Царь мышей - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Ну и что вы предлагаете? — тихо спросила Чаликова.

— Ответ очевиден — уходить сегодня.

Эти слова Дубов произнес с некоторой заминкой. Давно изучившая его характер и привычки, Надя почувствовала, что у Василия есть что-то еще на уме.

— Полностью вас поддерживаю, Василий Николаич, — пробасил отец Александр. — Иногда разумно вовремя отступить! Помнится, еще Михал Богданыч в двенадцатом году…

— Как же, так нам и дадут вовремя отступить, — с горечью усмехнулась Надежда. — Если то, что вы говорите о завтрашней охоте, действительно так, то из города нас просто не выпустят.

— На этот счет не беспокойтесь, — заверил Чумичка. — Я вам помогу уйти так, что никто и не заметит!

— Спасибо, Чумичка, — с искренним чувством промолвила Надя. — Ты столько раз нас выручал, выручи и в последний раз!

— В предпоследний, — уточнил отец Александр. — Знаете, тут неувязочка вышла. Я уж настрополился нынче вместе с вами идти, да честной отец Иоиль, что меня подменить согласился, он сегодня чем-то другим занят и вечернюю службу провести не сможет. Так что я, пожалуй, еще на денек задержусь. И уж буду тебя, друг Чумичка, просить, чтобы ты и меня так же само транспортировал, без лишний огласки.

— Сделаем, — пообещал Чумичка.

— А к вам у меня такая просьбица… — оборотился священник к Дубову и Чаликовой, но тут раздался стук в дверь, и на пороге появились хозяин дома господин Рыжий вместе с доктором Серапионычем.

— Могу сообщить новость — ваш, Наденька, протеже боярин Андрей уже отпущен из темницы и препровожден под домашний арест, — сообщил Рыжий.

— Хоть одна польза от наших стараний, — удовлетворенно заметил доктор.

— Ну а как там почтеннейшая княгиня Длиннорукая? — спросил Дубов. — Надеюсь, случай не очень тяжелый?

— Случай средней тяжести, но лечению поддается, — заверил Серапионыч. — Несколько дней усиленной терапии, и все будет в порядке.

— Очень рад, что с Евдокией Даниловной ничего страшного, — сказал Рыжий. — Ну ладно, оставлю вас, но к ужину жду непременно — и вас, батюшка, и тебя, Чумичка.

— Да, так вот, я не успел договорить, — продолжал отец Александр, когда дверь за хозяином закрылась. — Мне тут поступили прозрачные намеки, что и со мною тоже того… по справедливости поступить хотят. Уж не знаю кто, а видно, что ребята крутые — им человека загубить, что раз плюнуть. Ну я-то ладно, я уж свое отжил, а за Васятку боязно. В общем, просьба такая: когда пойдете, то возьмите его с собой.

— Ну конечно, возьмем, — ответила Надя. — Что за вопрос!

— Погодите, господа, вы хотите сказать, что мы возвращаемся уже сегодня? — слегка удивленно спросил Серапионыч. — Вообще-то не успел я войти, как милейший мосье Рыжий меня огорошил — вы, говорит, приглашены все трое назавтра на царскую охоту. Это ж такая честь, говорит, каковой даже ближние бояре редко-редко удостаиваются…

— Увы, царская охота отменяется, — с сожалением развел руками Василий. — Конечно, я не могу решать за вас — вы, Владлен Серапионыч, вправе принять это лестное предложение, но в таком случае за вашу безопасность я не дам и ломаного гроша. Извините, что опускаю подробности, но обстоятельства складываются так, что вам с Надей и Васяткой придется отправиться на Городище уже сегодня.

— Постойте, Вася, — резко перебила Чаликова, — а вы что, с нами не идете?

— Да, я решил задержаться еще на денек, — стараясь придать беспечность голосу, ответил Дубов. И, словно успокаивая Надю, с улыбкой добавил: — Знаете, Наденька, хочу напоследок отдать должок одному хорошему человеку.

Уточнять, кто этот хороший человек, Надежда не стала — если бы Василий хотел, он бы назвал его сразу. Но начни Надя перебирать всех Царь-Городских знакомцев, то царь Путята в качестве «хорошего человека», которому Дубов собирался отдать должок, пришел бы ей в голову в самую последнюю очередь.

Проводя какое-нибудь очередное расследование или разыскание и имея перед собой достойного противника, Василий Николаевич старался относиться к нему с долей уважения, сколь бы малоприятным человеком тот ни был. И противники, как правило, чувствовали это и соответственно относились к Дубову, даже если при этом испытывали к нему личную ненависть. Но то откровенное шутовское хамство, с которым их сегодня чествовал Путята, «достало» даже всегда сдержанного и рационального Дубова. И хотя «игра без правил» закончилась, по признанию самого детектива, со счетом 2:0 в пользу соперника, сдаваться Василий не собирался — он жаждал матча-реванша.

Внешний вид Христорождественского собора, как и многих других зданий Новой Мангазеи, нес на себе яркую печать того, что ученые люди именуют мудреным словечком «эклектика», или смешение стилей.

История создания сего удивительного сооружения тонула в глубине веков. Так как городские архивы сгорели при нашествии царя Степана (или даже нарочно были им сожжены), то теперь, глядя на окна, колонны, шпили и башенки Собора, можно было лишь гадать, каким образом он обрел столь причудливые очертания.

Более-менее это объясняло одно старинное предание, согласно которому храм начал строиться уже в те незапамятные времена (четыре, а то и пять столетий тому назад), когда на пересечении нескольких важных торговых путей возник маленький городок, населенный купцами, перекупщиками, кузнецами, плотниками, корабельщиками, корчмарями, плотогонами и людьми прочих ремесел, без которых в столь оживленном месте было не обойтись — выходцами из разных стран и народов, принадлежащими к самым различным верованиям. И когда встал вопрос, где им отправлять свои религиозные обряды, то решили построить одно общее здание на всех, ибо возводить несколько храмов ново-мангазейцам казалось не имеющим смысла ввиду малочисленности верующих каждой конфессии в отдельности.

Оттого-то над храмом, мирно соседствуя друг с другом, высились и мусульманский минарет, и острый шпиль, увенчанный позолоченным петушком, и «луковичный» купол, а перед одним из входов даже красовалась внушительная статуя Аполлона. Конечно, это мало соответствовало общепринятым канонам, но жители Новой Мангазеи такими вопросами в то время не озабочивались.

С течением веков город разрастался, увеличивалось и его население, со временем были выстроены и католический костел, и мечеть, и буддийская пагода для проезжих торговцев из восточных стран, но «общий» храм, став Христорождественским собором, сохранил свой неповторимый облик и даже сделался своего рода достопримечательностью Новой Мангазеи, разве что античное изваяние перенесли в городской сад, но не по соображениям веры, а дабы не искушать богомольных прихожанок обнаженной натурой.