Вещий Олег - Борис Васильев

– Я не знаю его припаса, но колчан с ядовитыми стрелами будет отобран у него навсегда, князь Воислав. Он принес тебе свои извинения?

– Он гнулся в три погибели, умоляя не держать обиды, и ссылался при этом на повеление конунга Олега.

– И ты веришь ему?

Князь Воислав грустно улыбнулся.

– Я всегда избегал трудных решений, воевода. Я люблю женские ласки, охоту и веселое застолье. Но в эту ночь я не сомкнул глаз. Я сидел на сырой земле в застенке, кругом меня сновали крысы, но я не обращал на них внимания, хотя боюсь крыс больше раненого вепря. Я думал, воевода.

– Поделись со мной своими думами, князь Воислав.

– Ты предан конунгу русов, воевода. Он возвысил тебя, осыпал милостями, и ты за это…

– Не за это, князь Воислав, прости, что перебил твои речи. Хорошим дружинником быть куда проще, чем малоопытным воеводой. Но я положил к его ногам свой меч однажды и навсегда. И я не знаю ни одного славянина, который посмел бы изменить подобной клятве. Его отвергнут все племена, проклянут отец и весь его род, и в конце концов он закончит свой путь предателя на плахе палача. Я просто объяснил тебе причину и теперь готов со всем вниманием выслушать твои думы.

Князь Воислав долго молчал, старательно хмуря выгоревшие добела и совсем нестрашные брови. Потом сказал:

– Русы ничего не принесли нам, кроме бед и неприятностей. Кривичская земля скудна, мы покупаем хлеб у северян, а к зиме сюда нагрянут полчища наемников, которых конунг Олег соблазнил легкой добычей.

– Конунг еще до зимы кое-что заплатит им и отправит обратно, а Вернхир проводит рати, чтобы не разбежались для грабежа и разбоя. В Киеве убит Рогдир, роги никогда более не помогут Аскольду, и у конунга отпала нужда в помощи всякого сброда. Это я тебе обещаю, князь Воислав, и прошу донести мои обещания до всех союзных славянских князей.

– И кто же поверит обещаниям простого воеводы с кудрявой, как у юноши, бородкой? – усмехнулся Воислав.

Ставко молча протянул левую руку через стол ладонью вниз. На безымянном пальце сверкнул перстень с печаткой Олега.

– Пока этот перстень у меня, князь Воислав, я – наместник конунга русов, и слово мое – его слово.

– Я знаю этот перстень и верю тебе, воевода, – сказал князь, помолчав. – Но объясни мне, не самому умному из славянских владык Смоленскому князю, ради чего и во имя чего славяне должны поддерживать грабителей русов? Они не пашут землю, не разводят скот, не промышляют охотой и бортничеством. Они берут долю с торговых караванов, захватывают рабов и продают их хазарам и ромеям. Так пусть же грызутся меж собою за добычу, а мы останемся защищать своих жен и детей. Это – не наша война. Знаешь, кто такой Аскольд? Он пришел с мощной дружиной с Донца. Там живут рутены, кровные братья тех же русов, рогов и рузов. Молчишь, воевода?

– Я больше думаю о славянах, чем о русах, князь. Мы широко расселились по свету, но каждый живет в своей берлоге. Мы говорим на одном языке и молимся одним богам и все время воюем друг с другом. За выход к торговым путям, за лучшие земли, за удачливые ловы и бортные угодья. А поляне оттесняют дулебов, кривичи не могут договориться, кому принадлежит Изборск, вятичи ловят всех, кто попадает под руку, сбывая рабов тем же русам, и все, кроме новгородцев, платят дань хазарам. Поляне смеются над древлянами, считая их дикарями, кривичи – над радимичами за их обычай выбирать невесту на игрищах в Купалину ночь, и что же связывает нас, кроме общих богов и общей речи?

– У нас – общий корень, воевода.

– Да, корень общий, только плоды у каждого – свои. Сколько воинов в твоей дружине – двести, триста? Вряд ли больше, потому что воинов учат воевать с детства: из пахаря воина не сделаешь, он годен только для рати. Воинам нужны доброе оружие и сильные, хорошо выезженные кони. Но мы не можем готовить воинов, потому что каждое племя живет своим обычаем, запивая хлеб квасом. Детей учат пахать, ловить пушного зверя да искать борти и выкуривать пчел. А если мы объединимся в общий народ, сложим свои припасы, разделим свои труды, станем приучать сильных отроков к мечу и боевому коню, мы выпестуем могучую дружину и избавимся наконец от позорной хазарской дани.

– И станем платить дань русам?

– Подать, а не дань, князь Воислав. Подать за порядок, охрану границ и обучение воинскому делу.

– Это повелел тебе сообщить мне и другим славянским князьям конунг Олег?

– Нет, князь Воислав, – смущенно улыбнулся Ставко. – Конунг не ведает о моих думах, и не заходило у нас такого разговора. Но я жил и среди славян, и среди русов, у меня было что сравнивать и было время думать. Отец научил меня спать только в дубравах, а под дубами хорошо думается, потому что на сон достаточно и четырех часов. И я понял, чего нам не хватает для того, чтобы стать могучим государством: единения. И не важно, кто и под каким стягом нас объединит, важно, что мы станем единым народом. Русы – прирожденные воины, их учат воевать с детства, потому что война для них – и ремесло, и промысел. Русы – мощная река, а мы – огромное море: ты слышал когда-нибудь, чтобы река поглотила море? В конце концов река растворится в нем, оставив нам в наследство могучую и сплоченную державу. Ты – мудр, князь Воислав, подумай над моими словами. До Совета Князей еще есть время.

Откланявшись, Ставко тотчас же направился на стоянку дружины, где волею конунга отстранил помощника Перемысла и назначил вместо него опытного и лично преданного Олегу старшего дружинника.

– Отведешь дружину к первому волоку, разошлешь разъезды и остановишь на этой черте все рати и отряды.

Проспав четыре часа на попоне под дубом, он помчался к Олегу. Но опоздал: Хальвард и Ахард под стражей и разными дорогами были уже отправлены в Старую Русу. Он подробно передал конунгу и Донкарду свой разговор с князем Воиславом, спустив, правда, красочное сравнение реки и моря, и, закончив, протянул перстень Олегу.

– Оставь пока у себя, – сказал конунг. – Сороковины – день точный, и я должен вовремя поспеть в Рузу. На Совет Князей поедешь ты, воевода. Перстень подтвердит твои полномочия.

4

Олег отправился в Рузу ко дню сороковин по Берсиру с богатыми дарами, пышной свитой и многочисленной челядью. Пышная свита была скорее прикрытием, поскольку наиболее влиятельные бояре русов были связаны войсками и для представительства конунг смог выделить лишь Зигбьерна. Но это было для рузов и ради рузов, а для себя Олег имел в посольстве Донкарда, тесно связанного с Биркхардом, и Альвену, которая могла не только понаблюдать за будущей невестой Сигурда, но и послушать, о чем же толкуют на женской половине дома. За почетными гостями, свитой, челядью и стражей тянулся длинный обоз с дарами, припасами и нарядами гостей. Дорога была скверной, уже зачастили дожди, и конунг решил не задерживаться в пути, так как до последнего прощания с Берсиром оставались считанные дни. С точки зрения вежливости раннее появление было не весьма удобно, но опоздание к сороковому дню могло быть расценено как небрежение, и у Олега просто не было выбора. Однако спешил он со смущенной душой, а потому и обрадовался, когда его сразу же после прибытия навестил Биркхард.

– Мой конунг Берт еще хворает, не находя сил преодолеть общее горе своего народа, – печально известил он. – Подлое убийство лишило рузов и меча, и щита одновременно.

– Известно ли тебе, Биркхард, кто повинен в этом злодеянии?

– Послезавтра, в сороковой день гибели Берсира, палач лишит головы ту, которая протянула ему отравленное питье.

– Домоправительница моей воспитанницы Нежданы повинна лишь в том, в чем ты ее обвинил. Она не знала, что в кубке – яд, предназначенный совсем для иной жертвы.

– Я обвиняю ее только в том, что сказал, конунг Олег, – с достоинством ответил Биркхард. – Я знаю многое, догадываюсь о многом, и боярину Хальварду не удалось обмануть меня, но народ рузов требует очистительной жертвы. Сын конунга не может уйти в леса вечной охоты без отмщения.

– Именно за это Хальвард лишен моих милостей, отстранен от всех дел и навечно сослан в собственную усадьбу, – сказал Олег. – Вымаливая прощение, он признался, что знает имя убийцы.

– Какая-то рабыня Инегельда? – невесело усмехнулся Биркхард. – Но она растворилась, как снег пред лицом огня, конунг Олег.

– Эта рабыня подарена мне, боярин. Она целилась в меня, но я был в Смоленске, и ей пришлось довольствоваться Нежданой. Однако и тут ее ожидал промах: Неждана внезапно покинула дом, и ее отравленный кубок выпил Берсир.

– Мне известно это, конунг.

– Я не закончил, боярин. Хальвард признался без всяких пыток и при свидетелях, что Инегельда – дочь Орогоста. Тебе известно, конечно, и это имя.

– Дочь Орогоста?.. – с недоверчивым удивлением переспросил Биркхард. – Великий конунг, прости великодушно, но я не могу в это поверить.

– Ты сомневаешься в моих словах, боярин? – недобро нахмурился Олег.