Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая

– Ты понимаешь северный язык?—спросил викинг, удивленный, что девушка молча смотрит на него и не радуется. – Эйрик ярл берет твоего отца к себе на службу, строить корабли, такие же как «Медведь». И за это он отдает тебя обратно отцу. Пойдем, хватит стоять. Тебе повезло, что твой отец такой искусный корабельщик.

И тут Загляда поняла. И при мысли о том, что все это устроил Тормод, а значит, он жив, горячие слезы вскипели в ее глазах и потекли по щекам.

– Он жив? – дрожащим голосом выговорила она. – Где он?

– Вот, это другое дело! – одобрил викинг. – А я уж думал, что ты глухонемая. Он в Конунгаберге, на дворе ярла. Пойдем, нас прислали за тобой.

Загляда шагнула к нему, но позади нее раздался возглас. Обернувшись, она увидела испуганные глаза Догады, обоих мальчишек, дочерей Починка. Не понимая северной речи, они, однако, сообразили, что она уходит от них.

– Куда ты? – в тревоге воскликнула Догада, для которой Загляда в этот страшный день уже почти заменила мать. – Ты уходишь? Не уходи!

Всплеснув руками, Загляда задохнулась от тоски. Она рвалась скорее бежать к Тормоду, но как оставить этих детей? Кроме нее, у них уже никого не осталось.

Даже не зная, что сказать, как попросить, она с мольбой в глазах повернулась к викингу. Но он покачал головой:

– Эйрик ярл попросил у Торгнюра только одну девушку. Твой отец сказал, что у него одна дочь, а больше никого нет на свете. Идем.

Под плач детей Загляда вышла из клети. Викинг держал ее за плечо, не давая оглядываться, и ей было немногим легче выходить из этой двери, чем утром входить в нее. Дверь клети закрылась у нее за спиной, плача больше не было слышно.

После душной клети свежий воздух двора чуть не свалил Загляду с ног. Викинг поддержал ее.

– Иди, не бойся, – подбодрил он девушку. – Битва кончена, посад и город в наших руках.

Сразу за воротами двора Загляде бросились в глаза огненные цветки пожара, рассеянные по всему посаду. Только их и было видно в ночи, и казалось, что весь белый свет погиб, оставив только тьму и огонь. Белые стены Олеговой крепости тоже были освещены огнем изнутри– и там бушевал пожар.

По пути до Княщины Загляда видела при свете догорающих пожаров, что во всем городе творится то же, что было утром в Корабельном конце. Через разбитые ворота виднелись разоренные дворы, часто с лежащими на земле телами хозяев, опустошенные домики и клети. То здесь, то там раздавался плач потерянных маленьких детей, которые были не нужны разбойникам, причитания по мертвым, вой собак. Часто она спотыкалась в темноте о брошенное оружие, о растерянные пожитки, а то и о неубранные тела.

– Что с тобой? Они тебе что-нибудь сделали? – с тревогой спрашивал Снэульв, стараясь заглянуть ей в лицо, но Загляда отворачивалась.

Незнакомый викинг, на дворе у Середы связавший ей руки, сейчас казался ей менее противен, чем Снэульв. Викинг был просто врагом – Снэульв был предателем. Вид его, голос, еще сегодня утром любимый, теперь был ей страшен. Она боялась его, как боялась бы вставшего мертвеца.

– Ничего мы ей не сделали! – ответил вместо Загляды викинг. – Вот только твой дядька чуть не вывихнул ей руки – боялся, что такая добыча убежит!

Снэульв скрипнул зубами, лицо его исказила ярость. А викинг усмехнулся.

– Клянусь ожерельем Фрейи[178]! Даже если бы она и правда была глухонемая, за нее можно было бы выручить три марки, как за трех рабынь! Она такая красивая… – Склонившись на ходу к лицу Загляды, викинг попытался в темноте рассмотреть ее, и она заметила, как светло блестят его глаза в кругах железных наглазий. – Тут темно, но я еще там на дворе заметил. Да, а ты отдал Хёльги ожерелье?

– Отдал! – почти с ненавистью отозвался Снэульв. Он уже понял, что Загляда не хочет смотреть на него, и не мог скрыть беспокойства. – Пусть подавится!

– Не очень-то ты почтителен с родичами! Что он тебе сделал? Ты так выхватил у него это ожерелье, словно это живая змея! И глаза у тебя были как у самой Хель, дай мне Один никогда ее не увидеть! Что все это значит? Ты знаешь ее? Он знает тебя, Асгерд? – обратился викинг к самой Загляде. – Так тебя зовут, да?

Загляда не ответила.

– Я же говорил вам! – с досадой сказал Снэульв. – Или мой дядька под старость оглох?

– Когда тебе будет двадцать пять, ты узнаешь, что такое старость! – со смехом ответил викинг. – Правду говорят, что каждый рождается в дядю по матери! Когда Хельги злится, он делается точь-в-точь такой, как ты сейчас!

– Я же говорил вам! – повторил Снэульв. – Я пристал к Ингольву здесь, когда он из Хольмгарда плыл через Альдейгью! Я пробыл здесь до того дней двадцать или пятнадцать, не помню. И я знал ее. Она была моей невестой.

– О-о! – удивленно протянул викинг. – Это правда, Асгерд?

– Я больше не буду его невестой! – с трудом разомкнув губы, но твердо ответила Загляда, впервые подняв глаза на Снэульва. – И плохо же ты обо мне думаешь, если ждешь другого!

Снэульв резко вдохнул, потрясенный ненавистью в ее голосе, а викинг удивился:

– За что ты так разгневалась на него? Чем он тебя обидел? Я встретил его на Готланде дней десять назад, когда Ингольв приплыл к Эйрику, и я не видел, чтобы Снэульв смотрел на другую женщину. Не волнуйся, за ним хорошо присматривали! Ведь на Готланде он сразу встретил брата своей матери. Это Хельги, ты его видела. Ну, он и снял с тебя ожерелье, но он ведь не знал, что ты невеста его племянника!

– Я больше ему не невеста! – враждебно повторила Загляда.

– Да, не очень-то хорошее начало родства! – с пониманием вздохнул викинг – Но в жизни чего только не бывает! Послушай старого воина! – Он усмехнулся. – Я ведь на целых девять лет старше тебя, а повидал, наверное, гораздо больше. Мне двадцать пять зим, и тринадцать из них я провел в походах. Когда мне было шестнадцать зим, как тебе сейчас, у меня на мече была уже кровь десятка врагов!

Загляда не ответила, стала смотреть себе под ноги. Что она могла объяснить им, людям, которые меряют возраст числом убитых врагов?

– Саглейд… – Снэульв взял ее за локоть, но она резко вырвалась.

– Не трогай меня! – с ненавистью выкрикнула она, стараясь подавить слезы в голосе.

Снэульв не настаивал и всю оставшуюся дорогу молчал..

Издалека Княщина казалась темной – теперь в разоренной Ладоге темнота служила признаком мира и благополучия. Ворота были закрыты, но на стук и крик викинга открылись. Княщина, была полна людей. Везде на улицах и во дворах горели костры, ходили, сидели и лежали люди. На дворе ярла полыхало несколько больших костров, несмотря на поздний час над огнем жарились туши бычков и баранов.