Этюд со смертельным исходом (сборник) - Никита Александрович Филатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Накатываясь друг на друга, чередовались радиопереговоры:
— «Полета второй — двести двадцать первому! Полета второй — двести двадцать первому!..»
— «На приеме полета второй!»
— «Пришлите ко мне восьмидесятого, тут кое-что по его части…»
— «Понял все, двести двадцать первый… Сейчас сам подъеду!»
— «Полета седьмой, полета седьмой! Отзвонитесь на „Королево“, они вас не слышат!»
— «Внимание! Это восемьдесят восьмой! Указание шестнадцатого: все выезды автотранспорта за территорию — только после согласования с ГАИ! Повторяю: все выезды транспорта из зоны оцепления…»
— «Восемьдесят восьмой! Это двести двадцатый. Мы закончили на основном объекте, какие указания?»
— «Оставайтесь на месте…»
— «Это „Королево“! Восемьдесят восьмому срочно прибыть к шестнадцатому! Восемьдесят восьмому срочно прибыть к шестнадцатому!»
— «Восемьдесят восьмой! Кто вызывал полета пятого?»
— «Внимание! Пятьсот пятому, пятьсот седьмому, двести двадцатому! Срочно прибыть к шестнадцатому, срочно прибыть к шестнадцатому!»
— «Кто говорит, я не понял?»
— «Восемьдесят восьмой говорит, кому там не ясно?»
— «Ясно, выполняем… У полета седьмого проблемы с радиостанцией, пришлите связиста!»
— «На приеме семидесятый… Что с радиостанцией?»
— «Механическое повреждение. Об голову! Восстановлению не подлежит…»
— «Порядок в эфире! Прекратить посторонние разговоры!»
Результаты были впечатляющие: в арендованной у таксопарка ремзоне накрыли мастерскую с тремя наполовину разобранными «девятками» — все машины числились в угоне и вскоре должны были уйти на запчасти.
— Класс! — приговаривал Барков, водя объективом «панасоника» по живописно разбросанным на брезентухе ножам, дубинкам и газовому револьверу, изъятым у бугаев, охранявших подступы к месту преступного промысла. — Класс!
Не зачехляя камеру, он прыгнул к потеснившемуся на сиденье Виноградову, и через считанные минуты они уже осматривали не менее впечатляющую находку: очередную подпольную фабрику по производству и разливу «настоящего азербайджанского коньяка». Урчащие от удовольствия оперативники ОБЭП слонялись среди штабелей пустых бутылок, пересчитывали «откатанные» на цветном ксероксе наклейки, пересыпали из коробок золотистые кружочки пробочной латуни… Все было налицо: машинки для укупорки, емкости спирта, какие-то вонючие ингредиенты цвета перекипяченного чая. Разумеется, мастерам-виноделам было что терять — именно один из них, темпераментный «южанин», попытался не пустить бойцов в цех, повел себя некорректно, в результате чего тяжелая милицейская радиостанция отправилась на списание, а он — в тюремный госпиталь… Да и вид его коллег-земляков не радовал: все мы люди, все человеки, каждый из участников операции хоть раз в жизни да соблазнился, приобретя в ночном ларьке что-нибудь необходимое для дружеского застолья или интимной беседы с дамой, а потом страдал, в лучшем случае отплевываясь и жалея о выброшенных деньгах. Поэтому «виноделам» досталось…
— Капитан! Давай сюда! — По высунувшейся из кабины голове штабного водителя Виноградов понял, что наконец-то поступило сообщение, которого ждали.
— Что там?
— Поехали… Народовольческая, шестнадцать. Обнаружили «джип», по документам владелец — какой-то пенсионер, но сыщики говорят, что это машина Чижика, она так по их учетам проходит. Понял?
— Давай жми!
Миновав первый кордон — за широкими спинами автоматчиков двое в штатском колдовали над чем-то в огромном салоне малинового вездехода «Черроки», — начальник штаба и Виноградов почти взбежали по грязной бетонной лестнице наверх:
— Здесь?
— Так точно! — Очередной милиционер посторонился, пропуская их к дверному проему.
Офицеры шагнули на свет и затоптались, не решаясь отдалиться от входа, мгновенно осознав свою ненужность и неуместность своего пребывания сейчас в этом месте: на смену одной государственной махине, закованной в металл бронежилетов, вооруженной, сцементированной армейской дисциплиной и почти кастовым кодексом чести, на острие событий выдвинулась другая — очкастая, прокуренная, натасканная для беспощадной охоты, умная и злая сила. Щелкали фотовспышки, что-то бубнил в диктофон заспанный бледный следователь прокуратуры, присевший в неудобной позе парень писал быстрым почерком, заполняя желтоватые страницы протокола… С полдюжины людей, вроде бы и сами по себе, но в действительности выполняя неумолимую волю пославшего их могучего министерства, делали привычную работу: соскребали в пакетики нечто, незаметное глазу, скрипя резиной перчаток, составляли на белоснежной простыне замысловатую мозаику, измеряли, опыляли чем-то бетон…
Отряд свою работу выполнил. Настало время оперативно-следственной бригады.
На Виноградова вдруг полыхнуло ужасом: наспех замытые пятна в складках кафеля, горловина водостока, мутные разводы на поверхности высоких, от пола до потолка зеркал, задетая чьим-то торопливым плечом кожаная красивая боксерская груша посередине… Все они были свидетелями и безмолвными участниками недавней трагедии, это почувствовал не только капитан — Владимир Александрович заметил, как мгновенно передернуло и видавшего виды начальника штаба, как старательно отводит глаза от происходящего внутри поставленный на пост милиционер.
Это место сочилось страхом и болью, последней, смертной мукой…
— Господи, прости меня грешного, — тихо перекрестился Виноградов, и стоящие рядом непроизвольно повторили его жест.
— Пошли! — Очутившись внизу, во дворе, начальник штаба торопливо закурил. — Во, бля-а…
Дом шестнадцать на Народовольческой улице представлял собой старый, еще довоенной постройки, кирпичный барак с узкими бойницами окошек и покатой крышей. Глухой забор отделял от соседних зданий и замусоренного тупичка двор, уставленный покосившимися металлическими конструкциями и штабелями шифера, и ржавые двухстворчатые ворота казались единственным изыском этой мрачной тюремной архитектуры.
О том, что здесь ступала нога человека, свидетельствовали только два прилепленных листка: объявление о продаже гаража и очередное истерическое заклинание «святого братства».
— Так, майор… — За спиной возник спустившийся со второго этажа давешний красноречивый полковник из угро. — Спасибо тебе, ребятам… Рапорт будешь писать на поощрение — я поддержу.
— Какие дальше указания?
— Да вроде… Снимай своих! Пусть только один «ЗИЛ» останется на всякий случай. Сколько это там получится? Взвод?
— Хорошо, сейчас решим.
— Да! И еще — дай мне двух человек. Надо пока к Зеленцову поехать, побеседовать… может быть, если врачи позволят, перевезем его к себе.
— Конвой?
— Ну, вроде того. На всякий случай.
— Владимир Александрович, съездишь? И кого-нибудь из бойцов возьми, скажи взводному — я приказал.
— Есть… — Виноградов кивнул, козырять в таких случаях было не принято, все-таки не войска, и пожал протянутую полковником руку:
— Сейчас прямо выезжаем?
— Минут через десять. Стойте тогда здесь наготове, далеко не уходите!
Вызывая по рации «полета седьмого», капитан Виноградов трезво и отчетливо понял: к телефону будет не подойти, ни с кем он связаться не сможет, никого не предупредит…
8
Считай себя ближе к опасности!
Навигационное правило
По пути в больницу полковник, устало втиснувший свое массивное тело на переднее сиденье, и занявший место за рулем управленческих «Жигулей» оперативник продолжали начатый, очевидно, еще наверху разговор. Они практически не обращали внимания на своих коллег в форме, разместившихся сзади, — так увлеченные друг другом любовники почти игнорируют везущего их
