Жуковский - Михаил Арлазоров

Хрупкая девичья фигурка Елены Николаевны — опора огромного, массивного и в то же самое время по-детски беспомощного человека. Уже много лет минуло со дня смерти жены. Ее унес туберкулез, и теперь нет у Николая Егоровича человека ближе дочери. Елена всегда с отцом: и дома, и на заседаниях научных обществ, и в лабораториях, и на научных съездах. Дочь обладает незаурядными математическими способностями. Интересы отца ей близки и понятны. Старый профессор все чаще вспоминает Софью Васильевну Ковалевскую. Быть может, его Леночка станет не менее выдающимся математиком. Родители всегда ждут очень многого от будущего своих детей. Отец и дочь — большие друзья. Ведь они и будущие сотоварищи по работе. От этой дружбы с маленькой хозяйкой профессорского дома так тепло и радостно старому ученому. Ведь нет большего счастья у человека, чем видеть в детях продолжателей того, что не успел сделать он сам.

Закончив путешествие по Волге, Николай Егорович с Леной и Сережей прибыл в Орехово. Здесь все как и прежде. С ружьем в руках бродит Жуковский по окрестному лесу. Часами простаивает у старого пруда, подернутого зеленеющей ряской. Глядя на длинноногих клопов-водомерок, быстро скользящих по поверхности зеленоватой воды, Николай Егорович размышляет о том, что пора бы использовать для научных экспериментов этот старый усадебный пруд. Ни один искусственный водоем, какие сооружают в лаборатории, не сможет тягаться с ним размерами. Водоросли, плавающие по поверхности воды, дали бы удивительно ясную картину обтекания тел, позволили бы нарисовать их аэродинамические спектры.

О многом думает Жуковский в часы отдыха. И лучше всего передать мысли старого профессора его собственными словами, которые произнес он за полтора десятка лет до этого: «При взгляде на широкие поля, убегающие в бесконечную даль, невольно возникает мысль о влиянии природы на человека. В математике тоже есть своя красота, как в живописи и поэзии. Эта красота проявляется иногда в отчетливых, ярко выраженных идеях, где на виду всякая деталь умозаключений, а иногда поражает она нас в широких замыслах, скрывающих в себе что то недосказанное, но многообещающее».

И как не вспомнить тут то, что написал по этому же поводу человек, названный «солнцем русской поэзии», — Александр Сергеевич Пушкин: «Вдохновение нужно в геометрии, как в поэзии». Пушкин точно разъяснял свою мысль: «Поэзия, — писал он, — бывает исключительной страстью немногих, родившихся поэтами; она объемлет и поглощает все наблюдения, все усилия, все впечатления их жизни…» Именно таким поэтом техники и был Николай Егорович Жуковский.

Философские размышления идиллически тихой ореховской жизни прервала грозная весть — война! С грохотом пушечного снаряда ворвался в жизнь миллионов людей царский манифест. И, хотя еще до этого почта ежедневно приносила тревожные известия, война была для Жуковского полной неожиданностью. Подобно многим другим, далеким от политики людям, Николай Егорович, читая газеты, все время утешал себя: авось обойдется. Однако не обошлось…

Война

С болью и ужасом смотрел профессор на облака пыли, в которых двигались по растрескавшемуся от зноя проселку колонны мобилизованных. Они тянулись к сборным пунктам. Они шагали по всей матушке России.

Война предстала перед Жуковским великим народным горем. Осыпался хлеб на неубранных нивах. Лились слезы матерей, жен, сестер. Но каков же выход из этого ужасного положения?

Далекий от революционных настроений, Жуковский, как многие русские интеллигенты, видел его лишь в одном — в быстрейшей победе над врагом. Забыв о своих шестидесяти семи годах, профессор заторопился в Москву, чтобы принять участие в работах, направленных на победу над Германией.

Война уже успела положить на Москву свой суровый отпечаток.

Усатые унтеры гоняли на площадях и улицах новобранцев. Розовощекие свежеиспеченные прапорщики, затянутые в пахнущую кожей амуницию, щеголяли в зеленых фронтовых погонах. Гимназистки после уроков щипали корпию. Запыленные и грязные, на вокзалах толпились беженцы.

В городе, как грибы, росли лазареты. День ото дня раненых становилось все больше. Трамваи санитарной службы подвозили их с Александровского вокзала [24]. Солдатам с усталыми, безразличными лицами Москва, напротив, казалась городом иной планеты, безмятежно-спокойным, не знающим ужасов военного ада.

Дымили трубы московских заводов, их продукция тоже стала иной. Военные заказы властно вытесняли все остальное. Они несли неисчислимые прибыли заводчикам и долгие, тягостные часы сверхурочных работ тем, кто стоял у станков.

Аэродинамическая труба в Кучинском институте.

Вид на шоссе из Института инженеров Красного Воздушного Флота (ныне Военно-воздушная академия имени Жуковского).

Жуковский с дочерью.

Большой бедой обрушилась на Россию война, а где, как не в трудностях, раскрывается истинное лицо человека. Идеи патриотизма каждый воспринимал по-своему. Для господ Рябушинских они означали новые миллионные прибыли, многим студентам и преподавателям университета и Технического училища они обернулись линией фронта, Жуковскому принесли большую работу.

А дел действительно было хоть отбавляй. Все воюющие стороны не замедлили воспользоваться авиацией. И хотя на самолетах, вступивших в битву, не было ни пулеметов, ни пушек, ни бомб, воздушные разведчики смело завязывали схватки друг с другом. После первых воздушных дуэлей (иначе трудно назвать стрельбу пилотов друг в друга из револьверов) с фронта пришло известие, поразившее всю Россию. Смело ударив колесами своего «Морана» по вражескому «Альбатросу», совершил первый в мире таран человек, к которому Николай Егорович относился с огромным уважением и большой симпатией, — военный летчик Петр Николаевич Нестеров. Ровно год и один день отделяли воздушный таран от первой в мире мертвой петли — петли Нестерова. Летчик погиб как солдат во имя родины, во имя своего народа. О Нестерове и его товарищах по оружию думал Жуковский, приступая к своей работе в области военной авиации.

Новая деятельность поначалу выглядела естественным продолжением старой. Дать России авиацию для Жуковского прежде всего означало подготовить инженеров, хорошо знающих новую область техники. Именно этим объясняется ходатайство, с которым обратился 20 октября 1914 года учебный комитет в министерство просвещения. Жуковский хлопотал о том, чтобы один из его любимых учеников, Владимир Петрович Ветчинкин, первым в России взявший самолет как тему дипломного проекта, был оставлен со специальной стипендией для подготовки к педагогической работе. И сколь серьезен был в глазах коллег Николая Егоровича этот его шаг, можно судить и по тому, что ходатайство поддержали профессора Велихов, Лазарев, Угримов.