Чёрная пехота. Штрафник из будущего - Александр Конторович

— Слышал-слышал. Генерал был очень сильно недоволен, между нами говоря. Ему тоже пришлось докладывать наверх. И там ему высказали несколько неприятных слов.

— Догадываюсь. Собственно говоря, я и звоню тебе по этому поводу.

— Ну-ну, давай, что ты там еще накопал?

— Собственно говоря — немного. Ты ведь должен знать, что я разговаривал с русскими диверсантами, захватившими дот?

— Знаю. Генерал еще был удивлен — на каком же языке? Так и сказал — что, Крайновски выучил русский?

— Надеюсь, мне это не потребуется. Нет, мы разговаривали по-немецки. И я был удивлен тем, что мой собеседник разговаривал вполне нормальным языком. Не путал слова и вообще вел себя как немец. Даже акцента у него не было.

— Ну, среди русских офицеров попадаются даже и образованные люди. Пару месяцев назад я допрашивал одного пленного подполковника. Так он говорил на вполне приличном «хохдойче».

— Вилли, не путай! Ты говорил с подполковником, а моим собеседником был обычный фельдфебель!

— Ну и что? Он тоже мог знать немецкий язык.

— Как тебе объяснить… дело даже не в том, на каком языке мы с ним говорили — это вторично. Вопрос в том, как он говорил!

— И как же?

— Я был уверен, что говорю с офицером! Причем с грамотным офицером. Есть, знаешь ли, словесные обороты и формулировки, по которым можно узнать в собеседнике образованного человека.

— Ну и что?

— Ты же знаешь, мы подобрали двоих пленных. Один был уже почти труп, и мы его отдали ребятам из СС. Они утащили его куда-то к себе. Второго же удалось разговорить. Он тоже был ранен, но отвечать на вопросы мог.

— И что же он рассказал интересного?

— Вилли, мы знаем друг друга уже не первый год, ведь так?

— Достаточно давно. К чему это ты?

— Ну ты же помнишь, мы всегда помогали друг другу.

— Генрих, я ничего не забыл. Если ты именно это имеешь в виду. Я помню, чем тебе обязан.

— Ну, какие счеты между старыми друзьями?

— Ближе к делу, Генрих.

— Хорошо. Так вот, пленный показал, что дот штурмовали штрафники.

— Я помню, ты об этом писал в рапорте.

— Да. А вот о том, что командовал ими такой же штрафник, да еще и рядовой.

— Хм… Старику это не понравится.

— Ты правильно меня понимаешь, Вилли. Если учесть, что кроме этих штрафников в доте не было больше никого.

— Угу.

— К сожалению, наш пленный был очень слаб. Вскоре после пленения он умер.

— Бывает.

— Мы так и не успели его толком допросить.

— Случается.

— А вот второй. Его забрали СС, и я не знаю, где он.

— Это можно выяснить.

— Мне почему-то кажется, что он был в еще более плохом состоянии. Навряд ли он мог выдержать долгую дорогу.

— Думаю, что твои предположения верны. Я перезвоню тебе через пару дней.

— И заезжай в гости. Друзья прислали мне из Франции отличный коньяк!

— Я это запомню!

— Коммутатор? Группу С-9.

— У телефона унтерштурмфюрер Майнике! Слушаю вас!

— Хайль Гитлер, унтерштурмфюрер! Это гауптман Ранке.

— Хайль Гитлер, герр гауптман!

— Мне нужен гауптштурмфюрер Горн.

— Одну минутку, герр гауптман, я переключу вас на него.

— Ранке? Случилось что-то особенное? В штабе появился медведь? Вы вспомнили старика Горна!

— Не прибедняйтесь, Аксель! Хотел бы я быть таким стариком! У меня в штабе у машинисток даже шейные позвонки трещат, так они выкручивают голову, чтобы еще раз на вас посмотреть!

— Эх, Вилли, Вилли! Вы такой же неисправимый льстец! Я понимаю, почему генерал вас держит при себе. Кто-то же должен напоминать ему о его талантах. А лучше вас с этим никому не совладать!

— Подобных напоминающих и без меня вполне достаточно. Я его рабочая лошадь, увы, Аксель, но это так!

— И чем же он вас нагрузил на этот раз, если вы вдруг вспомнили о нашем существовании?

— Рутина, все как всегда. Бой закончился, и я теперь должен увековечить его для потомков. И для руководства, само собой разумеется. Расписать всю обстановку. Кто и где стоял. Что и когда сказал, какие команды отдал. Увы, хлеб штабного работника не так уж и сладок.

— Ну так в чем дело? Попросись в войска! Смени обстановку, наконец!

— Я пробовал — старик остался непреклонен. Каждый должен исполнять свой долг там, куда поставлен руководством!

— Да, это вполне в его стиле. Но чем же я могу тебе помочь, Вилли? Мы — скромные санитары прифронтовой полосы, что нам известно о ваших трудах?

— Кое-что знаете и вы, не скромничай, Аксель!

— Убедил. Спрашивай.

— Аксель, восемнадцатого августа твои ребята подобрали около дота номер шестнадцать раненого русского. Мне хотелось бы его допросить.

— Хм… Боюсь, это будет затруднительно.

— Он что, переодетый генерал? Пишет вам роман о жизни Сталина?

— Я бы с интересом такой роман прочел! Нет, Вилли, все намного проще и в то же время сложнее. У нас его нет.

— Он что — умер от ран?

— Не знаю.

— То есть?

— На обратном пути наша машина попала в аварию. Моих ребят отвезли в госпиталь. Там они и лежат до сих пор.

— А русский?

— Его забрали бравые парни из комендатуры. Ты уж извини, но у меня хватает забот и без него. Да и вряд ли он дожил бы до допроса. Ребята говорили, что был совсем плох.

— То есть ты советуешь мне позвонить в комендатуру?

— Скорее уж в приемную господа бога! Думаю, что там тебе намного быстрее, а главное — точнее расскажут о том, в каком именно котле преисподней он сейчас греет кости…

Начальнику … гарнизона полковнику Мойзелю

Прошу Вас организовать проверку в подчиненных Вам местах содержания пленных солдат противника на предмет нахождения в них бойцов 82-й отдельной штрафной роты РККА. О результатах прошу меня уведомить.

Сегодня у нас началось наконец какое-то движение. С утра на краю котловины нарисовался какой-то тип с рупором в руке. Подчиняясь его командам, мы все выстроились в дальнем от него крае нашей ямы.

С дороги сошло вниз несколько таких же, как и он, типов с полицейскими повязками. С собой они притащили несколько столов и табуретки. Расставили столы в линию, уселись — и началось.

Нас заставили по одному подходить к столам, и там производился опрос. После этого опрошенные бойцы уже не возвращались назад, а отходили метров на двести в сторону, где им и было приказано строиться. Интересно, что они там выспрашивают? Ничего, очередь дойдет, узнаю все сам.

Это произошло приблизительно через полтора часа. Подойдя к столу, я оказался перед немолодым уже дядькой. Очки с круглыми стеклами придавали ему вид сельского учителя. Правда, в сочетании с полицейской повязкой это вызывало у меня странные ассоциации. На столе лежала толстая амбарная книга, в которую он что-то записывал.

— Фамилия, имя, отчество? — спросил он, не поднимая головы.

— Леонов, Александр Павлович. — Врать было бессмысленно, красноармейской книжки у меня не было. Скорее всего, ее забрали немцы. Так или иначе, но такую нестыковку они могут заметить. Да и правда мне ничем сейчас не грозила. Ничем особенным Леонов перед немцами не знаменит, выделять его среди прочих им незачем. И не за что.

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот первый.

— Коммунист?

— Что? А… нет. Я же из штрафников…

— Отвечайте на вопрос!

— Нет. Я не член партии. В комсомоле тоже не состоял.

— Звание? Воинская часть?

— Красноармеец. Восемьдесят вторая отдельная штрафная рота.

Впервые он поднял голову и посмотрел на меня. В его глазах возник интерес.

— За что попали в штрафники?

— Командиру в рыло двинул.

— Хм! — Он сделал какую-то пометку в книге.

— Как попали в плен?

— Не помню. Был контужен разрывом.

— Да? Откуда ранения?

— Да от разрыва от этого, откуда ж еще?

— Повернитесь!

Я повернулся спиной, и он с сомнением осмотрел раны, не прикасаясь ко мне руками.

— Ранения пулевые?

— Нет. Что-то по касательной по спине проехалось. Руку вот обжег…

— Когда в плен попали?

— Восемнадцатого августа. Нас в атаку бросили, тогда меня и контузило.

— Кем были до армии?

Что ему соврать? Что я могу делать такого, что бы не вызвало сомнений у окружающих? Морду могу качественно набить, только дайте! Хотя… тут таких желающих — человек семьсот. Не прокатит. Надо что-то другое придумать.

— Машину водить могу. По плотницкой части умею.

— А чего тогда в пехоте, если шофер?

Вот въедливый какой отыскался!

— Так штрафных шоферских подразделений нет еще.

— Ладно. Проверим!

Интересно, каким образом? Запрос пошлют? Хотел бы я его почитать…

После окончания опроса я отошел к группе тех, кто эту процедуру уже прошел. Перекинулся парой слов. Немцы на этот раз не препятствовали собираться группами более трех человек. Вот народ и спешил обменяться мнениями, используя эту возможность. Надо сказать, что общее настроение несколько повысилось. Появилась хоть какая-то, но перспектива. У людей, приговоренных к смерти, анкетные данные не выясняют.