Ночные окна. Похищение из сарая - Альманах «Подвиг»

— В оранжерее, — подумав, ответил я. — Но только в моем присутствии.

— Я вам их сейчас туда приведу, — добавил Георгий.

Левонидзе запускал в оранжерею подозреваемых по очереди. Вот только Олжаса нигде не могли найти. Наверное, опять поперся к цыганам. Там продолжалась дикая оргия, праздник жизни, какофония чувств, словно музыкальное оформление к происходящим в клинике событиям. После допросов я решил непременно побывать в таборе…

Первыми сломались мои ассистенты. Перед неопровержимыми уликами, когда Волков-Сухоруков устроил им очную ставку и перекрестный допрос, предъявил часики, бусы и серьги, они пустили явно фальшивую слезу и признались. Но не в убийстве Аллы Борисовны Ползунковой, а в том, что действительно были в гроте, гуляли, заглянули, зашли. Увидели страшную картину преступления. Испугались. Но вот кто из них первым предложил обобрать труп? — этого не могли сказать, не вспомнили. Виноваты, соблазнились дорогими украшениями. И снова ненатурально заплакали.

— Мародеры! — с презрением произнес Левонидзе. — В военное время вас надо было бы расстрелять.

— И прикопать где-нибудь в лесу, — добавил Волков-Сухоруков. — Это еще не поздно сделать. Я подумаю над вашей дальнейшей судьбой. Видели кого-нибудь возле грота?

— Каллистрата! — хором ответили Жан и Жанна. — Он там крутился.

— В понедельник получите расчет, — сказал я. — А пока идите. И никому ни слова.

Левонидзе отправился за Каллистратом, а в оранжерею запустил Антона Андроновича Стоячего. Волков-Сухоруков выложил перед ним грязные шлепанцы.

— Ваши? — спросил он.

— Мои! — обрадовался грибоед. — А я их несколько дней искал! Очень удобные для моих мозолей. Другие башмаки пятки трут. Где нашли-то?

— Да у вас под кроватью, — ехидно отозвался сыщик. — Сами туда спрятали, и не помните? Странно.

— Рассеян больно.

Стоячий тотчас же снял свои туфли и надел шлепанцы. Прошелся по оранжерее, словно гарцуя. Выглядел очень довольным. Волков-Сухоруков многозначительно посмотрел на меня. Я понял, что он хочет сказать: убийца себя так вести не станет. Либо Стоячий дьявольски хитер и обладает железными нервами, либо он ни в чем не замешан.

— Вы заходили сегодня в грот? — все же спросил сыщик.

— Да я даже не знаю толком, где он находится! — ответил Антон Андронович. А вот это уже была ложь. Характерная известь на шлепанцах говорила об обратном. Но прижать его сейчас было невозможно. Нужна экспертиза.

— Ладно, свободны, — проворчал Волков-Сухоруков. — Позовите там Бижуцкого, он за дверью.

В оранжерею вошел Борис Брунович. В своей неизменной пижаме малинового цвета. Он понюхал гладиолусы и безмятежно взглянул на нас.

— Давайте признаваться, — строго произнес Волков-Сухоруков. — Вы были сегодня утром в гроте. И потеряли там зажигалку.

— Да, совершенно верно, — ответил Бижуцкий, продолжая нюхать другие цветы. Просто наслаждаясь этим.

— А вы не заметили ничего необычного… на скамейке? — напряженно спросил следователь.

— Заметил, — все так же безмятежно и ровно отозвался Борис Брунович. — Там сидел труп Аллы Борисовны Ползунковой.

— Вот как? — несколько разочарованно сказал Волков-Сухоруков. А что он ожидал услышать? — Так прямо и сидел?

— Ну… полулежал, если точнее.

— И вы этому не удивились, не испугались.

— А чего ж бояться-то, чему удивляться? После того как я заглянул однажды ночью в окно к моему соседу Гуревичу — и увидел там та-а-кое!.. — Бижуцкий понизил голос, оглянулся: — Все остальное теперь кажется семечками, уверяю вас! Вот у Гуревича было действительно страшно, удивительно. Настоящий бал сатаны. Бафомета.

— Бафомета? — ухватился за это слово сыщик. — Что вы о нем знаете?

— Только то, что он правит бал в этом мире. А Гуревич — его правая рука. Или левое копыто.

— Оставьте Гуревича в покое! — разозлился Волков-Сухоруков. — Отвечайте по существу. Что вы сделали после того, как увидели труп в гроте? И почему никому не сообщили?

— Я не вмешиваюсь в земные дела, — подчеркнуто-презрительно сообщил Бижуцкий. — Это прерогатива людей мелких, суетных. А после шабаша у Гуревича…

— Заткнитесь! — совсем уже грубо взъярился следователь. Привык там у себя в подвалах орать. Пришлось мне вмешаться.

— Спокойнее, спокойнее, — произнес я. — Мне кажется, Борис Брунович, что вы нам еще не все сказали. Это вы оставили ту надпись на потолке в гроте? Не так ли?

— Я, — кивнул Бижуцкий. — «Врата ада». И стрелку нарисовал. Мела у меня под рукой не было, пришлось воспользоваться кровью.

— Но зачем?! — схватился за голову Волков-Сухоруков. — Вы что, идиот?.

Борис Брунович не обиделся. Он пояснил, понюхав еще один цветок — красную розу:

— Душа ее, как я полагаю, должна была отлететь в Аид. И чтобы она не заплуталась, я указал стрелкой, в каком направлении надо двигаться — в катакомбы. Поскольку ад, как мы все хорошо знаем, находится в центре Земли.

В логике ему, по крайней мере, отказать было нельзя.

— А кроме того, — продолжил Бижуцкий, — точно такую же надпись — «Врата ада» — я видел в доме моего соседа Гуревича…

— Все, хватит! — остановил его сыщик, запыхтев трубкой. — Ступайте прочь.

Когда Борис Брунович удалился, сорвав тайком флокс, Волков-Сухоруков посмотрел на меня.

— У вас тут все такие? — сердечно спросил он.

— Разные, — уклончиво отозвался я.

В это время Левонидзе ввел в оранжерею Каллистрата.

— В гроте сегодня были? — уже как-то вяло спросил сыщик.

— Прохаживался мимо, — ответил профессор-бомж. — А что случилось?

— Ничего подозрительного не заметили? — задал вопрос Георгий.

— Как же! Заметил. Навстречу мне шли — знаете кто? Наша актриса с этим молодым парнем, Парисом. Они не только держались за руки и ворковали, но и… Вы только представьте себе: целовались!

— Целовались? — устало переспросил Волков-Сухоруков. — Почему? — И посмотрел на меня. Словно я должен был немедленно принять какие-то меры. Может быть, посадить обоих в карцер. Или расстрелять.

— Потому что у них, наверное, чувства-с! — ответил вместо меня Левонидзе. И усмехнулся.

— Позор! — с возмущением произнес Каллистрат. — Она ему в прабабки годится!

— Ну и клиника… — пробормотал сыщик

Левонидзе решил вступиться за честь мундира.

— Нормальная клиника, — возразил он. И добавил: — Для ненормальных.

Когда мы отпустили Каллистрата восвояси, я спросил:

— Ну что, будем теперь вызывать Харченко и Гамаюнова?