Шестая ступень - Сергей Недоруб

Крот долго держал паузу. Чересчур долго. Никто его не торопил. Наконец он сказал:

– Когда операция закончится, я вам все расскажу. Но давайте не здесь, мужики. Ситуация поганейшая, вы даже не представляете.

В этот момент где-то наверху завыла сирена. От неожиданности Крот выстрелил из «снеговика». Из дула вылетел ледяной комок и разбился о стену, проделав небольшое отверстие, пустившее вертикальную трещину, окаймленную облаком снежной пыли.

До этого Борланд расценивал «снеговик» как некий аналог травматического пистолета. Теперь же он убедился, что оружие являлось по-настоящему смертельным.

«Снеговик» Крота басисто зашипел. Из параллельных отверстий по бокам ствола пошел синий пар.

Вой сирены все набирал обороты, выматывая нервы.

– «Сустейн» мне дай! – Борланд протянул руку к музыканту. – И живо! Времени мало!

Музыкант отдал ему прибор, и Борланд быстро навинтил «сустейн» на ствол.

– Давай сигнал, – крикнул кто-то из бойцов.

– Сейчас. – Сталкер подергал музыкальный аппарат. Держалось вроде прочно, хотя и смотрелось очень несуразно.

Двери, ведущие в последний отсек, стали распахиваться. Бойцы снова рассредоточились вдоль стен, целясь из «снеговиков» в дверной проем. Однако на этот раз оттуда никто не вышел. Вместо этого на пол выкатились несколько небольших белых шаров.

– «Альфа», – сказал Крот почти с облегчением. – Это конец. Мы проиграли.

Он приставил «снеговик» к своему подбородку и нажал на спуск. Голова командира исчезла в ледяном тумане.

Сначала Борланд не мог понять, что случилось. Один из шаров лопнул. Примерно шесть человек выронили «снеговики» и принялись истошно вопить. Еще двое начали раздирать себе горло. Остальные стояли на месте.

Борланд изо всех сил метнулся назад, к первому отсеку. Музыкант, сидя на полу, почти не шевелился. Лишь мягко заваливался на бок.

Все, что успел понять Борланд, – это что его команда испытала на себе действие «Альфы». У кого-то отказал слух, у кого-то зрение, у кого-то равновесие. И, видимо, все это было чертовски больно. Только Борланд удивился, что ничего не чувствует, как тут же ощутил сильное жжение во рту. На него набросилась волна фантомных запахов, из которых сталкер смог распознать лишь запах горелых покрышек.

Добравшись до дверей, Борланд протиснулся сквозь них и позволил себе упасть лишь у противоположной стены. Он находился так далеко от группы и от артефактов, как только мог. Приготовившись выпустить очередь из «снеговика», Борланд застыл на месте.

Мелодия была неправильная.

Хозяин ясно сказал: «Прокрутите ее наоборот – и получите ответ».

Наоборот.

Музыкант этого не учел.

Полсекунды Борланд находился в состоянии предсмертного смирения. Затем, осознав, что для инвертирования музыки ему помощь не нужна, он пододвинул «сустейн» к себе и принялся менять противоположные кольца местами.

– Подарите мне время, – пробормотал он.

Взорвался еще один артефакт. Взрыв почти лишил Борланда слуха. Глаза на миг заволокло красным, но зрение тут же вернулось.

– Сейчас, сейчас, – произнес он, не слыша своего голоса. Быть может, ему только мерещилось, что он все еще способен шевелиться. Поставив кольца в нужное положение, он направил «снеговик» в сторону своей команды. Теперь уже бывшей.

Трое бойцов ОРАКУЛа показались в проеме. Они были больше похожи на покойников, чем на людей. Артефакты «Альфа» усиливали действие друг друга, выжигая нервную систему начисто.

Фармер находился в самом эпицентре.

– Простите меня, братья, – сказал Борланд, нажимая на спуск. «Снеговик» пустил вперед ледяной снаряд, завизжав чистым, почти красивым звуком, прорвавшимся сквозь свист в ушах. – Скоро я буду с вами.

Он старался не смотреть, кто именно бежит к нему. Безумно хотелось закрыть глаза, но он не мог себе этого позволить. Просто сидел и стрелял раз за разом, давая мелодии впиваться в мозг.

«Снеговик» выстрелил в последний раз, поражая цели без разбору. Борланд сорвал музыкальный фильтр со ствола и в бешенстве швырнул его вперед. Тело его уже почти не слушалось. Прислонившись затылком к холодной стене, он увидел, как к нему неторопливо катится «Альфа», и успел удивиться, насколько миролюбиво выглядит артефакт… да и артефакт ли это вообще?

В последние мгновения Борланд порадовался, что Литера его сейчас не видит, – и от этой мысли ему стало почти смешно.

Алена, это наш последний сеанс.

Мой друг Патрон пришел со мной в Зону. Я пригласил его в опасный поход к центру. Я выжил, Патрон – нет.

Твой отец попал в ситуацию, когда было лучше умереть. Я помог ему в этом.

Твой друг Фармер попал под излучение нескольких артефактов «Альфа», в то время как на меня пришлась куда меньшая доза. Фармер умер, я пока дышу.

Марк получил пулю в живот.

Чем больше я думаю о том, связано ли это со мной, тем больше утешаюсь мыслью, что каждый сам выбирает свой путь, каждый сам несет ответственность за свои действия… И все же меня не оставляет чувство, что я проклят.

Хотя, конечно, было и хорошее.

Я вместе с Марком искал его подругу.

Я помог помириться двум братьям – Геворгу и Тиграну.

Я помог Виктору разоблачить киевского проходимца с толстым кошельком.

Я закончил войну кланов.

Но каким образом я помогал?!

Марк нашел подругу – и внезапно воспылал страстью к сталкерскому образу жизни, который содрал с меня.

Геворг и Тигран хотели убить друг друга на Арене – я выступил против них, чтобы они объединились в общем стремлении зарезать меня.

Виктор следовал за клиентом как за дичью, словно охотничий пес, – и я сам выдал себя за клиента, чтобы направлять его на верный путь.

Кланы слепо слушались своих вожаков – и я вовлек вожаков в масштабную операцию, в ходе которой они погибли, а их места заняли более молодые и миролюбивые лидеры – Ровер и Анубис.

Почему я всегда нахожу один и тот же путь «помощи», который сводится к битве? Почему каждый раз кто-то вынужден пострадать?

Всю свою жизнь я ищу способ решать вопросы миром и не нахожу его. В моем активе всегда была одна монета. На одной ее стороне – смерть того, кому я хочу помочь. На второй – моя собственная смерть во спасение того, кому нужна помощь. Я бросаю эту монету каждый раз, когда вижу, что кто-то в беде. И затем либо этот человек умирает, либо обретает счастье – но ценой моего здоровья.

Господи, неужели так сложно просто сесть и поговорить?