Девятнадцать стражей (сборник) - Пратчетт Терри Дэвид Джон

– Не твое дело. Захотел и поплыл. Запрета плавать нет.

– Ты людям с того берега к нам дорогу указал.

– Не твое дело, а в чужие дела не мешайся.

– Нельзя туда плавать! Тем более на людей нападать.

– Это кто же мне запретит? – полюбопытствовал Сомпан. – Хочу и буду. А ты убирайся, тут я живу, а не ты.

Когда хозяин гонит, надо уходить. Это одно из главных правил стройной жизни.

– Сейчас уйду, – сказал Дарид и прибил Сомпана к речному песку.

– Ты чо?! – забулькал Сомпан, пытаясь выдрать колышек. – Совсем сдурел?

– Хочу и буду! – мстительно проговорил Дарид, один за другим вгоняя колышки в дряблую Сомпанову плоть. – А ты плавать не будешь.

Обитатель края – это не зверь лесной, его так просто не прибьешь. Отступнику, хоть и хвор был, тоже дюжина кольев потребовалась. Наконец Сомпан прекратил трепыхаться. Дарид ухватил его за ласту и поволок в поганую яму. Мухляк даже всхрюкнул от неожиданного подарка. Ему и прежних не переесть, а тут настоящий житель привалил.

Дарид вернулся на берег, где больше не было хозяина и никто Дарида не гнал. Нашел лодки, на которых приплыли люди, нагрузил их камнями и затопил неподалеку от берега. Отыскал девку, утопленную Сомпаном. Жалко ее, чем-то она была похожа на березовую красавицу. Потому, наверно, Сомпан и пытался ее украсть. Но делать нечего, пришлось и ее в одну яму к братьям. То-то Мухляку пожива, на много лет вперед!

Все устроил, как следует быть. Стройная жизнь тем и отличается от всякой иной, что все в ней устроено.

Все вроде бы так, а что-то не так.

Принюхался – от рук тянет вонью, словно измазался у Мухляка в его поганой яме. Странно, когда сваливал туда ободранные волчьи туши, ничего подобного не случилось. Тогда пришел к ручью, отмыл руки от звериной крови – и все. На этот раз ручей не помог. Стойкий смрад пропитал, казалось, самое тело. Дарид тер ладони дресвой и жесткими стеблями хвоща, намазывал мылким илом и размятой кашицей мяуна, потом смывал водой, и сквозь запах мяты пробивалась стервозная вонь. Впервые подумалось: «А у сына отступника, пристрелившего отца, так же несло от рук?» Память ничего не говорила об этом.

Из заречных царств-государств медленно волочилась иссиня-черная облачина. Там громыхало и посверкивало, хотя порывы ветра пока не достигали рощи, в воздухе висело молчаливое ожидание. Вот так же за рекой сгущалась беда, которую Дарид сумел остановить малой кровью, хотя кто скажет, где кончается малая кровь и начинается великая? Шестеро рыбаков, которых сейчас, давясь от жадности, жрет Мухляк, были хорошими людьми и никому не желали зла. Они хотели всего лишь устроить правильную жизнь. Правильную по своим представлениям. Жизнь, в которой не было бы места Дариду с его живой рощей, ворчуну Куруму, чащобе с ее смешливым хозяином – и до нее добрался бы крестьянский топор. Жама, приняв за медведя, подняли бы на рогатину, а поганую яму завалили бы горящим углем, просто так, чтобы ее не было. Так что правильно поступил Дарид, защитил свой край от чужого и накрепко затворил речные ворота. А кто там плохой, кто хороший – не суть важно. Есть только свои и чужие. Своих надо защищать, даже если это мерзейший Мухляк, а чужих бить, хотя сам принадлежишь к людскому роду. В этом не может быть никаких сомнений. Вот только почему от рук воняет убийством?

Первый порыв ветра заставил березы всплеснуть ветвями. Тяжелые капли забарабанили по земле. Дарид не шевельнулся. Ясно же, никакой дождь не смоет скверну.

Слепя глаза, полыхнула молния, следом вторая, и сразу, не дав секундной передышки, грохнул гром. Значит, молнии бьют совсем рядом.

А затем Дарид, вскинувший голову, увидел, как окуталась голубым сиянием вершина бабушки-березы. Тяжелый удар опрокинул Дарида, и он не видел, что было дальше.

С трудом поднялся, вскинул взгляд. Стоит бабушка, стоит! И пожара нет, какой пожар под таким дождем… Но ведь была, прямо на его глазах, молния, которую бабушка приняла на себя.

Дарид, спотыкаясь, кинулся к древнему дереву и остановился, не веря самому себе. Земля на много шагов вокруг была завалена тяжелыми пластами вершковой коры. Небесная стрела, пройдя по стволу, взорвала кору, раздев тысячелетнюю великаншу. Лето давно перевалило через макушку, но по обнаженному стволу струились потоки сока, смешанного с дождевой водой.

Дарид упал на колени, насколько достало рук, обхватил ствол. Он ничего не говорил, бабушка слышит и так.

– Зачем ты это сделала? Лучше бы молнией убило меня. Все равно я больше никому не нужен. Как я замаранный приду к любимой и к нерожденному сыну? А без меня сынок не пропадет, матери-березы выкормят его, память предков обучит.

Бабушка молчала, и Дарид знал, что она умирает. И еще он чувствовал, как истекающие из ствола жизненные соки смывают скверну, в которую ему пришлось окунуться. Зачем? Не проще ли было умереть?

Гроза давно ушла. Солнце выглянуло и упало за окоём, затем вновь проснулось для нового дня. Дарид сидел, подперев кулаком неподъемную голову, и не знал, что ему делать? Что вообще можно делать сейчас?

Вот так же у своих горных ворот сидит, уперев голову в кулак, окаменевший Зурайко. О чем может размышлять он?

Рядом объявился Курум. Прежде он в рощу не забегал, но сейчас, видно, удивился, что сосед давно не приходит просить барана, и вот – пришел. Посидел немного, сочувственно ворча, потом убежал. Курум не способен долго сидеть на одном месте, он должен бегать.

Дарид сидел, пытаясь понять то, что понять невозможно. Через месяц или чуть больше младенческий крик вернет его к жизни, заставит очнуться. А пока медленно ворочаются мысли в неподъемно тяжелой голове, и ничего из них не следует. Больно в груди, словно усатый жук-древоточец прополз внутрь и грызет сердце.

В сказках человек, когда подвалит беда, идет путем-дорогою и горько плачет. Березы по весне тоже плачут сладкими слезами.

Значит, и ты можешь. Плачь, Дарид, плачь. Полегчает.

Нет слез у Дарида.

Борис Штерн

Чья планета?

Земной разведывательный звездолет с бортовым номером Щ-2047 возвращался домой и забрел в скопление звездной пыли. Место было мрачное, неизученное, а земляне искали здесь и везде кислородные миры – дышать уже было нечем. Поэтому, когда звездолет подошел к кислородной планетке, робот Стабилизатор заорал нечеловеческим голосом: «Земля!», и лейтенант Бел Амор проснулся.

Тут же у них произошел чисто технический разговор, разбавленный юмором для большего интереса, – разговор, который обязаны произносить многострадальные герои фантастического жанра в порядке информации читателя – о заселении планет, о разведке в космосе, о трудностях своей работы.

Закончив этот нудный разговор, они облегченно вздохнули и взялись за дело: нужно было ставить бакен.

Что такое бакен.

Это полый контейнер с передатчиком. По существу – обычный передатчик. Он сбрасывается на орбиту и беспрерывно сигналит: «Владения Земли, владения Земли, владения Земли…» На этот сигнал устремляются могучие военные звездолеты с переселенцами.

Все дела.

Несколько слов о Бел Аморе и Стабилизаторе. Лейтенант Бел Амор – человек средних лет с сонными глазами, в разведке не бреется, предпочитает быть от начальства подальше, потому и застрял в лейтенантах. Не дурак, но умен в меру. Анкетная биография не представляет интереса – родился, учился, женился. О Стабилизаторе и того меньше: трехметровый корабельный робот. Недурен собой, но дурак отменный. Когда Бел Амор спит, Стабилизатор стоит на собачьей вахте: держится за штурвал, разглядывает компа`с и приборы.

Их придется на время покинуть, потому что события принимают неожиданный оборот. С другого конца пылевого скопления к планетке подкрадывается нежелательная персона – звездолет неземной цивилизации. Это новенький крейсер – настоящий суперкварк, только что спущенный со стапелей. Он патрулирует галактические окрестности и при случае не прочь застолбить подходящую планетку. Его жабообразной цивилизации как воздух нужна нефть… что-то они с ней делают. В капитанской рубке расположился капитан Квазирикс – толстая жаба с эполетами. Команда суперкварка троекратно прыгает до потолка: открыта планета с нефтью, трехмесячный отпуск обеспечен.