Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь... - Владимир Кайяк

— Но завернули в ближайшее же парадное, — сказал Ванадзинь. — С какой целью?

— Посмотреть, что внутри. Стоит ли нести. Какую премию дадут за находку.

— Так и запротоколируем: «Раскрыл из любопытства», если не возражаете. А что было потом?

— Потом ничего не помню. — Видимо, заготовленный по дороге в Управление запас лжи был исчерпан, так как больше говорить он не стал.

— Что вы делали так поздно в этом районе? Вы ведь живете совсем в другом конце города.

— Работаю на заводе. Долго болел. Пришел узнать, что нового.

— Когда все уже разошлись? Почему не пришли днем?

— Раньше не мог. Болела голова.

— Допустим. — Следователь не пытался опровергать его выдумки. — А почему попали в милицию? Понимаете?

— В милицию? — Он долго хватал воздух. — Я думал, везут в больницу. Там тоже спрашивают.

Простачком он не был. Во всяком случае, оказался куда более хитрым, чем можно было судить по внешности. Но как долго сможет он вывертываться? В этой схватке побеждают не по пунктам, здесь все заканчивается нокаутом или безоговорочной капитуляцией.

— Вы знаете профессора Маркуля?

— Только доктора Бертуля. — Он все еще хитрил. — Он лечил меня в последний раз.

— Где? — вмешался в неспешный ход допроса полковник. — В психиатрической больнице?

— Директора академического института, — Ванадзинь не хотел терять нить. — Шефа вашего завода.

— Академика? Видел, — признал тот.

— Может быть, даже по телефону разговаривали? Вчера, например?

— Никогда! — выкрикнул он и так резко мотнул головой, что чуть не свалился со стула.

— Вы должны понять, что мы не можем принимать на веру ни одного вашего слова, — ловко плел сеть Ванадзинь. — В конце концов, вы произвели взрыв в густонаселенном месте.

— Я не виноват, — потупился тот.

— Докажите это полной откровенностью. Как попал в ваши руки портфель профессора Маркуля? Отвечайте!

— Нашел. Не знал, что это Маркуля.

— Что вы сказали ему вчера по телефону? Повторите!

— Ничего. Я ему не звонил.

— Вы лжете. Признавайтесь, что вымогали у него двадцать тысяч рублей!

— Я говорю правду. Поверьте.

— Хорошо. — Ванадзинь снова заговорил доброжелательно. — Дам вам возможность доказать вашу правоту экспериментальным путем. Скажите в телефон несколько слов, которые я вам напишу на бумаге. Тот же текст прочтут и два других человека. И попросим профессора сказать, чей голос кажется ему знакомым.

Ванадзинь написал что–то в блокноте, вырвал страницу и положил ее перед задержанным. Тот побледнел, но продолжал молчать. Лишь оторванная им в этот момент пуговица пиджака свидетельствовала о крайнем возбуждении.

— Чтобы эксперимент был законным, мы должны прежде всего предупредить профессора. Товарищ полковник, не наберете ли вы номер профессора Маркуля?

Телефонные разговоры были слабостью полковника. Будь это возможно, он решал бы по телефону все служебные вопросы. И на этот раз он снял трубку с явным удовольствием.

— Товарищ Маркуль, сейчас вы услышите по телефону три голоса. Попытайтесь вспомнить, не знаком ли вам какой–либо из них, когда и при каких обстоятельствах вы его слышали. Попрошу вас внимательно слушать до конца. — Он положил трубку на стол и кивнул мне. — Надеюсь, вы не станете возражать против участия в эксперименте?

Текст заключал четыре кратких фразы:

«Портфель с деньгами оставьте за забором. Между кустами смородины. И без глупостей. Если предупредите милицию, горько пожалеете».

Я откашлялся. И все же чувствовал, что голос мой сдавлен, звучит неестественно, даже театрально. И потому старался говорить без выражения, как упражнение из учебника.

После меня настала очередь задержанного. Довольно долго он молчал. Рука сжимала трубку, кадык поднимался и опадал, губы произносили какие–то беззвучные слова — проклятия или молитву, кто знает. Наконец он набрался решимости и прохрипел:

— Портфель с деньгами… — На этом его разбег иссяк. Никто не стал торопить его. Поняв, что отказ означал бы то же признание, он закрыл глаза и наизусть, на сей раз почти не запинаясь, монотонно прочел написанное.

Роль третьей подопытной свинки выпала доктору, приглашенному полковником на случай, если у задержанного начнется нервный припадок. Он единственный постарался изобразить вымогателя и — в соответствии с содержанием — угрожающе рубил фразы.

Профессор не сомневался ни мгновения.

— Второй голос я слышал вчера, — заявил он и удовлетворенно добавил: — В детстве у меня нашли почти абсолютный слух, советовали даже поступать в консерваторию и учиться на композитора, но началась война и нарушила все…

— Спасибо. Сегодня больше беспокоить вас не будем. Да, передайте привет супруге и заверьте от моего имени, что она может спать спокойно… — Полковник нажал клавишу селектора. — Главный эксперт уже вернулся? Жду.

И действительно, задержанный сидел в одних носках — видимо, туфли его были направлены на экспертизу.

Волдемар Ребане принес с собой несколько фотографий крупного формата. На одной были абсолютно совпадавшие оттиски следов: с бороздками, со слегка стершимися краями, но четко различимым отпечатком в середине. Рядом он поставил туфли задержанного.

— Это ваши? — Ванадзинь повел допрос дальше.

Задержанный не стал ни возражать, ни соглашаться.

Казалось, он вообще утратил интерес к происходящему и впал в апатию — остекленевшими глазами смотрел на включенную настольную лампу и ни разу не моргнул при этом. Неподвижным оставалось и отражение лампы в его зрачках, и я понял, как он обходится без очков.

— Следы ваших туфель соответствуют отпечаткам, обнаруженным в лесу и приобщенным к делу о попытке изнасилования Лигиты Гулбис и убийства Ярайса Вайвара. Хотите ли что–нибудь пояснить по этому поводу?

— Ничего не понимаю, — произнес он после паузы. — Голова болит.

Врач проверил его пульс, заглянул в глаза, потом растворил в воде белый порошок и подал ему.

— Он еще не на грани приступа, даже не близок. Но сегодня вы от него больше ничего толкового не услышите. Он наполовину выключился и за свои слова не отвечает.

— А вообще? — спросил Ванадзинь. — Можно ли считать его невменяемым?

Врач пожал плечами:

— Я не компетентен судить об этом. Необходимо продолжительное обследование в стационарных условиях.

— Не будем терять времени, товарищи. — Полковнику не понравилось, что разговор перешел на болезни. — Предлагаю немедленно приступить к обыску. Может быть, по дороге он очухается и сам укажет тайник.

…На обыск поехали в двух машинах. В одной из них я оказался рядом с Силинем, с которым за весь день не обменялся ни словом.

— Как Аспа?

— Словно окаменела.

— Не может отойти после похорон?

— Это вам лучше знать, — сердито ответил он. — Она теперь под крылышком вашей супруги. Вместе станут смотреть телевизор, потом она останется у вас ночевать.

Ну правильно, сегодня же передавали последнюю серию детектива. В честь такого события даже внуку будет разрешено не спать до полуночи… Когда машина остановилась, в окне первого этажа был виден голубовато мерцающий экран. Раздались крики, ударил выстрел и зазвучала тревожная музыка. Наверное, события там приближались к концу, но вряд ли Милда отпустит Аспу так поздно. Постелит в комнате дочери и оставит на ночь. Именно это и сердило Силиня.

Находившиеся под впечатлением только что закончившегося фильма супруги–дворники не очень удивились, когда полковник пригласил их понятыми.

— Так я и знала, что это плохо кончится. — Страдавшая одышкой женщина останавливалась, как и полковник Дрейманис, на каждой площадке, чтобы отдохнуть, что, однако, не мешало ей высказывать свои соображения. — Его надо было выселить, а не самой уезжать. Теперь срам на весь дом, а мы ведь боремся за нормы коммунистического быта, обязательства взяли.

— Да нет, он не пьет, — этажом выше сообщил муж дворничихи. — И последние два года жил тихо, не скандалил.

Оба они говорили о задержанном в прошедшем времени, как если бы его не было рядом, словно бы наручники на его руках уже служили доказательством его вины. Но мы еще только искали улики.

В квартире не удалось найти ничего. Осмотр ее занял около получаса — так мало вещей оказалось в давным–давно не убиравшихся комнате и кухне: раскладушка, пара табуреток, стол, старомодная этажерка. Немытая посуда стояла в раковине, остальная — в стенном шкафу, служившем одновременно и кладовой для скудной провизии: нескольких огурцов и луковиц, куска копченого сала и буханки черствого хлеба. Козлов диктовал, Банковскис записывал, фотограф сверкал «вспышкой», Силинь и Ребане исследовали ванную, Акментынь выстукивал стены.