радость и полное удовлетворение по поводу этого события. Что прикажете ему передать?

– Поблагодарите его искренно от меня за его приятное сообщение и скажите, что я лично и раньше никогда не сомневался в том, что в случае нападения и беды Англия всегда выступит на нашей стороне и поможет России.

И эта страница истории уже давно повернулась!

Хотя в обеих странах еще живут те же самые люди, как и перед началом войны, но, вероятно, наступили другие времена.

Окропленная даже совместно пролитой кровью дружба Англии к прежней России существовала недолго. Хотя и не вся Англия, но ее правительство первым из наших союзников пошло на сближение с большевиками105, разрушившими нашу родину, признало этих изменников общей цели равноправными106 с собой и даже с почетом допустило в Букингемский дворец убийц не только двоюродного брата своего короля, но и убийц верного друга и фельдмаршала Великобритании.

Оно допустило в свою среду презираемых всем миром палачей и отказало, несмотря на горячее желание своего короля[3] в гостеприимном убежище их жертвам107.

Судя по напечатанным воспоминаниям дочери английского посла в Петербурге Бьюкенен, именно глава английского правительства Ллойд-Джордж воспротивился переезду государя и царской семьи в Англию под предлогом возможности из-за этого у себя рабочих беспорядков и боязни испортить отношения с тогдашним правительством Керенского!108

В императорской, не парламентарной России поступили бы, конечно, по-другому. По-другому, конечно, думает и большинство самих англичан – негодующие голоса из их среды раздаются все громче и громче. Надо надеяться, что недалеко то время, когда им подчинится и парламент.

Но даже временное торжество большевиков и унизительную дружбу с ними Европы уже не вычеркнуть со страниц истории – оно останется там навсегда ярким показателем нашего жалкого времени…

XII

Никогда весна и жизнь нам с женой не казались такими прекрасными, как в 1906 году. Мы обыкновенно рано, сразу после полкового праздника, уезжали на лето к себе в имение, и всегда этот переход от городской жизни к деревенской нас очаровывал.

Но тогда было действительно что-то особенное. Дни стояли изумительные; солнечные, тихие, душистые.

В нашем старом, всегда тщательно прибранном к приезду саду одновременно – что случалось редко – цвели не только все фруктовые деревья, сирень и черемуха, но и всевозможные декоративные кустарники – картина, от которой не хотелось оторваться.

Весь воздух был пропитан самыми нежнейшими запахами и полон щебетания бесчисленных птиц.

Наша холмистая местность отрогов Валдайских гор с ее далекими перелесками, с причудливо извивающимися речками и дорогами казалась тогда еще прекраснее из-за свежей зелени полей, красивых оттенков только что вспаханной пашни и целого моря весенних цветов.

Шел уже десятый год со дня нашей свадьбы, но мы были молоды, беспечны по-прежнему и по-прежнему крепко любили друг друга. Все окружающие относились к нам с сердечной добротой, друзей у нас было много, врагов совсем не было, или мы их не замечали.

Наши маленькие дети также были совершенно здоровы и прелестны в своем постоянном радостном оживлении. Было так хорошо от полноты нашего счастья и в душе, и снаружи, что даже порою становилось страшно.

Помню, что мы с утра до вечера бродили как очарованные по нашему нарядному Лашину, радовались на детей, на все, что нас окружало, и жена все повторяла: «Я чувствую себя в настоящем раю… больше желать уж нечего».

И вдруг, в один день, от незаметного для глаза случайного микроба, все сверкающее у нас потемнело, а внутри все громадное рушилось. Неожиданно захворали дети от болезни, занесенной деревенскими уборщиками еще до приезда в наш дом.

Прошло два томительных по беспокойству месяца, младшие стали поправляться, а старшему становилось все хуже и хуже.

Все усилия известного профессора, приехавшего благодаря содействию великого князя Михаила Александровича, в нашу глухую, удаленную на 100 верст от железных дорог деревню, не помогли. В день своих именин, вечером 30 августа, наш дорогой мальчик скончался на наших руках, не приходя в себя.