Метро 2033: Бездна - Роберт Шмидт

— Прошу прощения за вторжение, но я получил сообщение об угрозе, — отрапортовал он, глядя на сейф сенатора.

— Да, я в курсе, — буркнул Теодор Ненацкий, не отрывая взгляда от документов. — Мы здесь справимся. А вы приготовьте машину.

— Вывести CL или «аваланч»?

— Возьмем «шевроле». В «мерс» все не влезет.

— Прошу поставить машину у дверей, Павел, — добавила сенаторша, после чего, уже когда он успел выйти, крикнула ему в спину: — И не забудьте про детское кресло!

Он не ответил — не было нужды. Поручение клиента — приказ, нужно его исполнять, хоть небо над головой рвись. Он сбежал на первый этаж, промчался вихрем через кухню, где горничная заканчивала мыть посуду после ужина. Напугал ее так, что она чуть не упустила фарфоровый кувшин из любимого сервиза жены сенатора. Но он не стал задерживаться, обронил только сдавленное: «Прошу прощения», прежде чем исчез за дверью гаража. Ворота открыл дистанционкой, подскочив к лоснящемуся новенькому «аваланчу». Ненацкий заказал его сразу после просмотра первого сезона «Карточного домика». Хотел иметь машину, как у Фрэнсиса. Бедный толстый клоун; знал бы он, как потешаются над ним люди, даже те, которым он платил столько, чтобы те терпеливо сносили его концерты. От Андервуда у него было лишь одно: прозвище, данное ему некогда пьяненьким садовником. Клэр[7],— так начала называть его обслуга, когда он разболтал, зачем купил такую машину.

На заднее сиденье пошло запасное кресло, так как не было времени разыскивать основное по другим машинам. Ненацкий был глуп, как дерево, выглядел козел козлом, жену себе выбрал, похоже, на гаражной распродаже, но на машины имел нюх. Жаль, что только на них.

Павел завел мотор и подъехал к центральному входу. Ненацких еще не было, и он решил, что поможет им с багажом, чтобы никто из тех, кто наверху, не стал его потом ни в чем обвинять. Черный код означал следующее: руки в ноги и уматываем, не размышляя.

Прежде чем он открыл дверцу, снова почувствовал вибрацию мобилки. Ответил, не проверяя даже, кто звонит. В трубке услышал вой сирен и задыхающийся голос Анджея, приятеля — даже друга — по фирме.

— Что там? — спросил он встревоженно, выходя под дождь.

— У тебя тоже смола?

Смола, то есть черный код, их профессиональный слэнг.

— Да.

— Знаешь, что там?

— Нет, — он был уже у дверей.

— Это война, старик.

— Что? — остановился он посреди холла.

— Они эвакуируют весь хлев.

— Откуда знаешь?

— Весек звонил только что. Все убегают. Всё, мужик.

— Ни хера себе.

— Ты уже получил бейдж?

— Какой бейдж? — спросил он, поднимаясь на второй этаж.

— Эвакуируют только тех, у кого есть специальные карты доступа. Клэр должен был дать тебе такую. Только не задевай ее никуда, а то не пустят тебя в убежище.

— Да уж наверняка не потеряю.

— Держись, старик, я должен лететь, мои уже влазят на борт.

Отключился. Ремер преодолел оставшиеся ступеньки, раздумывая о том, что услышал. Война? С кем? Еще четверть часа назад он сидел в служебной комнате у телевизора и ничего не слышал ни о какой угрозе.

Он остановился возле притворенных дверей, поднимая руку, чтобы постучать, как приказывал протокол, но не стал этого делать. Из спальни доносился резкий голос. Клэр разговаривал с кем-то по телефону.

— Откуда знаешь? Это точно? Уже запустили? Сколько времени осталось? Сука!

Значит, правда. Война.

Павел постучал и вошел, не дожидаясь разрешения. Сенатор стоял у стола бледный, словно мел, испуганный, а его жена присела на постели, прижимая к груди сына. Несмотря на толстый слой макияжа, выглядела она как собственная смерть.

— Ремер, собираемся! — крикнул сенатор, хватая несессер. — Бери чемоданы.

— А что с моей картой, сенатор? — спросил Павел, ухватившись за ручки набитых чемоданов.

— С какой картой? — Ненацкий глянул на него непонимающе.

— Центр передал мне, что у вас для меня какая-то кодовая карта, которая дает…

— Да что за хрень, мужик? Нет у меня никакой карты. Берись за чемодан — и вперед в машину.

— Погодите, погодите… — Павел расправил плечи.

— Ремер, не зли меня! — сенатор выхватил пистолет из кобуры.

Небольшой полицейский «вальтер-РР», еще одна игрушка, подсмотренная на экране. На этот раз — у Бонда.

— Сенатор, спокойно, — Ремер выставил перед собой руки. — В оружии нужды нет. Я хотел только…

— Пасть закрой, сволочь! — взбешенный Ненацкий потряс пистолетом. — Берись за чемодан! Вперед!

Павел заметил, что его работодатель не снял ствол с предохранителя. Это было ошибкой, большой ошибкой. Павел спокойно вытянул «глок», глядя прямо в расширившиеся глаза политика.

— Моя карта! — сухо произнес он, взяв пистолет двумя руками.

Сенатор нажал на спуск, а когда оружие не выстрелило, глянул на него в панике, поняв, что что-то сделал не так. Он бросил несессер, второй рукой потянулся к предохранителю и погиб, когда потные пальцы легли на рычажок. Гром выстрела слился с криком сенаторши. Ремер не успел повернуться. Почувствовал удар, а потом острую боль в спине, у лопатки. Полетел вперед, споткнувшись о труп сенатора. Успел развернуться и непроизвольно нажал на спуск. Женщина, которая только что атаковала его, стояла теперь с ребенком в одной руке и с маникюрными ножницами в другой.

Он попал в нее, хотя особо не целился. Пуля вошла под острым углом, над верхней челюстью. Пани София полетела назад, выпустив сына. Маленький Куба падал медленно, словно листок, по крайней мере, так оно выглядело для переполненного адреналином охранника. Пани София стояла возле большой кровати, и ребенок ударился головой в дубовую раму, отскочив от нее, словно тряпичная кукла. Жена сенатора рухнула на пол секундой позже, и в спальне снова воцарилась идеальная тишина.

Но только на миг, поскольку дверь распахнулась, ударившись в старый гданьский шкаф. Ремер снова выстрелил. Был в таком шоке, что перестал себя контролировать. Горничная охнула, схватившись за живот. Между пальцами ее потекла густая кровь. Девушка упала на колени, покачнулась, а потом рухнула лицом вниз.

Павел громко сглотнул. «Что я наделал? — подумал он, отбрасывая пистолет в угол комнаты. — Что я наделал?»

Ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя. Он не хотел никого убивать, хотел лишь выбить из этого старого козла свой пропуск. Это ведь война. Без него он не будет иметь ни шанса… Мысль о гибели заставила его прийти в себя. Если он расклеится, потеряет последний шанс на спасение.

Павел двинул правым плечом. Боль усилилась. Он неловко поднялся, опираясь о труп сенатора. Измазал руку в густеющей крови. Вытер пальцы о штаны, не переживая об испорченной вещи. Проверил, сильно ли ранила его эта корова. К счастью, ножнички только распороли кожу, глубоко и болезненно, но не нанесли серьезного урона.

«Война. Запустили». В ушах его звучали слова Анджея и сенатора. Забыв о ране, Павел подбежал к сенатору и принялся обыскивать его несессер. Не нашел там ничего, что напоминало бы карточку доступа. Принялся тогда ощупывать карманы. Во внутреннем, рядом с портмоне, оказались три небольшие карточки, повешенные на шнурках. Со снимками, чипами и штрих-кодами.

— Вот сука! — выругался Ремер, глядя на дырку от пули: та прошла точно через портмоне, прошив и деньги, и карточки. Кровь залила все остальное, но бейджи были заламинированы, потому — можно было попробовать их отмыть.

Павел глянул внимательней. Череда неудач не прекращалась. Пуля попала в штрих-код, в таком состоянии карты прочесть его будет невозможно. Немного подумав, он отбросил карты пани Софии и ребенка. На них он не походил совершенно. С Ненацким его тоже спутал бы лишь пьяный слепец, но, по крайней мере, у него будут документы на мужчину. На всякий случай, он послал вторую пулю — прямо в фото. Может, в общем замешательстве кто-то да проглотит его историю.

Ребенок заплакал, когда Павел переступал через мертвую горничную. Он остановился на пороге. Адреналин все еще помогал ему соображать и действовать быстрее, а потому он принял решение моментально. Вернулся, поднял раненого малыша, а потом взял его пропуск. Так он получал дополнительный козырь, поддерживающий его историю. Отворачиваясь, глянул в лицо мертвой жене сенатора.

Из полутьмы проявилось лицо умирающей женщины. Локоны светлых, волнистых волос заслоняли ее лоб по самые брови. Полуоткрытый рот наполнялся темной, пенной кровью. Сильно подведенные глаза раскрывались все сильнее, стекленея. Грудь, обтянутая ярко-желтой блузкой, застыла на половине хриплого вдоха. Из простреленной щеки все еще поднималась струйка синего дыма.

Глава 41

Договор

Учитель сидел на постели, растирая покрасневшие запястья. Бондарчук сдержала слово. Сделала даже больше: приказала развязать пояса еще до того, как они приступили к серьезному разговору, и позволила ему пройти в изолятор, где находился пострадавший Якуб. Дала им пять минут пообщаться.