Маршал Рокоссовский - Анатолий Корольченко

Восемнадцать десантников составляли группу прикрытия. Старший — Георгий Чмыга.

Десантники группы прыгают первыми. Приземлившись, они должны уничтожить охрану и вместе с летевшей на бомбардировщике диверсионной группой также уничтожить самолеты врага.

Перед вылетом они дали клятву.

— Идя на выполнение боевого задания, мы, моряки-черноморцы, клянемся тебе, Родина, стойко и мужественно драться с ненавистным врагом, беспощадно уничтожать фашистских гадов и их технику.

Каждый из нас горит благородным желанием мести. Мы будем мстить за отцов, матерей, сестер, за сиротские слезы, за поруганных жен и любимых девушек, за все злодеяния, учиненные гитлеровскими палачами. Никто из нас не дрогнет, как бы тяжело ни пришлось в бою. Будем драться до последнего, а последний — до последней капли крови, но задание выполним!

— Клянемся!..

С убаюкивающим и тревожным гулом самолеты продолжали лететь, приближая десантников к цели. Обогнав бомбардировщик, ЛИ-2 первым подлетал к аэродрому.

— Приготовиться! — из кабины выглянул штурман. И сразу все пришло в движение. Десантники поднялись, поправляя снаряжение и парашют. На передней стенке вспыхнула красная лампочка, взвыла сирена.

Расталкивая всех, к двери спешил штурман. Он ударил по рычагу дверного запора, дернул ручку. Дверь распахнулась, и в самолет ворвался вихрь.

В тот же миг вспыхнул где-то в стороне луч прожектора. И стало светло, как днем. В двери было видно, как внизу на земле часто вспыхивало и мерцало, вверх неслись огненные трассы. Даже услышали, как несколько очередей попало в фюзеляж и кто-то вскрикнул.

Смолкнувшая сирена снова заревела, но уже прерывистыми, бьющими по нервам торопящими гудками. Ей в такт замигала красная лампочка.

— Поше-ел! — Перепелица и Пасюк бросились к дверям и одновременно скрылись в освещенном проеме. За ним прыгнул Муравьев и Бережной, Гурома и Сотников…

— Не мешка-ай! — торопил штурман. — Поше-ел!

Сержант Чмыга едва шагнул, как встречный поток вырвал его из самолета, отшвырнул. Лежащая на кольце рука дернулась, но в самый последний миг он удержался, чтобы не раскрыть парашют. Он падал, освещенный прожектором, и с трудом удерживал руку.

— Четыре… пять… шесть… — медленно отсчитывал секунды свободного падения. Он падал, а луч словно сопровождал его. И еще он видел приближающуюся землю и на ней серебристые тела самолетов, строения, огненные вспышки.

Он рванул кольцо, когда ему показалось, что дальше падать нельзя. Едва парашют распустился, как пули защелкали по упругому полотнищу купола.

Тогда он вспомнил про автомат и, перенеся его из-за плеча на грудь, запустил длинную очередь по одной из вспышек.

— Получай, гад!

Иван Гурома — второй номер пулеметного расчета. У наводчика Николая Сотникова пулемет «дегтярь», а у него снаряженные патронами диски. И патронов он взял россыпью про запас, за счет продуктов. «С харчем как-нибудь обойдусь, было бы чем отстреливаться», — решил тогда десантник.

Оба прыгали одновременно, в две двери, чтобы на земле быстрей встретиться. И под куполом до самой земли следили друг за другом.

Когда Гурома приземлился и прибежал к Сотникову, тот уже лежал за пулеметом.

— Давай магазин, сейчас мы их причешем.

— По ком бить-то? — Иван не мог понять, куда стрелять.

Пальба шла отовсюду: и с восточной стороны, где стояли два прожектора — луч одного упал на аэродромное поле, а второй рыскал в небе, а еще один провожал удаляющийся двухмоторный самолет; и с противоположной стороны, где басовито выбивали дробь крупнокалиберные пулеметы; и от стоянки истребителей, находившейся в южной части аэродрома.

ЛИ-2 удалился, и теперь немцы сосредоточили огонь на десантниках. Со всех сторон неслись частые трассы очередей. Гул моторов, пальба скорострельных зенитных пушек — «эрликонов», дробь пулеметов и автоматов, взрывы и треск от полыхавшего огнем за самолетной стоянкой склада горючего — все слилось в единый хаос.

Отработанным ударом ладони Сотников замкнул на пулемете диск, дослал в ствол патрон.

— Бей по «мессерам»! — предложил Гурома. Лежа, они развернули оружие в сторону стоянки. В свете пожарищ и прожектора на фюзеляжах самолетов отчетливо виднелся в светлом кругу крест. Кресты казались мишенями, и Сотников вгонял в них пулеметные очереди. Бил по дальним самолетам, чтобы не мешать орудовавшим вблизи десантникам. Один из самолетов вспыхнул.

— Горит! — закричал Гурома. — Бей по второму!

У самолетов, тем временем, уже во всю орудовали сержант Чмыга и Вовк. Хватив топориком по плоскости, сержант пробил ее.

— Закладывай бомбу!

Вовк уложил на прорубленное место термитную бомбочку, дернул за кольцо. Бомба вспыхнула голубым огнем, зашипела. Разгораясь, огонь плавил металл, проникая вглубь, к баку с бензином.

Подбежал Капустин.

— У меня тоже бомба!

— Закладывай в следующий «мессер»! — Чмыга уже бежал к стоявшему в капонире самолету.

Муравьев и круглый, подвижный, как ртуть, молдованин Яков Фрумин были неподалеку от аэродромного строения, когда ударила очередь. Оба разом упали. Муравьев достал гранату и метнул в стрелявшего. Прогремел взрыв, очередь оборвалась.

И тут они услышали тяжелый гул бомбардировщика, того самого, на котором находилась вторая группа.

Он летел, освещенный лучами прожектора. Все, что до сих пор стреляло по десантникам, теперь перенеслось к самолету. К нему тянулись десятки огненных струй и каждая, казалось, его пронизывала…

Еще на подходе к цели капитан Гаврилов увидел три огромных пожара. Языки пламени высоко взвивались в черноту ночи и полыхали, высвечивая далеко вокруг строения города. Он знал, что горели железнодорожная станция и мебельная фабрика, подожженные с вечера скоростными бомбардировщиками. Об этом ему сообщили перед вылетом. Проложенный штурманом Косолаповым курс как раз пролегал между двумя пожарами и шел прямо на третий, на аэродром, где вспыхнул склад с горючим.

Два с половиной часа полета от Бабушер — пригорода Сухуми — до Майкопа были позади. Оставались последние минуты, самые ответственные и трудные, после которых самолет развернется и ляжет на обратный курс.

Стрелка альтиметра показывала две тысячи метров. Пора, решил Гаврилов и выключил моторы.

Натужно грохотавшие весь путь четыре двигателя притихли, работая на малых оборотах, и самолет перешел в планирование. Он медленно снижался, и летчик не спускал глаз с прибора высоты в расчете выйти к аэродрому на предельно низкой для десантирования высоте — в четыреста метров.