Неугомонная - Уильям Бойд

— Я ничего не могу объяснить.

Комо не сводил с нее глаз, и Ева поняла, что он мысленно говорил ей, что существовал более легкий путь: «Оставайся в Оттаве, узнай меня поближе, мы оба одиноки». Но она в ответ на его взгляд не послала ему никакого утешения.

— Я подумаю, — сказал Комо и встал, застегивая пиджак. Он снова превратился в государственного функционера, принимающего у себя нерадивого подчиненного.

На следующее утро на ее столе лежал конверт с пятью двадцатидолларовыми купюрами. Ева почувствовала странный букет эмоций: благодарность, облегчение, стыд, утешение, смирение. «Никогда никому не верь, ни единой душе на этой земле, кроме, — подумала она, — таких вот Витольдских и Комо».

До 18 января Ева успела дважды поменять гостиницу. Она забрала свои билет и документы из бюро путешествий в министерстве. Билет и проездные документы были выписаны на имя «Мэри Аттердайн». Только после этого Ева позволила себе впервые подумать о будущем по-настоящему: что ей делать, когда она сойдет с корабля, куда она поедет, кем станет? Англию — Лондон — вряд ли можно было назвать ее домом, но куда еще ей ехать? «Лили Фитцрой» ждала ее в Баттерси. Вряд ли Ева могла сейчас поехать во Францию и попытаться найти отца и мачеху, что бы там с ними ни случилось. Сначала должна была окончиться эта война, но до конца еще очень и очень далеко. Нет, Лондон и Лили Фитцрой были ее единственным вариантом, по крайней мере на ближайшее время.

12

САВАК

ЮГ СПРОСИЛ, не хочу ли я выпить еще — я понимала, что мне не стоило соглашаться (к этому времени я уже достаточно выпила), но, конечно же, сказала «да» и энергично направилась вместе с ним в неряшливый тусклый бар «Капитана Блая».

— Можно мне еще и пакетик орешков, пожалуйста? — бодро спросила я угрюмого бармена. Я опоздала и пропустила раздачу еды на втором этаже — порезанный кусками французский батон с сыром, колбаса в тесте, яйца по-шотландски и пирожки со свининой — углеводы, хорошо поглощавшие алкоголь. Так случилось, что орешков не оказалось, у них был только хрустящий картофель в пакетиках, причем только «соленый с уксусом». Я согласилась и на «соленый с уксусом». Мне фактически даже захотелось ощутить горько-соленый вкус во рту. Я только что заказала уже пятую порцию водки с тоником, и мне было понятно, что домой на своей машине я уже не поеду.

Юг передал мне мою водку, а следом — пакетик с картофелем, держа его между большим и указательным пальцами.

— Sante,[45] — сказал он.

— Будем здоровы.

Беранжер оседлала стул за его спиной и собственнически, как мне показалось, обняла парня одной рукой. Она приветственно мне улыбнулась. А у меня рот был набит картофелем так, что я не могла вымолвить и слова. Для «Капитана Блая» она выглядела слишком экзотично, эта Беранжер, и я почувствовала в ней сильное желание уйти отсюда.

— On s'en va?[46] — жалобно спросила она Юга.

Юг повернулся к ней, и они тихо обменялись репликами. Я дожевала свой картофель — на то, чтобы съесть весь пакетик, мне, если не ошибаюсь, потребовалось три секунды — и отошла в сторону. Хамид был прав: совершенно очевидно, что между ними все уже произошло; Юг и Беранжер — союз Пти При и Фуррор де Монте-Карло — и прямо под моей крышей.

Я оперлась на стойку бара и, медленно цедя водку из стакана, обвела взглядом погруженный в табачный дым паб. Мне было хорошо; я находилась на том уровне опьянения — в той критической точке, на том перевале — когда нужно решать: продолжить или отступить. На приборной панели уже зажглись красные тревожные огни, но самолет еще не вошел с ревом в смертельное пике. Я оглядела толпу в пабе: почти каждый спустился сюда сверху из снятого зала сразу же, как там закончились еда и выпивка (бутылочное пиво и вино с откручивающимися пробками). Все четверо преподавателей Хамида были здесь вместе со студентами, которых они обучали одновременно с ним, включая небольшую группу инженеров из компании «Дюзендорф». В основном, как оказалось на этот раз, это были иранцы и египтяне. Атмосфера вокруг царила самая веселая — много шуток отпускалось по поводу предстоящего отъезда Хамида в Индонезию. Он добродушно выслушивал их, улыбаясь в ответ спокойно, почти застенчиво.

— Привет, можно тебя угостить?

Передо мной стоял худой высокий парень в выцветших джинсах и джинсовой футболке из варенки, с длинными темными волосами, усами и бледно-голубыми глазами. Я как раз находилась на грани между трезвостью и опьянением и раздумывала, какое из этих двух состояний выбрать. Насколько я могла определить, незнакомец выглядел чертовски привлекательно. Я показала ему свою водку с тоником, подняв стакан.

— У меня есть, спасибо.

— Возьми еще. Они закрываются через десять минут.

— Я здесь с другом, — сказала я, указывая рукой со стаканом на Хамида.

— Жаль, — ответил парень и исчез.

Я пришла в паб с распущенными волосами, в новых узких джинсах, ультрамариновой футболке с глубоким вырезом и рукавами-фонариками. На ногах у меня были сапоги на платформе. Я ощущала себя настолько высокой и сексуальной, что, наверное, могла понравиться себе самой… Я позволила этой иллюзии согревать меня еще какое-то время, прежде чем заставила себя вспомнить, что мой пятилетний сын остался с бабушкой, и поняла, что не хочу ехать за ним с похмелья.

Хамид появился в баре и присоединился ко мне. Он был в своей новой кожаной куртке и васильковой рубашке. Я положила ему руку на плечо.

— Хамид! — с поддельным ужасом воскликнула я. — Я не могу поверить, что ты уезжаешь. Что мы будем без тебя делать.

— Мне и самому не верится.

— Не могу поверить.

— И я тоже. Мне так грустно. Я надеялся, что…

— Почему они посмеиваются над тобой?

— Ох, индонезийские девушки, сама понимаешь. Очень предсказуемые.

— Очень предсказуемые. Очень предсказуемые мужчины.

— Ты хочешь еще выпить, Руфь?

— Спасибо. Возьми еще водки с тоником.

Мы сели на табуреты в баре и подождали, пока нам нальют. Хамид попросил себе лимонада — и до меня неожиданно дошло, что он совсем не пил алкоголя, будучи мусульманином.

— Я буду скучать по тебе, Руфь. По нашим урокам — не могу поверить, что не буду больше приходить в твою квартиру по понедельникам. Шутка ли — больше трех месяцев, ты понимаешь: два часа в день, пять дней в неделю. Я посчитал: мы провели вместе больше трехсот часов.

— Вот это да! — воскликнула я вполне искренне, но потом подумала и сказала: — Но вспомни, у тебя было еще трое преподавателей. Ты провел столько же времени с Оливером… — Я показала рукой. — И с Полин, и с как-его-там, ну, вон он стоит, у музыкального автомата.

— Да, конечно, — согласился Хамид немного подавленно. — Но с ними все совсем по-другому, Руфь. Я думаю, что с тобой все было иначе.

Он взял мою руку.

— Руфь…

— Мне нужно в туалет. Я быстро.

Последняя порция водки заставила меня перейти через перевал, и я покатилась под гору, увлекаемая вниз камнепадом. Я все еще была в здравом уме, все еще функционировала, но уже оказалась в мире, где углы стали косыми, где вертикали и горизонтали больше не были такими выверенными и стабильными. И, удивительно, мои ноги стали двигаться быстрее, чем нужно. Я рванулась в коридор, который вел к туалетам, толкнув дверь. Там стоял и телефон общего пользования и автомат для продажи сигарет. Неожиданно я вспомнила, что осталась почти без сигарет, и остановилась у автомата. Но пока я искала, ощупывая себя, мелочь, я поняла, что мой мочевой пузырь посылал моему телу сигналы гораздо более требовательные, нежели мое стремление к никотину.

Я зашла в туалет и с удовольствием долго и громко писала. Потом вымыла руки и встала напротив зеркала. Несколько секунд я смотрела себе прямо в глаза, после чего немного привела в порядок волосы.

— Ты пьяна, глупая сучка, — сквозь зубы сказала я вслух, хотя и негромко. — Иди домой.

Выйдя из туалета, я увидела в коридоре Хамида, который делал вид, что звонит по телефону. Из паба волной полилась громкая музыка — «I heard it on the grapevine» — эта песня почти по Павлову была для меня сексуальным спусковым крючком, и каким-то образом, в какой-то короткий промежуток пространственно-временного континуума, я обнаружила, что нахожусь в объятиях Хамида и целую его.

Его борода мягко касалась моего лица — она не царапалась и не кололась, — и мой язык залез ему глубоко в рот. Неожиданно мне захотелось секса — у меня его не было так давно, а Хамид казался совершенным мужчиной. Я обнимала его, крепко прижимая к себе. Его тело казалось мне до смешного твердым и крепким, словно я обнимала человека, сделанного из бетона. И я подумала: «Да, Руфь, это мужчина для тебя, не будь дурой, не будь идиоткой — он хороший, порядочный, добрый, дружен с Йохеном». Я вдруг захотела этого инженера с его мягкими карими глазами, этого крепкого сильного мужчину.