Экскременты космических лосей - Крюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 15: Тачка, жрачка, колбаса и моральные страдания
За последнее время Дюндель изрядно потратился и был почти на мели. Ему приходилось даже придумывать мифические предлоги для того, чтобы не видеться с Гвендельфиной. Разлука была невыносима, однако Дюндель знал: настоящий мужик не имеет права говорить фразу «у меня нет денег». «Пусть лучше думает, что я по бабам хожу», – решил для себя елдыринец. Сама же гордая Гвендельфина никогда не надоедала избраннику звонками. От этого его бедное сердце рвалось на части: он боялся, что красотка найдёт себе кого-нибудь другого.
Дюндель знал, что концерты приносят хорошую прибыль организаторам. Он получал только малую долю того, что удавалось заработать. В какой-то момент ему это осточертело. «В конце концов, кто здесь рэп-звезда? – возмущался елдыринец, глядя на афиши. – Пойду и потребую у Харальдюфа больше денег!»
Как и все важные чиновники, маэстро жил в Беатрис-Тинслей и появлялся в Каролин-Порко лишь иногда.
– Хочу просить прибавки, – сказал Дюндель своему менеджеру.
– Ишь, какой борзый! – усмехнулся тот. – Ничего ты не получишь.
Прорваться к Харальдюфу оказалось нелегко. Наконец, Дюнделю это всё же удалось. Оглядывая мраморную роскошь кабинета, бедняга немного оробел.
– Ну, чего ты хочешь? – нетерпеливо спросил Харальдюф, поспешно листая какие-то голограммы. – У меня мало времени.
– Я… это… – произнёс Дюндель, собираясь с мыслями. – Короче, денег не хватает.
Свернув документы, маэстро тотчас же окинул его хлёстким, выразительным взглядом.
– Денег? – проговорил он с притворным удивлением. – Каких ещё денег?
Над кабинетом нависла неловкая тишина. Дюндель смотрел, почти не моргая. Неужели не ясно, каких? Обычных денег – таких, за которые можно купить элегантное манто или сборник стихов Баратынского.
– Хотел бы изменить условия контракта, – пробубнил Дюндель, опустив глаза. – Увеличьте мне процент.
В течение нескольких секунд Харальдюф смотрел на него едким, презрительным взглядом.
– Ах ты ж наглая морда, – произнёс, наконец, маэстро. – Как ты смеешь являться ко мне в кабинет и чего-то требовать?!
Елдыринец сидел, потупившись в узорчатый край стола. Харальдюф заставил его почувствовать себя ничтожеством. Первой мыслью было уйти, однако что-то удерживало на месте.
– Вспомни, тля, где я тебя нашёл, – произнёс маэстро, желая приструнить музыкантишку. – И ты, гнида, ещё требуешь прибавки? Подумай-ка своим микроскопическим мозгом, сколько времени тебе придётся её отрабатывать!
– В контракте сказано о восьми годах, – упрямо проговорил Дюндель. – Если вы увеличите процент, я могу работать на вас дольше этого срока.
Харальдюф рассмеялся – надменно и уничижительно.
– Я вижу, ты и вправду тупой, – сказал он, понемногу успокаиваясь. – Какие восемь лет? Пройдёт ещё немного – и публика здорово устанет от твоих «пацанских» откровений. Будешь тогда за три копейки на корпоративах выступать… И скажи спасибо, если найдутся олухи, готовые отдавать свои деньги убогому бездарю.
Сердце Дюнделя сжалось от обиды и возмущения. Он вспоминал слова генерала о своём творчестве. Внутри у елдыринца что-то переломилось. Ужас и отчаяние превратились в безрассудную, бессильную, опрометчивую ярость.
– Вы заработали на моих концертах ни один миллион космотугриков, – неожиданно для себя сказал Дюндель. – Так что могли бы и повежливее с «убогим бездарем».
Харальдюф едва не потерял дар речи: презренный червяк посмел дать отпор его хамству. Мелкие глазки маэстро увеличились вдвое; пыхтя, он в бешенстве смотрел на Дюнделя.
– Ах ты жалкое чмо, – проговорил Харальдюф. – Ты, может, ещё и гением себя возомнил? Так вот запомни, шваль: если тебя жрёт тупое быдло – это ещё не значит, что ты талантлив!
Дюндель горько усмехнулся: терять было нечего.
– А вы, как я посмотрю, уважаете публику, – произнёс елдыринец.
– Ты идиот, – сказал маэстро, нажимая на кнопку вызова охраны. – Публика, которая готова потреблять что угодно, не заслуживает никакого уважения.
Крепкие ребята вышвырнули Дюнделя вниз по лестнице. Пока летел, он многое понял. Настал момент, которого Дюндель так сильно боялся: пора было признать, что все эти «яйца йоу-йоу» – всего лишь однодневная жвачка для широких масс. Без Харальдюфа он никто, а завтра о нём даже не вспомнят.
Хромая, Дюндель забрался на крышу и вызвал аэротакси. Он, похоже, сильно ушиб поясницу: опыт – штука болезненная. Пролетая над городом, он перебирал тексты собственных песен – и не находил в них ничего, за что могли бы увековечить его потомки. «То ли дело древние поэты, – думал Дюндель. – Они наверняка заслужили бессмертие». Внезапно вспомнились произведения Ахматовой – и тут елдыринец наткнулся на страшную мысль: «Она действительно пыталась защитить свою культуру… от таких, как я».
И вновь помчались безумные дни: концерты, гастроли, репетиции. Раньше Дюнделю приходилась по вкусу такая жизнь. Даже тогда, когда известность стала рутиной, он по-прежнему чувствовал удовольствие, находясь на сцене. Теперь же всё было иначе; вместо упоительного творческого экстаза бедняга ощущал внутреннюю пустоту. Размышляя над стихами древних поэтов, он стал ненавидеть себя за то, что не может создать ничего достойного. «Много думать вредно, – говорил ему Антоха. – У меня от этого дядька спился». Вместе они вспоминали былые времена и потерянных друзей.
Тем временем продюссеры требовали от рэпера всё больше новых текстов. Однажды на вечеринке для знаменитостей Дюндель встретил эм-си Бездаря. «Я, пока сидел в туалете, сочинил такой удачный альбом!» – похвастался тот. Он, похоже, был под веществами.
За то время, что Дюндель вращался в кругах богемной тусовки, ему пришлось повидать многое. Почти все его знакомые употребляли карфаген и другие наркотики. Для одних это был мощный стимулятор, для других – способ уйти от реальности. Случалось так, что Дюнделю предлагали попробовать, но он отказывался. Влюблённость – ни с чем не сравнимый наркотик. Помимо этого, елдыринец знал: карфаген – удовольствие не из дешёвых… А Гвендельфине всегда нужны были подарки и развлечения.
Так или иначе, тема стимуляторов ещё никогда не касалась Дюнделя напрямую. Ни с кем из знаменитостей он не дружил, на вечеринках бывал нечасто. Поэтому, наверное, те продавцы, которые обслуживали звёзд, не имели доступа к доверчивым ушам рэпера. Всё поменялось, когда в один прекрасный день его менеджер Феликс – тощая помесь мундиморийки и зумбулянина – предложил ему «чудесную» таблетку.
– Я вижу, ты стал занудой, – сказал он как бы в шутку. – Знаешь, у любого творческого человека в какой-то момент наступает кризис. И тогда он не может обходиться без… своего рода стимуляции. Понимаешь, о чём я?
– Понимаю, – покладисто ответил Дюндель.
– Так вот, – продолжал Феликс, протягивая елдыринцу небольшой пакет, – это от Харальдюфа. Ему жаль, что всё так вышло у него в кабинете.
Дюндель недоуменно уставился на
