Жена тигра - Теа Обрехт

Зора между тем внимательно наблюдала за происходящим и напоминала натянутую струну. Впоследствии я узнала, что еще до того, как все это началось, она спросила у Даре, действительно ли он надеется найти сердце в чемодане, закопанном им когда-то, и он ей ответил: «Вы что, за идиота меня принимаете?», на что Зора — вот уж действительно чудо! — умудрилась промолчать. Но теперь стоны, доносившиеся из чемодана, поистине привели в ужас всех собравшихся. Люди принялись истерически молиться, и Зора не могла больше сдерживаться.

— Это же просто газы наружу вырываются! — воскликнула она, ни к кому конкретно не обращаясь.

На землекопов ее слова не произвели ни малейшего впечатления. Они снова запели, завыли, запричитали. Фра Антун на этот раз отказался даже прикасаться к их бутылке с травами и якобы святой водой, но по-прежнему терпеливо размахивал над чемоданом с останками своим кадилом, посверкивающим в лучах заходящего солнца. Зора явно выжидала, надеясь все же высказать свое мнение относительно происходящего, но минута шла за минутой, а такая возможность ей все никак не предоставлялась. В конце концов она отступила назад, к той стороне виноградника, где стояла я, поднялась чуть выше по склону, вытерла руки о халат и остановилась рядом со мной. Я прижалась к каменной изгороди, освобождая для нее место.

— Твоя бабушка прислала послание на мой пейджер, — сказала она, сунула мне свой халат, стянула с себя свитер и кинула его на землю у моих ног.

Подруга уселась, взяла у меня халат, положила его на колени и сказала, не оборачиваясь ко мне:

— Она написала, что, если ты откроешь пакет, домой можешь не возвращаться. — На шее у Зоры капельками выступила испарина — она долгое время стояла слишком близко к огню. — Несколько раз это повторила.

Два месяца назад Зора стала пользоваться новыми духами, и я еще не успела привыкнуть к их запаху, чужому для меня. Сейчас она сидела совсем близко, с пропахшими дымом волосами. Усталость, накопившаяся за день, по каплям выходила из нее вместе со слабым запахом спирта, мыла, сигарет и того дезинфицирующего средства, которое дала ей с собой ее мать. Я чувствовала резкий медицинский запах халата, видела сережки, чуть влажные от пота, и понимала: она снова ко мне вернулась. Все то, что, как можно было ожидать, Зора хотела бы мне высказать, попросту осталось висеть между нами. Теперь я сама уже не могла вспомнить те слова, которые заранее приготовила в ответ на ее возможные упреки.

Даре, смочив святой водой очередной чистый лоскут, осторожно, кость за костью, вытаскивал разрозненные части своего родственника из чемодана и с нежностью их протирал. Длинные желтоватые кости ног уже были бережно выложены на чистой простыне, предусмотрительно расстеленной на земле. Остальные землекопы курили, сгрудившись вокруг него спиной к ограде и к зрителям. Скрывая собственными спинами подробности этого странного ритуала, они тихо переговаривались и оживленно жестикулировали, обсуждая то ли советы той деревенской гадалки, то ли неуместное любопытство публики, собравшейся за оградой. Впрочем, многие догадались, что самая интересная часть уже позади, и постепенно начинали терять интерес к происходящему.

— Как поступила бы ты? — спросила я у Зоры.

— В зависимости от обстоятельств, — ответила она. — Что, например, сказал бы на это твой дед?

— Он заявил бы, чтобы я сделала так, как хочет бабушка, и не вскрывала пакет. — Я помолчала и прибавила: — Еще посоветовал бы, чтобы ты засвидетельствовала это.

— До субботы нам никак не успеть вернуться, — сказала Зора. — Впрочем, ты и так это знаешь. — Она взяла мою руку, положила себе на колени и держала так, не говоря больше ни слова.

Мокрая тряпка тем временем переходила из рук в руки. Землекопы отжимали из нее воду прямо на кости, промывали треснувший череп с пустыми глазницами и дьявольской усмешкой зубастого рта. На простыне постепенно материализовался позвоночник. Межпозвоночные диски были похожи на детские игрушки. В чемодане одновременно рылось так много рук, что было трудно сказать, кто именно извлек ту или иную кость. Но кто-то чрезвычайно дотошный и организованный умело и быстро раскладывал извлеченные части тела на простыне — крупные суставы, фаланги пальцев, — несмотря на то что аккуратно выложенный скелет все равно опять превратится в груду костей, как только его завернут в саван. Затем землекопы принялись ломать берцовые кости, перепиливать их тесаком — это для того, чтобы мертвец не смог встать после смерти и начать бродить среди живых, принося им болезни. Даре скрутил из тряпицы комок, засунул в него свой кулак и назвал это сердцем. Глядя на такое, я чувствовала себя полной дурой. Мне ведь и в голову не пришла столь простая возможность — создать некое метафорическое сердце. В общем, та старая карга, кто бы она ни была и где бы сейчас ни находилась, явно знала, что посоветовать.

В полной тишине Даре смочил святой водой кулак, обмотанный тряпкой, три раза плеснув на него. Сердце, только что вновь окрещенное, тяжело «забилось», когда он несколько раз ударил им по другой своей ладони. Его товарищ, тот грузный коренастый землекоп, вынес небольшой бронзовый горшок. Даре осторожно опустил в него скрученную тряпицу — «сердце», — полил ее маслом и поджег. Некоторое время горшок стоял на земле, все землекопы по очереди подходили, наклонялись и заглядывали в него. А я, ожидая, когда все это кончится, могла думать только об одном: о бессмертном человеке и его кофейной чашечке.

Затем они налили в бронзовый котелок, из которого все еще шел дым, немного воды и поставили его на раскаленные угли, оставшиеся в бочке из-под масла, где раньше горел костер. Даре сбрызнул эти угли и котелок остатками святой воды из бутылки и отбросил ее в сторону. Любопытствующие, уставшие от ожидания, начали расходиться. На площадке, освободившейся у ограды, двое мальчишек уже пинали ногами футбольный мяч.

Вода в котелке закипела, и Даре снял его с огня. Потом землекопы, не произнося ни слова и не проявляя никаких особых эмоций, стали передавать котелок друг другу, отпивая из него по глотку и стараясь не пролить ни капли священной воды, смешанной с золой. Некоторые даже шляпы сняли, иные не удосужились и сигарету изо рта вынуть. Фра Антун вместе со своей кадильницей подошел к нам и остановился, внимательно наблюдая за медленным продвижением котелка и за лицами людей, которые уже получили свой глоток «сердца», растворенного в воде.

— Где та малышка, что кашляла? — спросила я у священника.

— Она в доме осталась, — ответил фра Антун. — Спит, наверное. Сегодня днем ее унесли отсюда в сильном жару, и моя мать даже полицию пригрозила вызвать, если они вздумают ее снова на виноградник тащить.

Сумерки быстро сгущались. Солнце совсем исчезло за западным краем полуострова, и небо уже почти сливалось с водой. Мы по-прежнему наблюдали за происходящим, когда один из младших членов этой похоронной команды надел шляпу и вдруг быстро направился в нашу сторону. Зора уже готовилась протянуть ему питьевую воду и дезинфектант, но мальчишка решительно ее отодвинул и скользнул через калитку в глубь виноградника. Как-то сразу закончилось и все таинственное действо вокруг бронзового котелка. Кружок землекопов распался. Один мужчина отступил в сторону, вытер рот и громко расхохотался.

— Что дальше? — спросила Зора.

— Теперь будет бодрствование у гроба покойного, — ответил фра Антун.

— Куда же в таком случае ушел тот парнишка?

— Ему нужно привести кого-нибудь, кто мог бы похоронить пепел на холме.

— А что, он сам это сделать не может?

— Конечно, нет, — ответил фра Антун. — Он ведь член семьи.

— А вы можете?

— Я это делать не стану. — Францисканец посмотрел на нас из-под очков, поднятых на лоб, в эту минуту он был необычайно похож на гигантскую стрекозу. — Впрочем, ему нелегко будет найти человека, который согласится подняться к скрещению дорог теперь, когда тело покойного извлекли из земли.

— К скрещению дорог?

— Да, чтобы покойный встретился с нашей морой, — с улыбкой сказал фра Антун. — С тем духом, который собирает мертвых и уводит их с собой.

Тут вдруг я, еще не успев толком осознать, что именно имеет в виду фра Антун, заявила:

— Я пойду.

— Не будь дурой! — сердито сказала Зора, глядя на меня.

Фра Антун молчал и задумчиво грыз ногти, давая нам возможность самим решить эту проблему.

Тут я уперлась и заявила:

— Фра Антун, скажите Даре и его семейству, что я готова пойти на перекресток при том условии, что они завтра же утром отправят в больницу эту несчастную молодую мать вместе со всеми ее ребятишками.

Глава девятая

Медведь

Если о тигре и его жене жители деревни Галина говорят весьма неохотно, то о побочных, так сказать, участниках этой истории они вам тут же с удовольствием и без малейших колебаний расскажут.