Формула счастья - Нина Ненова

Я бросился вдогонку за удаляющимся беглецом. Он уже не мог быстро бежать, видимо, был очень истощен. Дистанция между нами быстро сокращалась. Я почти его настиг, но неожиданно он юркнул в какой-то вход в стене. Я осторожно заглянул внутрь и увидел, как он мечется среди куч падающих и раздувающихся «керамических» амфор — то исчезая, то появляясь среди них. А когда я приблизился, он снова выстрелил. Стоящая рядом со мной амфора взорвалась. Ударной волной меня отбросило назад и окутало облаком из микроскопических розовых чешуек, я задохнулся, начал отплевываться. Чешуйки таяли во рту и были на вкус ужасно кислыми. Я ползком выбрался из этого облака и огляделся. Он как раз снова входил в туннель. Я последовал за ним сквозь стелющийся вокруг розовый туман. Споткнулся и едва не упал в какой-то бассейн, наполненный густой полупрозрачной кашей, в которой плавали несоразмерно надутые имитации автомобильных шин. Из бассейна доносилось противное бульканье, будто лопались болотные пузырьки. На секунду я остановился, сраженный вопросом что было бы со мной, если бы я свалился туда? Потом снова поспешил к туннелю. Рукоятка флексора жгла мне ладонь, и все настойчивее меня охватывало сомнение в смысле этой гонки. Я чувствовал, что в ней есть что-то нелепое, гадкое, даже звериное. Но несмотря на это нужно было продолжать. Меня послали на Эйрену не для того, чтобы блюсти этические нормы.

За одним из поворотов я снова увидел моего странного противника. Он стоял, опершись спиной о стену и пытался собраться с силами. Я решил не давать ему такой возможности и сейчас же направился к нему, перебегая из ниши в нишу, чтобы уберечься от выстрелов. На раскачивающиеся от моих прикосновений силуэты я уже не обращал внимания. Существо снова двинулось вперед. Внезапно какая-то древняя, чисто человеческая страсть превосходства проснулась в моем сознании. Я уже не искал смысла в своем преследовании, меня не интересовало, кто мой противник и что он испытывает в данный момент. Я хотел только одного: догнать его. Меня бесило его упорство, его отказ подчиниться мне.

Я выскочил из последней ниши, служившей мне прикрытием, но при первых же моих шагах он обернулся и остановился. Мы стояли достаточно близко друг к другу, я видел выпирающие складки, которые, как обручи, опоясывали его тело. Видел и небольшие клубочки пара, которые вырывались из его невидимых ноздрей при дыхании, и нервные спазмы, пробегающие по его конечностям. Он поднял свой флексор. Я сделал стремительный бросок к стене, а там, где я стоял, с шумом рухнула оторванная драпировка. Если бы я промедлил хотя бы долю секунды, то был бы сейчас раздавлен ее тяжестью. Я пробрался между стеной и разлившимися ядовито-зелеными подтеками. Мой противник не смог далеко уйти, и теперь отступал задом, качаясь и едва держась на ногах. Развязка приближалась. Я пошел на него, направив флексор прямо ему в грудь.

Вскоре он был уже не в состоянии сделать ни шагу. Оцепенел от усталости, а, может, и от страха. Нас разделяло еще метров пятнадцать… еще десять… И тогда он все же нашел в себе силы прицелиться в драпировку надо мной. В этот раз у меня не было времени на рывок. Машинально я нажал на курок. И в тот же миг сверху прогремел страшный звук раздираемой ткани драпировки. Я пригнулся, закрыл голову руками. Она плюхнулась на пол около меня, окружая… но не касаясь! И тогда я понял, что тот, кто стрелял, не собирался убивать меня, и лишь пытался остановить… Я вспомнил, как препятствия отступали в звездолете перед Чиксом. «Они не терпят соприкосновения с разумным», — сказал тогда он… Так же, как сейчас, эти драпировки!

Он лежал на спине, широко раскинув руки. Устремленное к своду, синеватое лицо блестело в сумерках. Нос почти-не выдавался, не было ни ушей, ни волос. Я наклонился над ним. Он с трудом поднял голову, словно что-то хотел мне сказать, но безвольно уронил ее и замер. Рана на груди его, нанесенная лучом моего флексора, уже затягивалась ускоренным делением окружающих клеток и постепенно исчезала, а темные, подобные кровавым, струи, которые текли из нее, пропитали кожистую ткань вокруг. Я провел по ней пальцем — на ощупь она была маслянистой и горячей. Я взялся за эту ткань на правой ноге, подергал, она оказалась толстой, но очень эластичной. Когда я дернул сильнее, на поверхности ее появилась небольшая трещина, сквозь которую виднелось что-то матово-белое. Я расширил отверстие… Моему изумленному взгляду предстало женское колено! Дрожащими руками я разорвал обманчивую маску на лице…

На меня пристально смотрели широко открытые мертвые глаза Одесты Гомес.

Мне стоило немалых усилий прийти в себя. Я поднялся. И пошел назад. В нише, где я ее увидел, — аккуратно сложенная в кучку в углу лежала ее одежда, а под ней я нашел ее маленькие матерчатые туфли. Взяв все это, я вернулся к покойнице. Снял с нее юсианскую оболочку, отбросил в сторону. Порванные мною места стали быстро зарастать. Она начала раздуваться, принимая формы тела, которое облекала. Потом образовались утолщения, изменяющие эти формы, и обручеобразные складки. Шея слилась с плечами, талия по объему сравнялась с грудью и бедрами, руки и ноги потеряли свои очертания в кистях и щиколотках. Передо мной, управляемый какими-то резкими структурными импульсами, встал еще один изуродованный силуэт Одесты. «Черточки» на нем побледнели, но не прекращали своего изучающего обхода. Сновали взад и вперед густыми, стройными рядами.

Безжизненно лежащая на шершавом полу, Одеста выглядела почти ребенком — небольшого роста, с изящной фигурой, хрупкими плечами и собранными на затылке волосами. Я закрыл ее огромные и уже помутненные смертью глаза. Вынул носовой платок из кармана и аккуратно вытер кровь вокруг глубокой, опаленной по краям раны. Потом начал ее одевать. Мне хотелось закончить все побыстрее. Но я сдерживал нетерпение, делал все спокойно и размеренно. Я знал, что юсы наблюдают за мной. Наконец обул ей туфли, застег- нул на них молнии и пристегнул к поясу ее флексор. Подняв ее невесомое тело, я пошел назад по туннелю. Силуэты провожали нас, немые, неподвижные, их оживлял только неустанно мерцающий чужой фосфоресцирующий свет. Когда я с Одестой на руках проходил мимо последнего силуэта, его длинная однорукая тень на миг переплелась с нашими.

По складу псевдоземных предметов я продвигался очень осторожно — не хотел, чтобы я или Одеста коснулись какой-то из этих уродливых имитаций. Потом зеленоватые сумерки коридора опустились за нами, как мягкий воздушный покров, и все вокруг слилось с нами в едином призрачном пейзаже.

Его не нарушили и сумерки второго коридора. Мы тихо прошли сквозь его тишину. И утонули в холодном бездымном пламени. Его языки алчно охватили нас, и я смотрел сквозь них налицо женщины, которую убил. На ее висках вырисовывались знакомые два пятна. Но сейчас они были. более яркими. Как будто их оставили присоски какого-то ненасытного, проникшего к ней в мозг спрута.