Неистовый (ЛП) - Солсбери Дж. Б.

Моя грудь жаждет такого же внимания, и я выгибаю спину в молчаливой просьбе. Он улыбается, прижимаясь к моей коже, и опускается ниже. Его рот прижимается к моему лифчику и нежному соску, и я задыхаюсь от теплого трения.

— Ты сводишь меня с ума, — говорит он, двигаясь ко второй груди.

Мои руки вцепляются в его волосы, и я удерживаю его там.

— Не останавливайся.

— Никогда.

Со щелчком застежки он снимает барьер моего лифчика. Его глаза пылают, когда взгляд скользит по моей обнаженной груди. Александр обхватывает руками мои груди, большими пальцами кружа по соскам, сводя меня с ума.

Если я свожу его с ума, то он делает, то же самое со мной в десятикратном размере.

Мы целуемся медленно и раздеваемся еще медленнее. Мы общаемся часы за часами с помощью поцелуев и наслаждений, не ограничивая себя ни словами, ни языком. Каждый поцелуй имеет свой собственный голос, а прикосновения свой собственный диалект.

На ложе из шкур мы неторопливо заниматься любовью таким образом, который превосходит все предыдущие разы.

Моя кульминация доводит меня до слез, когда я невесомо падаю ему на грудь, и он обнимает меня, говоря, что никогда не отпустит.

— Я думала, что люди, которые плачут после секса, просто слишком мелодраматичны, — говорю я и вытираю глаза.

Александр прижимается губами к моей макушке.

— Нет. Я тоже это чувствую.

Я сильнее прижимаюсь к его боку и кладу руку на его твердый пресс.

— Мы можем остаться здесь навсегда?

— Если ты этого хочешь, я сделаю так, чтобы это произошло.

Я усмехаюсь решимости в его голосе.

— А что, если я захочу домашнюю гориллу и сотню щенков?

— Я бы сделал так, чтобы это произошло. — В его голосе слышится улыбка.

— А боди из ракушек?

— Ты бы его получила.

Я с трудом сглатываю и сжимаю его крепче.

— А как насчет… ребенка?

Его тело замирает. Или, может быть, это просто его дыхание.

Я делаю глубокий вдох, чтобы подготовиться к его ответу. Я всегда хотела детей. Может быть, еще слишком рано поднимать эту тему, но в духе нашей честности и прозрачности, зачем начинать что-то вместе, если через несколько лет мы будем хотеть разных вещей?

— Я ничего не знаю о том, как быть отцом, — нерешительно говорит он.

— Я ничего не знаю о том, как быть мамой, только то, что я хочу быть ею. Когда-нибудь.

Александр толкается и перекатывается на меня, его тяжелая нога перекинута через мои бедра, а голова подперта рукой. Он убирает волосы с моего лица и наблюдает за выражением моего лица с такой нежностью, что это грозит заставить меня заплакать. Опять!

— Я сделаю все возможное, чтобы дать тебе все, что ты хочешь в нашей совместной жизни. — Он целует меня между нахмуренными бровями. — Включая детей.

— Детей? Больше, чем одного?

Он хмурится, но на этот раз я вижу не раздражение, а скорее решимость.

— Столько, сколько захочешь.

Я обнимаю его, и он позволяет мне опрокинуть его на спину.

— Ты действительно белый рыцарь, — шепчу я ему на ухо.

— Только для тебя.

Мы целуемся так, будто не можем насытиться друг другом, и я задаюсь вопросом, всегда ли так будет. Всегда ли мы будем отчаянно хотеть большего, даже находясь в объятиях друг друга?

Он целует меня в шею. Грубая щетина его бороды в сочетании с мягкими губами — пьянящее сочетание.

— Теперь, когда ты моя, — говорит он мне в горло, — я не могу обещать, что не сойду с ума, если почувствую, что ты ускользаешь. Я буду бороться, чтобы удержать тебя. — Он прижимается поцелуем к моему подбородку, затем отстраняется, чтобы удержать мой взгляд. — Это тебя пугает?

Ответ на его вопрос прост.

— Нет. Я также буду бороться, чтобы удержать тебя. Какие у нас шансы, если мы не поклянемся бороться за наши отношения?

Боль отражается на его лице, и он смотрит мимо меня.

— Я никогда не причиню тебе вреда. Надеюсь, ты мне веришь.

Обхватываю его подбородок и заставляю посмотреть на меня. Уязвимость в его глазах заставляет меня думать о его детстве. О том, что он чувствовал себя одиноким, брошенным, не таким, как все, и наказанным за поведение, которое было для него естественным. Мое сердце разрывается от того, через что он прошел, будучи ребенком.

— Я доверяю тебе свою жизнь. С самого первого дня. Тебе нужно начать доверять себе.

Он утыкается лицом мне в шею, и я провожу руками по его волосам, прижимая его к себе. Мужчина кивает.

— Я постараюсь.

Мы остаемся голыми до конца ночи, отрываясь друг от друга только для того, чтобы поесть, прежде чем снова упасть в объятия друг в друга. Нас согревает огонь и тепло, созданное между нами.

Дикой страсти между нами более чем достаточно.

Того, что у нас есть, хватит на вечность.

ЭПИЛОГ

АЛЕКСАНДР

Мы с Джордан пробыли в хижине еще три дня, пока за нами не прилетели Мерфи и Хейс. Жаль, что у меня нет видеозаписи выражения лица Хейса, когда он увидел, как мы с Джордан выходим из-за сосен, держась за руки. Я не мог перестать улыбаться — теперь я делаю это так часто, что у меня болит лицо. Джордан просто похлопала Хейса по груди и сказала: «Смирись». Затем мы забрались в вертолет, чтобы поехать домой.

Мы провели неделю на Бора-Бора после того, как выиграли поездку на благотворительном аукционе. Проведя семь дней с Джордан в крошечном бикини, я решил, что это была вторая лучшая неделя в моей жизни. Первая была в тот раз, когда она вернулась ко мне. Поездка прошла в нашем надводном бунгало, где мы перемещались с кровати во внутренний дворик, только чтобы снова оказаться в постели. Если и есть что-то, чего ни один из нас не может контролировать, так это наш голод друг по другу.

Как только мы вернулись в Нью-Йорк, Джордан предложили работу в «Бистро Твэлв». Хотя она по-прежнему утверждает, что их гамбургеры оскорбляют восхитительную простоту американского бургера, ей нравится продавать их за тридцать восемь долларов и собирать чаевые.

Наступили праздники, и впервые в моей взрослой жизни у меня была рождественская елка. Эта штука была такой высокой, что потребовалось четыре человека, чтобы доставить ее внутрь, и когда зажигалась гирлянда, ее можно было увидеть ночью с противоположного конца парка. Джордан купила мне новую удочку и новейшую игровую систему. Я купил ей кольцо. Не кольцо обещания, а обручальное кольцо. Я сам разработал дизайн — бриллиант в два карата, окруженный бриллиантами паве, которые образуют узор снежинки.

Сквозь слезы Джордан сказала «да». Сидя на полу у основания ели, она изучала кольцо и сказала, что оно напоминает ей о том, как мы встретились, и как снег искрился на солнце. Я был благодарен, что мой дизайн передал смысл.

Мы оба согласились, что помолвка всего через два месяца — это безумие. И также согласились с тем, что в нас нет ничего общепринятого, так зачем менять то, что работает?

Три месяца нового года, и сегодня двадцать восьмой день рождения моей прекрасной невесты. Я уже несколько месяцев готовил ей сюрприз, и, пока еду в Трайбек, чувствую, что вот-вот лопну.

На светофоре я смотрю на нее на пассажирском сиденье «Лендровера», чтобы убедиться, что она не подглядывает.

— Ты точно ничего не видишь?

О да, я снова начал водить машину.

Ее улыбка была огромна весь день. Я никогда раньше не видел, чтобы взрослый так радовался дню рождения. Она подпрыгивает на месте.

— Да, не вижу. Мы на месте? Мы близки? О, мы садимся на самолет? Подожди… Я чувствую запах воды. Мы садимся на лодку?

Я хихикаю и качаю головой, хотя она меня не видит.

— Перестань задавать вопросы. Мы почти на месте.

Галстук, который я повязал ей на глаза, когда мы сели в машину, плотно прилегает, но это не мешает ей поворачивать голову из стороны в сторону, как будто она может видеть. Я наблюдаю, как ее нос дергается в попытке определить место по одному запаху.